Николай Гумилев

Переводы: Теофиля Готье - "Загробное кокетство", "Костры и могилы", "Средь шумов и криков" - из вариаций на тему "Венецианский карнавал"; "Поэма женщины" (Северные записки, No 12); "Слепой", "Песня" (жур. "За 7 дней", No 43); Франсуа Вийона - строфы из "Большого завещания" и баллада "О дамах прошлых веков" (Аполлон, No 4).

Статья - "Наследие символизма и акмеизм" (Аполлон, No 1).

Рецензии: "Вяч. Иванов. Нежная тайна" (Гиперборей, No 4); "Я. Любяр. Противоречия" (Гиперборей, No 4); "Антология современной поэзии. Изд. 2-е, переработанное и дополненное" (Аполлон, No 2).

"Письма о русской поэзии": "Вяч. Иванов. Нежная тайна. Изд-во "Оры". СПБ."; "В. Гарднер. От жизни к жизни. Из-во "Альциона". М."; "А. Скалдин. Стихотворения. Изд-во "Оры""; "А. Рославлев. Цевница. Изд-во "Союз". СПБ."; "Я. Любяр. Противоречия. 3 тома, СПБ."; "В. Курдюмов. Пудреное сердце. СПБ."; "В. Шершеневич. Carmina. М." (Аполлон, No 3).

О Г у м и л е в е:

И. В. Инсаров. О "Цехе Поэтов" (газ. "Нижегородец",. Нижний Новгород, No 198, 211, 216, 248).

В. Львов-Рогачевский. Символисты и наследники их (Современник, No 6).

Б. С. (Б. Лавренев). Замерзающий Парнас (Жатва, No 4).

Вступление от редакции к статье А. Долинина "Акмеизм" (Заветы, No 5).

С. Городецкий. Некоторые течения в совр. русской поэзии (Аполлон, No 1).

А. Е. Редько. У подножия африканского идола (Русское богатство, No 7).

М. Кузмин. Рецензия на "Чужое небо" (Литературное и научно-популярное приложение к жур. "Нива", No 1).

В. Брюсов. Новые течения в русской поэзии. Акмеизм (Русская мысль, No 4).

А. Долинин. Акмеизм (Заветы, No 5).

Влад. Гиппиус. Литературная суета (Речь, 17 февраля).

Д. Философов. Акмеисты и М. П. Неведомский (Речь, 17 февраля).

М. Неведомский. Еще год молчания. Наша художественная литература в 1912 году (жур. "За 7 дней", No 1). Глава из статьи, с. 12.

В. Ховин. Модернизированный Адам (сб. "Небосклоны" эгофутуристов. Изд-во "Петербургский глашатай", 1913).

Г. Иванов. Стихи в журналах 1912 года. Обзор (Аполлон, No 1). Упоминание о Н. Г. и о журнале "Гиперборей".

1914

И все идет душа, горда своим уделом...

Гумилев - частый гость "Бродячей собаки" в ту зиму.

Вспоминает С. С у д е й к и н: ""Бродячая собака" была открыта каждый вечер. Каждый входящий должен был расписаться в огромной книге, лежащей на аналое перед большой зажженной красной свечой. Публика входила со двора и проходила, как через игольное ухо, маленькую дверь. Главная же дверь на улицу открывалась только для своих. На окнах были ставни, на ставнях были написаны фантастические птицы. На стене между окон я написал "Цветы зла" Бодлера.

Все мы бражники здесь, блудницы,

как невесело вместе нам!

На стенах цветы и птицы

томятся по облакам.

Кузмин написал знаменитый гимн "Бродячей собаки", который начинался, кажется, строфой:

Не боясь собачей ямы,

наши шумы, наши гамы

посещает, посещает,

посещает Сологуб.

У входа, - продолжал вспоминать Судейкин, - всегда стояли или Пронин (хозяин кабачка. - В. Л.), или Луцевич, или Цыбульский. Поэты, музыканты, артисты, ученые пускались даром. Все остальные назывались "фармацевтами", и бралось с них за вход по внешнему виду и по настроению.

Вечера были объявленные и необъявленные. На необъявленные вечера входная плата была от одного рубля до трех.

На этих вечерах бывали экспромтные выступления поэтов, музыкантов и артистов. На вечер объявленный, то есть подготовленный (а готовились часто месяц к одному вечеру), входная плата была от пяти рублей и выше.

Разве можно описать все вечера "Бродячей собаки", все постановки, все спектакли...

Решалось все просто. А почему не устроить вечер романса Зои Лодий? А почему и не устроить? А почему не устроить вечер Ванды Ландовской? А почему и не устроить? А почему не устроить вечер Далькроза с конкурсом императорского балета, вечер "Цеха Поэтов", вечер чествования Козьмы Пруткова, вечер современной музыки, доклад о французской живописи? А почему и не устроить?

Так осуществлялись вереницы вечеров. У нас был свой оркестр, в котором играли: Бай, Карпиловский, братья Левьен, Хейфец, Эльман.

Я опишу вам, как могу, несколько объявленных вечеров. Вот один: "Вертеп кукольный. Рождественская мистерия"38. Слова и музыка Кузмина. Постановка Евреинова. На маленькой сцене декорация: на фоне синего коленкора написана битва между ангелами и черно-красными демонами. Перед синим доминирующим пятном стояло ложе, обтянутое красным кумачом. Красным кумачом затянуты все подмостки. На красном ложе золотой Ирод в черном шерстяном парике с золотом. Весь зал переделан, чувствуется как бы "тайная вечеря". Длинные узкие столы, за ними сидит публика, всюду свечи...

Двадцать детей из сиротского дома, одетые в белое, с золотыми париками и серебряными крыльями ходили между столами с зажженными свечами и пели. А на сцене черт соблазнял Ирода, рождался Христос, происходило избиение младенцев и солдаты закалывали Ирода...

На этот вечер в первый раз к нам приехал великолепный Дягилев. Его провели через главную дверь и посадили за стол. После мистерии он сказал: "Это не Аммергау39, это настоящее, подлинное!"

Времена менялись все быстрее, и у нас появился в оранжевой кофте Маяковский.

А почему бы не у строить вечер поэтов и художников? А почему бы не устроить!

Радаков, создатель "Сатирикона", сделал ширму, перед которой выступал Владимир Маяковский. Кульбин сделал ширму для Василия Каменского. Бурлюк сделал ширму для самого себя. Я для Игоря Северянина.

Молодой, здоровый, задорный энтузиазм царил на этом вечере. "Бродячая собака" - какие воспоминания, какие видения, залитые полусветом..."

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

19.04.1925

АА рассказывает, что увлечение Николая Степановича А. Губер происходило обычно в "Собаке"... АА хотела уезжать оттуда с последним поездом в Царское, а Николай Степанович решил оставаться до утра - до 7-часового поезда.

Оставалось обычно 5 - 6 человек. Сидели за столом...

АА: "Я поджимала губы и разливала чай... А Николай Степанович усиленно флиртовал..."

А потом - Татиана Адамович...

Первое знакомство - несколько банальных случайных фраз. Потом нечаянные встречи, неосторожные слова... и так быстро становятся привычными и восхищение прелестной женщины стихами, и так необходима восторженность в глазах, когда поэт рассуждает о поэзии и страсти в долгих прогулках по покрытому снегом городу.

"Женскому сердцу мало говорят слова... Тот, кого любит женщина, всегда герой и, увы, всегда немного кукольный герой, - насмешливо говорил Гумилев, - но как приятно чувствовать себя этим героем". Быть может, слова Байрона о женщинах: "Невозможно жить ни с ними, ни без них" - веселили его особенно в ту зиму...

24.03.1925

Я вчера много говорил с В. С. Срезневской о Татиане Адамович. Та мне рассказала, что считает роман с Таней Адамович выходящим из пределов двух обычных категорий для Н. С. (первая - высокая любовь: к АА; к Маше Кузьминой-Караваевой, к Синей звезде); вторая - ставка на количество девушек... Роман с Таней Адамович был продолжительным, но, так сказать, обычным романом в полном смысле этого слова. В. Срезневская сказала, что однажды в разговоре с Николаем Степановичем она упомянула про какой-то факт. Он сказал: "Да, это было в период Адамович". - "А долго продолжался этот период?" Николай Степанович стал считать по пальцам: "Раз... два... три, почти три года".

Когда я сегодня рассказал об этом АА, она ответила: "Да не три года, но, во всяком случае, долго... И это был совершенно официальный роман: Николай Степанович совершенно ничего не скрывал".

9.06.1925

АА: "Таня Адамович редко (только в парадных случаях, когда много гостей бывало), но бывала в доме у Гумилевых. А Николай Степанович у нее постоянно бывал..."

Я: "Красивая ли была Таня?"