Словарь культуры XX века

Существуют московская и ленинградская произносительные Н. Так, москвич произносит слово "дождь" или "дощ", а ленинградец - как "дошть". Но постепенно эти две Н. конвергируют, причем в сторону ленинградской, менее архаической Н. Теперь даже дикторы московского радио - оплота языковой Н. - редко говорят "московскый". Вероятно, только в Малом театре еще не перестали так говорить.

Самые жесткие эстетические Н. в культуре были во времена классицизма, наиболее нормативного из всех типов культуры Нового времени: знаменитые "три штиля", правило трех единств в драме - действие должно было проходить в одном месте (единство места), на протяжении не более одних суток (единство времени) и быть сосредоточено вокруг одной интриги (единство действия) (кстати, "Горе от ума", которое цензура долго не пропускала в печать и на сцену по политическим соображениям, соблюдало все три единства - Грибоедов был человеком достаточно консервативным в том, что касалось поэтики).

Ломка всех Н. наблюдалась в начале ХХ в. В литературе реализм - установка на среднюю Н. литературного языка сменился модернизмом с его установкой на деформацию семантических Н. и авангардным искусством с его установкой на деформацию художественной прагматики. В поэзии на смену 4-стопному ямбу пришел дольник и верлибр. В музыке венская гармония, которая казалась такой же вечной, как и реализм, сменилась на атональную додекафоиию. Классическая физика подверглась воздействию новых парадигм - теории относительности и квантовой механики. Старая психология стонала от ужаса, который наводил на нее психоанализ. Появилось и закрепилось совершенно новое искусство - кино.

Но полтора-два десятилетия спустя ко всем новшествам привыкли, все снова "вошло в Н.";

История искусства - это постоянный мятеж против Н. (Ян Мукаржовский), и каждое выдающееся произведение искусства всегда ее ломает.

В современной культуре, однако, господствует плюрализм Н., который мы, пользуясь, "высоким штилем", называем постмодернизм.

Лит.:

Кант И. Трактаты и письма. - М., 1980.

Лотман Ю.М. Избр. статьи. В 3 тт. - Таллин, 1992.

Вригт Г.Х. фон. Нормы, истина и логика // Вригт Г. Х. фон.

Логико-философские исследования. - М., 1986.

Мукаржовский Я. Эстетическая функция, норма и ценность

как социальные факты // Учен. зап. Тартуского ун-та. - Тар

ту, 1975. - Вып. 365.

"НОРМА" / "РОМАН"

- своеобразная дилогия современного русского прозаика Владимира Сорокина (1995), одного из крупнейших представителей концептуализма (см.). Оба романа появились одновременно и были одинаково полиграфически оформлены. Сами слова "норма" и "роман" являются полной анаграммой - все буквы повторяются. Все это позволяет рассматривать Н. и Р. как некий единый текст.

Оба романа - будучи образцами поэтики постмодеринзма - в сущности посвящены истории деградации русского романа, да, впрочем, не только русского.

В самой структуре своих текстов Сорокин показал, как два фундаментальных типа романа в европейской традиции можно довести до абсурда, предельно обнажив их структуру.

Первый тип романа возник как нанизывание цепи новелл. Ярчайший пример такого романа в европейской куль - это "Декамерон" Боккаччо. С развитием этой формы простое нанизывание сменяется утонченной иерархией (см. текст в тексте) - так построен "Мельмот-скиталец" Чарльза Метьюрина, "Рукопись, найденная в Сарагоссе" Яна Потоцкого. Это барочно-модернистский роман. Условно говоря, в нем форма побеждает содержание.

Второй тип романа в мировой культуре вырастает как одна разбухшая новелла и представляет собой единый сюжет. В античности один из ярчайших образцов этого жанра - "Золотой осел" Апулея, в ХIХ в. это классический "реалистический" (см. реализм) роман. В ХХ в. эта форма вырождается в анахронистские полуграфоманские творения типа "Американской трагедии" Теодора Драйзера или "Молодой гвардии" Александра Фадеева. Это антимодернистский роман. Условно говоря, содержание в нем побеждает форму и уничтожает ее.

Вырождение романа первого типа показано в Н., второго - в Р.

В своей дилогии Сорокин выявляет экстремальные возможности романов обоих типов, доводит их структуры до абсурда и в определенной степени закрывает тему.

Н. в первой ее части представляет собой простое нанизывание новелл, связанных между собой общей темой, в начале не совсем понятной, но потом раскрывающейся во всей беспредельно шокирующей сорокинской откровенности. Дело в том, что во всех этих маленьких рассказиках в центре повествования момент поедания гражданами СССР особого продукта, называемого нормой. Причем этот продукт поедается не всеми, а лишь избранными членами общества. Постепенно выясняется, что норма это детские эксперименты, поставляемые государству детскими садами и расфасованные на фабриках. Смысл поедания нормы - это ритуальное причащение чему-то, что можно условно назвать принадлежностью к КПСС. Поедающий норму гражданин тем самым как бы уплачивает членские взносы в партийную кассу.

Однако от рассказа к рассказу наблюдается определенная динамика. В начале норма поедается буднично, хоть и не без некоторой гордости, затем начинаются кулинарные ухищрения, направленные на то, чтобы отбить у нормы запах, наконец, появляются ростки "диссидентства", заключающиеся в тайном и карающемся законом выбрасывании нормы в реки и канавы.

Это первая, наиболее простая, чисто памфлетная часть Н. обрамляется прологом и эпилогом, содержание которых заключается в том, что в КГБ вызывают странного мальчика и заставляют его читать некую рукопись, по-видимому, сам роман Сорокина (это странная, хотя и явная аллюзия на эпизод в "Зеркале" Тарковского, когда подросток читает письмо Пушкина к Чаадаеву).

Части со второй по шестую предельно разнообразят жанровое и формальное богатство этого произведения, уснащая его вставными новеллами, романом в письмах, стихами и советскими песнями, создавая постмодернистский пастиш (см постмодернизм) - пародию на интертекст. В последней части речь героев переходит в абракадабру, чем символизируется конец русского романа и всякого художественного письма вообще.

В противоположность Н. роман Р. является постмодернистской пародией на классический русский роман ХIХ в.

Герой Р. по имени Роман - художник, приезжающий в деревню к дяде, где он охотится, обедает, встречает бывшую возлюбленную, влюбляется в дочь лесничего, жениться на ней, играется свадьба, - то есть разыгрывается своеобразный лубок, состоящий из общих мест "реалистического" повествования ХIХ в.

Финал Р. - чисто сорокинский (см. концептуализм). Гуляя по лесу, Роман встречает волка, борется с ним, душит его, но перед смертью волку удается укусить Романа, и Роман сходит с ума. Вместе со своей молодой женой он убивает всех жителей деревни, вынимает из них внутренности, складывает их в церкви, затем убивает и жену, разрезает ее на части и, наконец, умирает сам. В романе Р. также символически показан конец традиционного романного мышления ХIХ в.

Будучи замечательным мастером художественной прагматики (см.), Сорокин в Н. и Р. доводит до абсурда и свой абсурдистский талант, но делает это явно специально, зная вкусы своей читательской аудитории. Если читать Н. в традиционном смысле занимательно, то читать Р., по общему признанию, очень скучно (это обычное читательское восприятие Р. в среде поклонников Сорокина).

Между тем роман Р. устроен значительно более утонченно, чем Н. Почти каждый мотив в Р. является обыгрыванием какого-либо фрагмента из русской прозы, действительного или воображаемого (ср. семантика возможных миров).

Особенностью постмодернизма является то, что пародия перестает быть пародией в традиционном смысле: пародировать уже нечего, поскольку нет нормы (см.). Переклички в тексте Р. с такими произведениями русской литературы, как "Война и мир", "Обрыв", "Отцы и дети", "Гроза", "Преступление и наказание", не имеют ничего общего с утонченной техникой лейтмотивов, которая развивалась модернизмом на протяжении всего ХХ в. и была так ярко проиллюстрирована постструктурализмом и мотивным анализом. В противоположность классической технике завуалированных реминисценций в модернизме, здесь цитаты даются совершенно явно. Это пародия, пародирующая пародию.