Литература мятежного века

Стало быть, простой ссылкой на действительность нельзя решить нашу проблему. Что еще: недостаточно высокий уровень мастерства, отсутствие выдающихся дарований, слабое знание жизни и человека? Или нет того, что Стендаль называл "широкой мировой концепцией", то есть глубокого анализа и широкого взгляда на мир при несомненной талантливости? Все вместе взятое и еще что-то такое, чего не знает даже гений... Тайна за семью печатями.

Однако не будем слишком отклоняться в сторону от нашего предмета. Литературный тип является обобщением явлений действительности, своеобразным выразителем вполне определенных человеческих качеств. Он среди нас, как выражение чрезвычайно сложных взаимодействий между общественной средой, биологической природой человека и его воззрениями. Литературный тип порождение времени и социальных условий. Поэтому есть, например, конкретный бюрократ или лицемер, а не вообще абстракция бюрократа и лицемера и прочее. Емкое, углубленное воспроизведение сущности характера, раскрытие его разнообразных сторон - одна из главных задач искусства, которое призвано проникать в его связи с целым комплексом социального, психологического и конкретно-исторического.

Положительный герой тесно связан с проблемой типического. И надо сказать, что под пером некоторых авторов типическое получает несколько неожиданный ракурс. Недавно можно было прочитать, что типичное для эпохи не в массовом, а в характерном и оттого единичном... Сегодня, мол, реалистический тип - это нередко образ не наиболее емкий, а наиболее показательный... Образы и обстоятельства не утрачивают при этом типичности. Только их типичность не в образцовости и не в широте, а в органичности, глубинности, диалектичности - одним словом, "неподдельности" - связей с социальной действительностью, с историей... Есть и другой подход. Почему, спрашивают иные критики, литература второй половины ХХ века бедна крупными характерами, какими, например, так богат ХIХ век? А потому, отвечают, что писатели постепенно утрачивают вкус к типизации, вследствие чего тип как художественное явление исчезает. И виной тому сама жизнь, которая так быстро меняется, что не дает возможности индивидууму кристаллизоваться в тип. С другой стороны, писатель, говорят, не в состоянии уловить стремительное развитие и изменение действительности и столь разительные перемены во всем облике человека, чтобы исследовать логику развития индивида до состояния типа. Поэтому, делается вывод, ныне нет типов героев, которые по своим масштабам приближались бы к гоголевским, бальзаковским, толстовским и т.п.

Что ж, у каждого суждения есть своя логика. Но не является ли это теоретическим обоснованием сочинений, где вместо художественных открытий самобытного таланта пышно разрослась и расцвела искусная расчетливость, где на всем лежит печать умельства опытного интерпретатора, который может быть хорошо осведомленным в той или иной области жизни, но всегда оказывается бессильным воплотить в художественных образах ее ведущие тенденции?... Эпоха - как давно замечено - есть сумма разнообразных явлений, в коей кроме типичного есть всегда иное. Писатель не может избежать рассмотрения этого иного. Но типичное для него - главное, является целью, в то время как и н о е - лишь средство для достижения цели. Стало быть, стремление к типическому расширяет поле художественных исканий, подчеркивает их целенаправленность и социальную действительность. Не случайно В.Г. Белинский отмечал, что типизм есть один из основных законов творчества и без него нет творчества. Типичность образа определяется не только его идейным зарядом, но и художественной обработкой того материала, который писатель использовал для его создания. Если этот материал, пусть даже самого глубокого содержания, эстетически не осмыслен, не пережит, не прочувствован, то произведения искусства как такового не будет.

Любопытно, что дискуссии о положительном герое вспыхивают в то время, когда в обществе возникают неясные предчувствия перемен, а, стало быть, в литературе четко обозначается мировоззренческий принцип. Так было, например, в середине 50-х, а затем в 80-е годы. В дискуссии о положительном герое проходившей накануне Второго съезда писателей СССР (1954 г.), определились две крайние точки зрения. Противники положительного героя игнорировали опыт многонациональной советской литературы, и, исходя из анализа ограниченного круга произведений, делали далеко идущие выводы. Они утверждали, что положительный герой вместе с солидным набором добродетелей непременно должен быть наделен (якобы для большей жизненной достоверности и правдивости) "червоточинкой", некоей "порцией негодяйства". Апологеты же идеального героя ратовали за "праздничную литературу", поднимающую, по их словам, человека над "мелочами и случайностями", требовали от литературы идеала жизни, выраженного в герое, как замети Б. Лавренев, "с розовым личиком и золочеными крылышками"... Съезд отверг обе крайности.

К концу 70-х годов литературная критика и писатели, так сказать, заметно охладели, а в ряде случаев и резко изменили свое отношение к образу положительно прекрасного человека. Ход их размышлений таков. На авансцену литературы выходят герои различного плана, этического содержания и ведущей идеи. Герои революции и первых десятилетий Советской власти - вожаки и вожди, командиры, преобразователи жизни и общества, аскеты, горячо преданные идее, превыше всего ставящие интересы дела и народа, наделенные образцовыми моральными и духовными качествами. Это были герои могучего обаяния, призванные покорить читателя, подать ему пример самоотверженного служения идее, революции, Родине. Герои социально активные, созидатели нового мира, разведчики путей в незнакомое, первопроходцы 20-30-х годов. Появление героя нового плана связано с Великой Отечественной войной. Героизм защитников отечества предоставил писателям богатейший материал для создания народных характеров. С середины 50-х годов на смену "положительным" и "отрицательным" образам, необходимым для своего времени социальным типам, пришел герой "сложный", "активный характер". После, в начале 70-х годов в литературе появилась фигура "делового человека", затем определился носитель обостренной нравственности "чудак", "чудик", внутренняя целостность и бескомпромиссность которого доставляли ему немало хлопот. Словом, писатели внесли существенные коррективы в концепцию личности, в понятие героя.

Словом, положительный герой превращался в иллюстратора исторических этапов общественного развития. В нем все размыто, неопределенно. С трибуны VII съезда писателей (1981 г.) с тревогой говорилось о путанице в определении "положительный герой", о том, что термин этот стал встречаться все реже и реже, что, заменив его на "народный характер", "современная личность", "духовный человек" и т.д., критики и писатели утратили один из коренных эстетических критериев, оправдавших себя на самых различных исторических этапах развития литературы. Между тем понятие "положительный герой" воплощает совокупность таких черт, которые отвечают историческому опыту народа. На съезде была сделана попытка уяснить тот смысл, который вкладывался в понятие "герой". Таким термином, как правило, обозначали героя, который наделен теми или иными позитивными качествами, определяющими его жизненную программу. Высказывалось мнение, будто такой персонаж присутствует неизбежно - если не в персонифицированном художественном образе, то в образе автора, в авторской позиции или авторской оценке.

Выходит, в каждом произведении существует положительный герой, ибо нет такого сочинения, в котором так или иначе не проявились бы положительные людские качества, как нет и, пожалуй, не было книги, напрочь лишенной авторского отношения к описанному. Тем более, что писатель всегда пытается представить перед читателем как лицо в высшей степени правдивее, доброжелательнее и вполне симпатичное... Если все так и есть, тогда как объяснить настойчивые и справедливые требования, предъявляемые искусству: больше создавать ярких, интересных героев? А как оценивать позицию тех, кто сетует на недостаток по-настоящему масштабных, цельных характеров, героев высокого духа, сочетающих в себе глубину чувств и мыслей с гражданской доблестью и добротой?