Статьи, эссе
Статьи, эссе читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Кстати, опера, несмотря на сумасшедшие затраты и дикую нервотрепку, прошла всего восемь раз и была снята с репертуара без особых надежд на восстановление. Да и дружба народов, к сожалению, пошла на убыль. Какое масло было разлито, какая Аннушка в этом виновата — мне неизвестно.
Новые книги Нового Света с Мариной Ефимовой
Adam Gopnik As Big As the Ritz. Scott and Zelda go on inspiring new books // The New Yorker, Sept. 22; Therese Anne Fowler «Z». — St. Martin’s Press, 2013); Maureen Corrigan So We Read On: How the ‘Great Gatsby’ Came to Be and How It Endures. — Little, Brown, 2014
Одно из знаменитых выражений американского писателя Скотта Фицджеральда гласит: «В жизни американцев не бывает второго акта». Это выражение стало расхожим, опровергая еще более расхожее мнение о том, что в Америке каждому человеку дается в жизни вторая попытка. Объясняя ошибочное толкование фицджеральдовской цитаты, литературный критик Адам Гопник пишет в статье «Большой, как Ритц», опубликованной в журнале «Нью-Йоркер»:
Фицджеральд имел в виду не вторую попытку, а буквально второй акт — как в классических пьесах, где обычно второй акт проходит без эксцессов, медленно подводя все линии пьесы к моменту катастрофы. Писатель считал, что в стремительной американской жизни нет места для срединного спокойного развития жизненного сюжета. Однако и ошибочное истолкование часто оказывается верным: Бикс Байдербек создал высокую музыку и умер в 29 лет; Стивен Крейн написал одну великую книгу и исчез; карьера Орсона Уэллса в Голливуде угасла после двух фильмов. И сам Фицджеральд (ставший знаменитостью в двадцать четыре года, а в сорок четыре умерший и надолго забытый) является одним из примеров своего переиначенного высказывания.
Если второй акт и отсутствовал в жизни Фицджеральда, то эпилог оказался долгим. Причем и самого писателя, и его жены Зельды. Экстравагантные, талантливые, красивые как Адонис и Афродита, они сияли в 20-х, погибли в 40-х, исчезли из виду в 50-х, но уже в 60-х обрели новую легендарную судьбу. При жизни, в их эпоху джаза и сухого закона, Скотт и Зельда вечно были предметами критики и издевательств: и со стороны светских хроникеров, и со стороны друзей (даже близких), а Скотт получал оплеухи и от критиков. Адам Гопник пишет:
При жизни все любили плевать в их кофе, точнее, в их стаканы с самогонным джином. А через три четверти века они стали не просто душераздирающей сноской к своей эпохе, но неумирающей легендой Запада, которая вдохновляет авторов на всё новые книги, статьи, романы и кинофильмы.
В конце 50-х годов знаменитый критик Эдмунд Уилсон, который в течение всей жизни Фицджеральда был его литературным палачом, заметил и назвал «абсурдом» тот факт, что Скотт — его университетский друг, пьяница и клоун — стал в глазах публики чем-то вроде умирающего и возрождающегося бога Адониса. «Подобное удивление, — пишет Адам Гопник, — было характерно и для друзей Дилана Томаса, и для друзей Перси Шелли, и, наверное, для друзей самого Адониса».
К настоящему времени о паре Скотт-Зельда и о самом Фицджеральде написаны сотни работ, обследованы все стороны творчества, быта (включая финансовое положение), любовной жизни и, конечно, характеров. Но вот что подметил Адам Гопник:
Даже в академической литературе авторы часто принимают Фицджеральда за того, кем он сам себя считал. Он вечно каялся в своей глупости, в пьянстве, называл себя неудачником. На самом деле его афористичная интеллигентность была тоньше прямых формулировок. Его глаза были проницательней, а суждения — мудрей, чем считало большинство его знакомцев, включая Эдмунда Уилсона.
Вот, например, пассаж из записной книжки Фитцджеральда: «Очень важно, — пишет он, — что столица Соединенных Штатов — не в Нью-Йорке. В 1863 году это спасло Союз от страстей толпы. Но, с другой стороны, интеллект перетек в Нью-Йорк, и без критики изнутри наша политика стала ребяческой».
Сэлинджер удивил многих, сказав, что в Фицджеральде его привлекла «сила интеллекта». С тех пор образ писателя переосмысливают многие авторы. Самый недавний урожай работ о Скотте и Зельде делится на две категории. Первая — попытка представить Фицджеральда автором поп-культуры, сравнивать его с автором детективов Дэшелом Хэмметом, например, а его роль в литературе — с ролью композитора Кола Портера в музыке. Вторая категория — попытки изобразить Зельду художником, доведенным до сумасшествия жестокостью ее времени и эгоцентричностью мужа, притеснявшего ее творческую потенцию, даже когда он делал вид, что служит ей.
Яркий пример первой категории — книга литературного радиокритика Морин Корриган «Мы всё еще читаем. Как родился и почему выжил ‘Великий Гэтсби’». По выражению Адама Гопника, «автор съёживает Фицджеральда до современного вкуса». Книга Корриган полна любви к роману, что делает ее много привлекательней сухих академических исследований, но автор представляет роман «Великий Гэтсби» бульварным чтивом, хоть и высочайшего класса. Именно благодаря этому, по ее мнению, роман и стал так популярен. В подтверждение своей идеи она пишет о любви Фицджеральда к детективам и об их возможном влиянии на него (хотя лучшие детективы того времени — в частности, того же Хэммета — были написаны после публикации «Великого Гэтсби»). Адам Гопник возражает Корриган:
«Великий Гэтсби» — роман об убийстве таблоидного типа. Но он долго живет как раз потому, что написан в абсолютно антитаблоидном стиле. Фицджеральд — тонкий стилист, и его стиль — осознанно поэтическая проза. Может быть, самое прекрасное, что он создал — отдельные фразы и абзацы, которые остаются в памяти, как стихи. Эдмунд Уилсон подготовил посмертное издание избранных произведений Фицджеральда и в конце книги собрал целую коллекцию таких фраз и пассажей — на ста пятидесяти страницах.
«Франция, — говорит один из персонажей Фицджеральда — была землей; Англия — народом, а Америка — была… готовностью души».
Из писем Фицджеральда очевидно, что главное влияние на него оказали английские романисты «эдвардианской эпохи»: Голсуорси, Маккензи и особенно Джозеф Конрад. И в своем исповедальном эссе «Крушение» Фицджеральд оплакивает гибель романа, который оттеснило, в частности, массовое кино:
Я наблюдал, как роман, который для меня был самым сильным и самым гибким способом передачи мыслей и чувств одним человеком другому, подчинился механическому и коммунальному искусству, способному отражать лишь самые банальные мысли, самые простые эмоции.
Примером новых книг о Зельде Фицджеральд является бестселлер Терезы Фоулер, названный первой буквой имени Зельды — «Z». Адам Гопник пишет:
Роман «Зет» — часть заметной тенденции сделать Зельду символической героиней феминисток, женщиной большого потенциального таланта, лишенной возможности его применить. Зельда бесспорно обладала литературным даром, но считать ее чьей-то жертвой и думать, что она сошла с ума по чьей-то вине — это старомодно-романтическое отношение к трагедии. Трагические фигуры писательниц, таких как Вирджиния Вулф или Сильвия Плат, остаются трагическими и при благоприятных обстоятельствах — в достатке, в кругу любящих друзей или при нежном, внимательном муже (как это было с Вирджинией Вулф). Нынешний культ Зельды вызывает обиду за других писательниц ее времени, которые в гораздо худших условиях сумели осуществить свой талант, — за Дон Пауэлл, например, и Аниту Лус, которые полностью исчезли из виду.
Адам Гопник теоретически, конечно, прав. Но ведь легендами не назначают. Наверное, некоторые современники Скотта и Зельды Фицджеральд были более достойными кандидатами на легендарность. Но именно эта пара была Адонисом и Афродитой (нет, Адонисом и Персефоной) «потерянного поколения».
