Любовь в жизни Обломова

Святослав Логинов

Любовь в жизни Обломова

Обломов, обломовы, обломовщина… Господин Добролюбов почти полтора столетия назад обобщил этот тип, превратив в имя нарицательное. Вот только вопреки критику, который анализировал квазиталантливых, но напрочь бесплодных, «лишних» людей, в народной памяти Обломов остался обычным байбаком и лентяем. А ведь у Добролюбова он стоит в одном ряду с Онегиным, Печориным, Рудиным, Тентетниковым. Удивительным образом из ряда выпал Чацкий — самый талантливо выписанный и самый ничтожный тип лишнего человека.

Осмелюсь утверждать, что в этом ряду Илья Ильич Обломов наиболее симпатичный и безвредный персонаж. Интереса ради, перечитайте «Сон Обломова»… мне лично в жизни не приходилось читывать ничего более притягательного. Вот она, блаженная Утопия, где все счастливы и видят приятные сны. Триста обломовских мужиков, не заметив, прокормят одного сонного барина, а каково тем же трёмстам крепостным душам содержать на кислых водах капризного Чацкого?

Разумеется, очаровательный бездельник такого рода мог существовать только при крепостном праве. После манифеста 19 февраля временнообязанные мужики ещё немного покормят барина, а затем?.. Что случится затем, ясно как дважды два, и великая русская литература об этом сказала прямым текстом:

«…мне кажется, что я всю жизнь переодевался… а зачем? Не понимаю! Учился, носил мундир дворянского института… а чему учился? Не помню… Женился — одел фрак, потом халат… а жену взял скверную и — зачем? Не понимаю… Прожил всё, что было, — носил какой-то серый пиджак и рыжие брюки… а как разорился? Не заметил… Служил в казённой палате… мундир, фуражка с кокардой… растратил казённые деньги, — надели на меня арестантский халат… потом одел вот это… И всё… как во сне… А?»

Вот он, Илья Ильич Обломов после отмены крепостного права, грязный, опустившийся на дно. Но и там он вовсе не кажется несчастным. Спит человек, а кто спит, тот обедает.

Заметьте, у Горького Барон женился, жену взял скверную, а настоящего Обломова благосклонная судьба избавила от этого несчастья. Хотя и он был весьма близок к катастрофе. В его жизни появилась Ольга Ильинская — девица не живущая, а проходящая, по словам автора, «фазисы жизни». И вот, вместо того, чтобы мирно почивать, Илья Ильич втискивается во фрак, перчатки лайковые надевает… Между прочим, чтобы заработать барину на перчатки, крепостной мужик должен месяц отбыть барщину, а толку с этих перчаток ноль… менять их нужно всякий день, как… перчатки.

Ольга Ильинская относится к той славной когорте литературных барышень, которых принято называть тургеневскими девушками, хотя, кажется, именно она была первой особой такого толка. Откуда берутся подобные девы — одна из тайн русской литературы. Судя по всему, они самозарождаются в статьях Белинского и посему полны идей и направлений. Смысл их жизни в том, чтобы ущучить главного героя, доказав своё над ним превосходство. Самой яркой их представительницей, несомненно, является Елена Стахова из романа Тургенева «Накануне». Отлично зная, что Инсаров только что перенёс горячку, что жизнь его в опасности и ему необходим полный покой, она устраивает сцену «нежной любви», а затем и вовсе отдаётся тяжело больному человеку. Когда в результате этих передряг Инсаров умирает, Елена с чувством выполненного долга предаётся отчаянию.

Кстати, выражение «история нежной любви» принадлежит Гончарову, именно так в одном из писем он называет то, что происходит между Ильёй Ильичом и Ольгой. Настоящей любовью там и не пахнет, Ольга пылает эгоистичным желанием переделывать человека, который попал ей в когти, а Обломов всего лишь не прочь иметь миленькую супругу.

Девятнадцатый век вообще хромал по части описания любви. Под любовью в те времена понималась страсть, по возможности, роковая. Во всей русской литературе девятнадцатого века любовью наделены разве что смешные и трогательные старосветские помещики. Добролюбов, говоря о том, что Обломов не способен любить, также подразумевает под любовью роковую страсть. Разумеется, с этой точки зрения, письмо к Ольге выставляет Обломова в самом неприглядном свете, а его предложение вступить в интимную связь до заключения брака — и вовсе непристойно. Но ведь Илья Ильич никого не собирается обманывать. Он честный человек и, несомненно, женился бы на Ольге, если бы она уступила его домогательствам. А после свадьбы он изменял бы ей с прелестными поселянками только в мечтах, точно так, как это описано в его сне; а на деле, даже ради самой прелестной поселянки, не стал бы подниматься с налёжанной супружеской постели.

По счастью здоровая натура Обломова побеждает соблазны, Ольга, поняв, что её хищным планам не суждено сбыться, поспешно выходит замуж за Штольца.

Вот ещё один фрустрирующий элемент в жизни Обломова. Спрашивается, чего Штольцу неймётся? Вставай! Делай! Езжай!.. «В Египте ты будешь через две недели, в Америке через три». А что делать Илье Ильичу в Египте? Там ещё жарче, чем летом в Обломовке. Разорить триста обломовских мужиков ради сомнительного удовольствия спать в тени пирамид? Нам могут сказать, что Штольц выручил Обломова, когда тому грозило полное разорение. Да выручил, но как? Законностью в его поступках и не пахло, закон как раз был на стороне Ивана Матвеича. Штольц воспользовался знакомствами и, выражаясь современным языком, «разрулил дело по понятиям». Хорош общественный идеал, ничего не скажешь.

Однако вернёмся к Илье Ильичу и любви, которая, согласно заявленной теме, присутствует в его жизни. И она таки там действительно присутствует, именно та, какая была нужна этому человеку. Агафья Матвеевна Пшеницына — даже фамилия этой женщины напоминает о свежеиспечённых пирогах. Агафья — добрая, Матвеевна — богоданная; она умела любить «без трепета, без страсти, без смутных предчувствий, томлений, без игры и музыки нерв». В наше, наполненное стрессами время о такой женщине можно только мечтать. Вместе с Агафьей Матвеевной в жизни Обломова появилось счастье. Он играет с детьми, проверяет у них школьные задания — а многие ли родные отцы поступают так же? Илья Ильич наконец избавлен от сквозняков жизни. В плане интимном тоже всё в ажуре. «Он целые дни, лёжа у себя на диване, любовался, как обнажённые локти её двигались взад и вперёд, вслед за иглой и ниткой». Блажен, кому не в тягость целыми днями любоваться своей подругой! Я забыл, какова собой Ольга Ильинская, а обнажённые локти Агафьи Матвеевны помню уже много десятилетий, с самого первого прочтения книги. И добро бы я один! Николай Семёнович Лесков — а уж он-то понимал и в людях, и в литературе! — в рассказе «Дух госпожи Жанлис» особо отмечает такой «разжигающий предмет», как локти Агафьи Пшеницыной.

Таким образом роман, так славно начинавшийся, столь же славно и заканчивается.

Мне могут возразить, что заканчивается он не картиной идиллического счастья, а смертью Ильи Ильича. Да, конечно, люди смертны. Те, кто родился в начале позапрошлого века, давно умерли, — и Штольц, и Ольга. Умерли все, и лопух на могиле вырос. Но светлый образ Ильи Ильича Обломова будет вечно почивать в наших сердцах.