Реализм Гоголя

При всем том, по вопросу об использовании Гоголем традиции русских антиподьяческих комедий следует сказать, что он, создавая «Ревизора», конечно использовал опыт этой традиции, но довольно ограничительно. Разумеется, есть общие черты в сатирическом изображении чиновников в «Ревизоре», в «Ябеде» и в других комедиях: они неизбежны, поскольку объект изображения и обличения один и тот же; они объясняются этим единством объекта и естественным использованием последующим художником достижений своих предшественников. Но основное в «Ревизоре» — новое по сравнению с прежними антиподьяческими комедиями. В этих комедиях, по формуле Капниста, — «Законы святы, Но исполнители лихие супостаты». В этих комедиях обличаются пороки исполнителей законов, а не социальный принцип. Капнист поднялся и до мысли, что «исполнители» внизу связаны с «исполнителями» наверху, что «рука руку моет» и что царство беззакония в судах есть проявление царства беззакония правительства, беззакония на троне. И все же он не выходит за пределы чаяния исправления нравов путем введения законности в рамках существующих социальных порядков. Другие авторы комедий конца XVIII — начала XIX века лишены и такого дворянски-либерального подхода к теме: они обличают подьячих только в порядке морального назидания. Судовщиков, например, явно реакционен в своей пьеске, написанной, видимо, еще в 1790-х годах и, как говорили, пришедшейся по вкусу самой Екатерине II.

Существенно здесь и то, что Капнист, Судовщиков, как некогда Сумароков или Веревкин, смотрят на разоблачаемых ими «подьячих» сверху вниз, презирая с высот своего самосознания дворянских интеллигентов этих грязных, невежественных бюрократов. Некоторые из них сознательно объединяют в своей сатире крупных чиновников-дворян с подьячими-недворянами. Для них подьячий, независимо от его происхождения, — не «благородный» (заметим, что положительный герой, например у Капниста, — офицер и помещик). Разумеется, такая дворянская комедия, критикующая бюрократическое извращение режима, а не сам режим в его основе, скрашивалась розовой любовной интригой, освещалась бенгальским огнем идеальных персонажей и счастливо заканчивалась наказанием виновных и свадьбой идеальных дворян.

Все иначе у Гоголя. У него дело никак не в личных пороках и не в бюрократических уклонах, а в сути всего уклада жизни. Он не порицает пороки отдельных людей, а разоблачает режим, хотя и с моральной точки зрения. Его занимают не вопросы, так сказать, юридические — насчет законности действий власти, а скорей вопросы социальные — о реальном результате этих действий.

У него в комедии — не частный случай, а сущность, характер всего общественного бытия. Поэтому «Ревизор» построен не на личной истории отдельного героя, а на происшествии, в котором «героем» является все чиновничество города, то есть вся совокупность властей, то есть весь режим в аспекте данного города. Поэтому-то в «Ревизоре» нет в основании сюжета никакой личной интриги — например, обязательной для догоголевской комедии любовной интриги.

Гоголь сам весьма отчетливо сформулировал эту особенность «Ревизора» в «Театральном разъезде», объясняя, почему у него в пьесе нет традиционной любовной завязки: «Я скажу только, что вообще ищут частной завязки и не хотят видеть общей. Люди простодушно привыкли уже к этим беспрестанным любовникам, без женитьбы которых никак не может окончиться пиеса. Конечно, это завязка, но какая завязка? — точный узелок на углике платка. Нет, комедия должна вязаться сама собою, всей своей массою, в один большой, общий узел. Завязка должна обнимать все лица, а не одно или два, — коснуться того, что волнует, более или менее, всех действующих. Тут всякий герой: течение и ход пиесы производит потрясение всей машины…» Следовательно, дело в общей завязке, где герой — все, совокупность, масса, вся машина. Следовательно, суть темы у Гоголя — не отрицание только данной черты в отдельных людях и их действиях (скажем, беззакония), а в характеристике — и отрицании — всей машины.

Заметим, что в «Ревизоре» действие движется не только без любовной интриги, но и вообще без личных мотивов. В том же месте «Театрального разъезда», несколькими строками выше, Гоголь (устами Второго любителя искусств) говорит о «вечной завязке» — «любовной интриге», и произносит знаменитые слова: «Стоит вглядеться пристально вокруг. Все изменилось давно в свете… Не более ли теперь имеет электричества чин, денежный капитал, выгодная женитьба, чем любовь?» Но собеседник этого рупора Гоголя спрашивает: «Все это хорошо; но и в этом отношении все-таки я не вижу в пиесе завязки».

Дело в том, что собеседник прав, и в ответ ему Гоголь и раскрывает свою мысль о сюжете, построенном не на личном стремлении, а на существе общего, всей машины. В самом деле, у самого Гоголя «Женитьба» строится на «электричестве» выгодной женитьбы, «Игроки» — денежного капитала; и у учеников Гоголя в драматургии мы найдем как бы реализацию этого его положения о новых видах «электричества» — у молодого Островского в «Банкроте» (и капитал и выгодная женитьба), у П. Н. Меншикова с его пьесами 1840-х годов о капитале, о выгодной женитьбе и др.

Но в основе «Ревизора» нет ни электричества выгодной женитьбы, ни чина, ни денежного капитала, ибо в основе этой комедии — не какая-нибудь «страсть» личности, а грех всего строя жизни и государства.

Гоголь видит бюрократию, — а за ней и всю империю, — с другой точки, чем его предшественники по антиподьяческой комедии, не сверху, а скорей снизу. Для него Городничий и вся окружающая компания — не грязные дельцы, примазавшиеся к его, автора, чистому сословию, а представители хозяев жизни, и его, Гоголя, жизни в том числе. От них зависит все; они — власть; они — правительство. Да оно так и есть: Гоголь изобразил маленький город, но в нем — в малом виде — едва ли не все главные отрасли государственной власти, кроме церкви (которую никак нельзя было вывести на сцену) и военного министерства (также недоступного, а может быть, и не привлекавшего в такой мере сатирическое отрицание Гоголя).

Существенно и то, что Гоголь ввел в компанию чиновников двух неслужащих помещиков: Бобчинского и Добчинского. У Капниста, у Сумарокова, у Судовщикова помещик-офицер — положительный герой, жертва или враг бюрократии; даже если он использует ее как Праволов в «Ябеде», если он — злодей, он стоит вне ее, не смешивается с нею. У Гоголя Бобчинский и Добчинский неразличимо входят в состав обличаемой им группы, сливаются с бюрократией — от первого действия, когда именно они дают первый толчок ошибке, через сцену вранья, где они дрожат вместе с чиновниками, и сцену взяток, где они тоже дают взятку, хоть и бояться им нечего и откупаться не от чего, — вплоть до немой сцены, в которой они составляют существенную часть.

Для Гоголя чиновник и помещик — одно. Так же точно объединяет он тех и других в единой сатирической картине в «Мертвых душах». Конечно, это могло быть так только потому, что он смотрит на тех и других извне того и другого слоя, с точки зрения тех, для кого и чиновник и помещик вместе — хозяева страны и носители общественного зла, как оно и было на самом деле, если не говорить о столичной чиновничьей мелюзге, об Акакии Акакиевиче.

Это же связано с еще одной чертой «Ревизора». У предшественников Гоголя сатира на бюрократию была сатирой на суд. Подьячие изображались как взяточники и судебные беззаконники. Иначе говоря, эта сатира разоблачала одну лишь, хоть и весьма важную, сторону деятельности государственного аппарата. Иное дело у Гоголя. У него суд — лишь одна частица, и не главная, в совокупности обличаемой им «деятельности» властей. Сатира Гоголя в «Ревизоре» — это сатира на все стороны существования правительственного аппарата империи, кроме опять-таки церкви и армии. Тем самым она становится отрицательным определением не уклонений, злоупотреблений, дефектов власти, — а власти в целом. Конечно, и у Гоголя взятки занимают видное место в общей картине. Но и взятки у него — другие. Это вовсе не только взятки, даваемые судье тяжущимися помещиками, как в прежних комедиях; более того, именно эти помещичьи взятки, вносимые даже не деньгами или товарами, а борзыми щенками, выглядят у Гоголя менее других возмутительно. Зато появляются взятки другого, не судебного, а административного характера, весьма сильно смахивающие на открытый грабеж, вымогательство, грубое насилие. Городничий просто грабит вверенный его попечениям город.