«Собеседник любителей российского слова»

Автор пишет:

Такальщики всегда подлы; но, говорит автор,

А между тем льстецов награждают, тогда как умные всегда обойдены:

Это «Послание к слову так» возбудило толки. В III книжке «Собеседника» помещено весьма грубое письмо от защитника Клировых мыслей. Автор этого письма говорит о Клире как о лице хорошо ему известном и оправдывает его отзыв о Марке Аврелии; в заключение же говорит с огорчением: «Критики, а особливо вмешивающиеся в дела политические, которых не знают ни малейшей связи, всегда будут иметь прекрасное поле рассыпать свои рассказы» [117]. Издатели замечают на это, что «он не знает, может быть, кто они таковы, и что письмо это помещается для того, чтобы публика сама могла судить, сколь мало благопристойно предложенное сочинение, которое если не послужит к удовольствию читателей, то, конечно, служить может образцом неучтивости» [118]. «Впредь же мы будем помещать только учтивые критики», – говорят издатели.

Этим письмом, вероятно, вызван «Ответ от слова так», несомненно сочиненный в самой редакции. В нем находим обращение к сочинительнице «Послания к слову так», чем еще подтверждается наше мнение о том, что его писала Дашкова [119]. Здесь рассказывается о разных лицах, которые обижались намеками этого послания, узнавали себя в вымышленных именах, вступались за Клариссу, Клира и пр., так что «по речам их казалось, будто все стихотворцами употребленные имена им весьма знакомы». Впрочем, вы их не опасайтесь, – говорит слово «так» автору, – они ничего не осмелятся сделать вам, потому что

Это имели, кажется, в виду издатели «Собеседника» постоянно, во всех трудах своих. Они были в таком положении, что нечего было им бояться, и притом княгиня Дашкова, которая все-таки была главною распорядительницею журнала, глубоко была проникнута, как мы сказали уже, просвещенными и благородными стремлениями. Сама императрица всегда старалась показывать просвещенную терпимость в деле литературы, сдерживая только те порицания и обличения, которые казались ей несправедливыми или опасными. В одном письме к издателям «Собеседника» сказано: «Держитесь принятого вами единожды навсегда правила: не воспрещать честным людям свободно изъясняться. Вам нет причины страшиться гонений за истину под державою монархини,

Таким образом, все свободно могли говорить правду о пороках общества и находили себе приют в «Собеседнике». Из свидетельства самого журнала мы знаем, что в редакцию «присылались с легкою и тяжелою почтою из всех концов России огромные кучи разнообразного вранья» и что выбор был затруднителен для издателей [122]. Поэтому в составе книжек, в помещении таких именно, а не других статей, мы должны видеть, собственно, участие вкуса и направления издателей, в особенности когда имеем дело со статьями неизвестных авторов, принадлежащими, может быть, лицам, близким к редакции. Соображая все это, мы не отделяем особенно тех статей, которые приписываем самой княгине Дашковой, а будем рассматривать их вместе с другими неподписанными, а иногда даже и подписанными произведениями, имеющими тот же характер, и будем следовать порядку разных предметов, которые рассматриваются в этих статьях. Кроме «Послания к слову так» и кратких заметок в других статьях, сильную тираду против ласкательства находим в статье: «Моя записная книжка» [123]. Здесь передается мнение одного человека, которого приятель называет мизантропом. Вот это мнение: «Вельможа, украшенный титулами и чинами, более ни о чем не помышляет, как сохранить только ту пышность и великолепия, которые его окружают, и удовольствовать свои страсти, какими бы средствами то ни было. Не погнушается он унижать себя всячески пред вышними, дабы иметь после удовольствие оказывать равномерную гордость низшим, а те, подражая его примеру, льстят его высокомерию, для того чтобы удовольствовать собственные свои пристрастия. Богатства и чины, будучи первым предметом желаний ваших, препятствуют вам почитать природные дарования, дабы приобрести благосклонность вельможи, каким ласкательствам, каким низкостям не должно себя подвергнуть? Потому-то не те занимают места, которые своим дарованием и знанием удобны ко исполнению, но те, которые имели случай, способность и терпение приобрести себе покровителей» [124]. В других статьях говорится нередко с насмешкою о разных милостивцах, а в статье «Картины моей родни» [125] выведена тетушка, которая говорит: «Кто родню забывает, а особенно знатную, в том нет уже божией благодати», и за то, что племянник редко ездит к ней покланяться, называет его «беззаконником и даже антихристом».

Все это такие черты, которые и доныне не утратили своего значения. Они резко характеризуют те грубые понятия, тот жалкий образ поведения, который произошел у нас от смешения старинного невежественного барства с новым чиновничеством. Как во всем почти, у нас тогда и в этом деле обратили внимание только на внешность. Перестали гонять собак и жиреть в бездействии в глуши деревень своих, стали служить дворяне со времен Петра I; но чувство долга, сознание того, что они обязаны именно служить, а не считаться на службе, и служить для того, чтобы быть полезными отечеству, а не для своих выгод, – это сознание было еще недоступно даже большей части вельмож того времени. Службу считали средством для получения чинов, для приобретения богатства, и потому вместо того, чтобы служить, все только прислуживались, а потом, выбравшись в люди, сами начинали важничать и требовать, чтобы пред ними унижались другие. И выслужившийся вельможа пускался опять в древнее барство, только менее, чем прежде, простодушное, а более требовательное и нахальное. Против этого тщеславия внешними отличиями «Собеседник» тоже бросил мимоходом несколько слов, показывая, как они ничтожны и как часто бывают незаслуженны.