Кукиш прошлякам

она сидит на троне…

а блоха недотыканная положив руки на ручки кресел говорила:

«чур чур чурашки буки букашки веди таракашки» шептал Салогуб и потом гнусаво запел о смерти

золотой дракон развернулся и спустился с неба чтобы одеть ему на голову горшок бывший в употреблении.

«Торжественность момента» нарушил пискливый голос Мережковского увешанного куклами старинными гравюрами и картинами:

«дьявола продаю! за копейку чертик Гоголя, за ½ копейки сверхчеловек Лермонтова! Мистический сферический… Подходите, богомольчики, кликушечки, блохоборчики!..»

Кузьмин Бальмонт и Брюсов следуя обычаю мух деловито оставляли жирные следы на всех старинных изображениях героев древности…

разбуженная саранча сонно схватила Салогуба и пожевав губами изблевала его и вышел он из ее рта сморщенным рыхлым и бритым.

и стал он отфыркиваться:

и закартавил триолеты земле.

Блох с Белым положили головы своя и плакали, а Мережковский укорял их:

продали революцию черту,

он нацустил на вас Цусиму и Порт-Атур, он с'ел ваш театр и башмаки, культуру и семью… кто с'ел ваш ужин?! ха-ха-ха!

3. Гиппиус скрипуче подхихикивала.

как будто в стороне от всех сидел меленький чех (Чехов) так любивший рыбную ловлю и думавший выудить всех чертей из российского болота…

· · · · · ·

Чорт! — кто-то закричал сбоку — сам черт! берегитесь, — А-н-а-т-е-м-а!

а насмешливый голос отвечал ему:

— не страшно! —

и в самом деле никакого черта не было и неудачный пастух Андреев так и остался лгуном.

чтобы утешить его хоть несколько А. Ремизов надул игрушечного чертика украденного на «вербе» и тот запищал вздрогнул и вытянулся.

Так кончился черт у русской литературы а с ним и сами литераторы оплакивающие его как безутешные вдовы

· · · · · ·

на смену русским литераторам пришли речетворцы — баячи будетляне — и сразу превратили черта в дворника

черти ля страшны будетлянину? как господин нисходит в ад — и там смятение, подземные в ватруднении: -

не случайно в литературе до нас разлито адское сладострастие (негр Пушкин, мрачный корнет Лермонтов, тайный огонь Гоголя и т. д.)

Достоевский пес но он же и сладострастное насекомое! и восхвалявший беса Ф. Сологуб воспел в последний и грязное извращенное сладострастие (таков же А. Ремизов — насекомое)

но у писателей до нас и сладострастие ненастоящее. у них не есть а лишь хочу.

уж подлинно «символизм»

с победой над адом покоряется и украшение его: любовь-сладострастие

Рисунок Н. Нагорской

И шалунья слава и богатства этого мира стали иными — стали пустым местом

ненадежен и сам ад. ему так легко погибнуть в своем коренном сладострастии — муки и случая.

Гибель страстно играющего в карты подземелья мы видим с ясностью:

указав на этот конец конца, баячи будетляне в своем тверчестве уже исходят от других вещей целей и замыслов.

А. Крученых.

1913–1922 г

Сонные свистуны

Тайные пороки академиков

Случай-игра тормошат запуганного человека, жажда наживы стерла все лица как рельсы трамвая. Бенц и 16 дюймов кажутся новее и одушевленнее —

Только они!..

а в уголках пришепетывают:

— «Князь мира сего» овладел землею — надо спасать свою душу!

Уйти из города в леса символов и шептать дарогия имена, смести великую грязь нахлынувшей злобы и скользить в лодке гордого одиночества…

Злоба дня — что может быть мудрее этого слова? все однодневное не вечное — зло»…

Только, — ядовитая муха толпы не превратится-ли в скоропиона безлюдья?

Уже уходили в пустыни горевшие тоской от современности и пошлости — попытки не новыя — еще старее результаты!..

· · · · · ·

В нашей литературе уход явно обозначился с «Демона».

Это он мурлыкал и якал (хотя воображал что плачет и проклинает):

и на другой лад:

Надо быть гордым и независимым—так гнусавит и прокаженный бес символитик:

«Эзго нектар отчаяния… искристая нега жестокости и борьба за божественную власть> —так захлебываясь уверяет критик (Закржевский «Лермонтов и современность»).

Покричат: отчаянье! отчаянье — и хорошо им делается как от перекормленного самолюбия!

И носятся со своими страданиями и душею, как барышни с утюгами причесок… Только порою в пустыне как то не уютно:

а хоровод бросает в эти слова беспутный мяч: