Хедлайнеры

…Я понимал, что передо мной в студии сидит человек, который в определенном смысле начинает жизнь заново. Совершенно сознательно. Прямо на моих глазах. В этом был риск, в этом был вызов. Но в этом была и игра. Меня приглашали принять в ней участие.

Вскоре у меня состоялся ключевой разговор с господином Элиасбергом. Нам пора было определяться с нюансами контракта, поскольку на Total работал не я один, а целое агентство. Работы становилось все больше, а еще больше становилось ответственности. Макс жил преимущественно в Праге, поэтому мне приходилось заниматься не только пресс-поддержкой, но и всевозможным локальным промотированием.

Как выяснилось, Александр Аркадьевич был категорически против нашего сотрудничества с “Мумий Троллем”, Земфирой и другими артистами. Он настаивал на эксклюзивном обслуживании – мол, для нас существует Тоtаl и только Тоtаl. Не надо быть чересчур проницательным, чтобы понимать, что подобные волевые настроения шли от Фадеева. Это его стиль, это его амбиции, это его максимализм… Поэтому прямо сейчас нам с Александром Аркадьевичем надо было найти компромисс. Как говорится, плохой мир лучше хорошей войны.

“Цена вопроса?” – устало стряхивая пепел в причудливую этническую пепельницу, спросил Элиасберг. Я понимал, что меня покупали. Прямым текстом. Понимал, что могу называть любые цифры, поскольку агентство находилось в топе. В сфере услуг под названием “систематизированная пресс-поддержка артистов” у нас в 2000–2001 годах была своеобразная монополия. Каталог “Кушнир Продакшн” включал добрый десяток поп и рок-групп, мы обслуживали все летние рок-фестивали, включая “Maксидром”, “Нашествие” и “Крылья”. Для продвижения Total на рынок это, безусловно, было сильным аргументом.

Чуть ли не единственная проблема, которая меня тревожила, носила технический характер. Несмотря на наличие целого штата сотрудников, у нас не было постоянного офиса. Исходя из этой реальности, я выставил Элиасбергу три условия: стандартный гонорар, работу с Total на общих основаниях и полное обеспечение технической стороны процесса. Другими словами, я настаивал на собственном офисе.

Александр Аркадьевич взял время на размышления. Я не парился о конечном результате, поскольку не наглел и не просил невозможного. Через день Элиасберг согласился.

На поиски места дислокации ушел месяц. 31 октября – аккурат в мой день рождения – нам сделали царский подарок. Мы въехали в новенький офис на Сретенке – рядом с тем местом, где находится клуб “Скромное обаяние буржуазии”. В тот момент я был действительно счастлив. Описывать состояние сотрудников, севших за новые компьютеры, – бессмысленно. Вся офисная техника была скоммутирована, интернет работал бесперебойно. С момента первого телефонного звонка Максима Фадеева прошло два месяца.

…Не забыв про день рождения, девушки из агентства подарили мне нового чудо-сотрудника. Акт вручения бесценного подарка состоялся в одиннадцать часов утра в центре зала метро “Чистые пруды”. Сотрудника звали Дюша Макеев. Он стоял в легкой осенней курточке и сильно смущался. У него были отличные рекомендации от общих друзей, поэтому я сразу бросил его в пекло – аккредитовывать прессу на съемки клипа “Не гони”. Примечательно, что в течение нескольких лет Дюша верой и правдой отрабатывал этот аванс – преимущественно по проектам Фадеева. Мне было крайне приятно читать на пластинках слова благодарности Дюше Макееву.

…Мы с Фадеевым продолжали работать над внедрением в сознание прессы музыки и идеологии Total. Первоначальная стратегия была несложной – использовать Макса в роли информационного магнита. Как человека, который несколько лет не был в России и привез сюда новую музыкальную струю, новую музыкальную цивилизацию.

“Сегодня великий день – мы закончили работу над первым альбомом Тоtal, – торжественно сообщил Макс очередному журналисту, который был отконвоирован в кинотеатр “Ханой” для эксклюзивного интервью. – Вот, послушай. А то не о чем будет вопросы задавать”.

В интервью, которые Макс не давал лет пять, мы акцентировали внимание преимущественно на Total. Запретных тем не было – за исключением Линды. Говорить в радужных тонах об этом периоде жизни Фадеев не мог физически, а говорить плохо не хотел в силу деликатности. Поэтому мы старались эту тему обходить стороной.

“Что касается новых работ Линды, мне кажется некорректным отвечать на этот вопрос по этическим соображениям”, – говорил Макс в тех случаях, когда журналисты, нарушая договоренность, все-таки вторгались на запрещенную территорию. И все. Всем все понятно. И беседа снова возвращалась к Total.

Мы активно разрабатывали образ вокалистки Марины Черкуновой – в русле слогана “на сцене эта девушка перестает быть человеком”. Королеву, как известно, играет свита. Поэтому эту фразу мы вкладывали в уста ее окружения – от пиарщиков до Макса. Черкунову решено было подавать в прессе как новую рок-амазонку, с устоявшейся психологией женщины-победителя. Для которой состояние войны становится обыденным и естественным. Как пелось в одной из композиций: “Поджигай-гай, поджигай-гай, поджигай меня, подруга…” Такой вот отчаянный вопль метнувшегося к финишу спринтера. Девушка с жестким взглядом и агрессией на сцене. И так далее.

C Мариной мы были едва знакомы, и я предложил ей встретиться. Мы пересеклись в клубе “Республика Beefeater” на Никольской. Первое впечатление – спортивная и волевая блондинка. Cо стержнем. Не наглая. Но знает себе цену.

Народу в клубе было немного, и мы могли спокойно поговорить. Это было первое интервью Марины, но она общалась спокойно и уверенно, как будто рядом не было диктофона.

Родилась в Кургане, увлекалась спортом, закончила хоровое отделение музучилища, в котором раньше учился Фадеев. На занятиях студенты пели Гершвина, Берлиоза, Шуберта, Свиридова. Эта часть биографии Марины меня особенно приколола, поскольку в моем воображении рок-гимны Total и “Время вперед” Свиридова – по сути, одно и то же. Не говоря уже о генетическом сходстве музыки Фадеева и Шуберта. Шутка.