Философия и психология фантастики

Демонстративную фантастику стоит разделить на два крупных подвида сказочную и сенсационную. В первом случае фантаст вносит в картину нашего мира глубокие изменения, по сути он создает нашу реальность заново. В этой реальности чудеса являются нормальными и привычными, и никому из персонажей не приходит в голову им удивляться. Вероятно, к этой разновидности фантастики стоит отнести всю традиционную фольклорную сказку. В современной литературе особенно часто такой прием используется в сказках для детей. Например, в сказках Успенского животные живут рядом с людьми и разговаривают - это никого не удивляет, для людей, живущих в сказочном мире, это вполне нормальное явление. Аналогичные сказки с участием животных сочинены во многих странах мира.

В сенсационной фантастике ситуация прямо противоположная - реальность изображается с предельной точностью, а фантастический элемент вводится в нее в качестве единственного допущения. Поскольку ревность описывается предельно правдоподобно, то для обитателей изображенного фантастом мира - также как и для читателей - фантастические феномены оказываются небывалыми и удивительными, они, соответственно, производят сенсацию. Среди сенсационной фантастики очень много романов-катастроф, например, "Война миров" Уэллса, "Трест Д.Е." Ильи Эренбурга, "День Триффидов" Уиндема или "Роковые яйца" Булгакова. Татьяна Чернышева указывает, что есть два исследователя Станислав Лем и В.М.Чумаков, - которые независимо друг от друга разделили фантастические произведения на два типа: "повествования сказочного типа", в которых имеется неопределенно-большое количество фантастических допущений, и "повествования об удивительном и необычайном", где берется лишь одно подобное допущение(58).

Роман Уэллса "Первые люди на луне", равно как и роман Алексея Толстого "Аэлита" в момент их написания могли восприниматься как иномирные. Фотографий луны или марсианской поверхности человечество тогда еще не имело, фантаст мог пользоваться человеческим незнанием и выдвигать гипотезу, что поскольку на неведомых для нас планетах может твориться все что угодно, то может там происходить и вот это. Неизвестность всегда придает равную вероятность большому количеству вариантов - недаром само понятие вероятности определяют как меру незнания, а учебники психологии утверждают, что воображение начинает работать в ситуациях с высокой неопределенностью. Сейчас мы знаем, что цивилизации на поверхности Марса нет и, следовательно, с позиции сегодняшнего дня "Аэлита" - типичный пример демонстративной фантастики. Ситуация с Марсом служит примером проявления более общей закономерности. По мере расширения человеческих знаний о мире оценки фантастических произведений изменяются, оправдания, которые действовали вчера, уже не кажутся основательными сегодня, и в соответствии с этим иномирная фантастика начинает восприниматься как лишенная оправданий демонстративная - хотя, разумеется, исторический подход требует помнить, что в момент своего создания она была иномирной.

Наконец, нельзя не упомянуть о романах, изображающих миры, координаты которых по отношению к миру читателя и автора не определяются. Соответственно, становится невозможным ответить на вопрос о том, почему мы не знаем об изображаемых фантастических мирах. Такого рода сочинения назовем фантастикой с неопределенной локализацией. С точки зрения формально-логической неопределенность локализации как бы затемняет и запутывает вопрос о том, почему читатель не мог знать обо всех этих чудесах раньше. "Оправдать" такой вымысел нельзя, но и "обвинить" тоже сложно. По сути же неопределенность локализации есть также просто отказ от оправдания. О мирах с неопределенной локализацией можно сказать то же, что и о демонстративной фантастике: они защищены только статусом художественного произведения.

К данной разновидности фантастики стоит, прежде всего, отнести эпос Толкиена и большинство сходных с ним фэнтези. Иногда к этому же типу фантастики тяготеют детские сказки. Применительно к волшебной сказке исследователи часто говорят, что события в ней происходят в "условном", "сказочном" пространстве, хотя нельзя отрицать, что иногда в тексте сказки присутствуют географические координаты, в том числе довольно точные знаменитый "Калинов мост". В то же время всегда имеется возможность размышлять о том, где все-таки происходит действие романа, и в соответствии с этими размышлениями неопределенная локальность может тяготеть к иномирности или даже демонстративности Например, поклонники Толкиена иногда утверждают, что он описывал доисторическое прошлое человечества - и если бы это можно было убедительно доказать, то творчество Толкиена стоило бы классифицировать как иномирную фантастику. С другой стороны, представители сказочной фантастики иногда столь глубоко изменяют свойства "обычной реальности", что она становится похожа на некий чужой мир, неизвестно где находящийся. На наш взгляд, именно такая переходная ситуация возникает в сказках Туве Янсон про Мумми-троллей. Мумми-тролли живут вроде бы на Земле, но сказать это с достоверностью очень сложно, во всяком случае, люди на этой земле почти не встречаются.

Волшебство и техника

У фантастического в художественной литературе есть два четко выделяемых оправдания - это научно-технический прогресс и волшебство. Конечно, нельзя утверждать, что к двум этим феноменам сводятся все указываемые писателями источники фантастического. Но, во-первых, они являются, безусловно, наиболее распространенными, и, во-вторых, по сравнению с другими типами оправдания, они легко атрибутируются и обладают четкими границами. В литературных произведениях волшебство и НТП обычно выступают, к счастью для классификатора, в развитых и стереотипных формах. Различение данных способов мотивации фантастического примерно соответствует делению современной фантастики на научную фантастику и фэнтези - хотя границы между двумя этими направлениями литературы условны, и к ним вся литературная фантастика, разумеется, не сводится.

Тем не менее, когда приходится говорить о фантастических феноменах в современной литературе, то довольно легко различить чудеса "научные" и "волшебные". Е. М. Неелов считает, что волшебство и научно-фантастические допущения различаются только по степени невозможности: волшебство "принципиально невозможно", в то время как научно-фантастическое только "технически нереализуемо"59). В заслугу Неелову, несомненно, стоит отнести то, что он поставил саму задачу сравнения двух классов вымысла, которые встречаются в пространстве фантастики и выполняют в нем сходные функции. Однако решение, предлагаемое Нееловым, нельзя признать удовлетворительным. О "принципиальной возможности" многих научно-фантастических допущений нельзя сказать ничего определенного, в конце концов, путешествия во времени не менее невероятны, чем шапка-невидимка. С другой стороны, столь же неопределенна модальность волшебства. Мы, как правило, не знаем, как следует адекватно объяснять волшебно-сказочное чудо, мы не знаем, почему летает ковер-самолет, и, следовательно, мы не можем сказать, является ли его полет принципиально невозможным.

Вопрос о сравнении магии и науки выходит далеко за пределы изучения литературы и искусства, он относится к сложным проблемам философии познания и философии культуры вообще. Проблема осложняется тем, что не существует четкой границы между могущественным волшебством, которое представлено в сказках и к которому традиционно относятся как к вымыслу, и менее могущественной магией, реально практикуемой людьми с древнейших времен и до наших дней. Когда мы говорим о магии в рамках темы фантастической литературы, то мы имеем в виду вовсе не те реально практикуемые магические обряды, сведения о которых собираются этнографами, а скорее преувеличенные и приукрашенные воображением представления о магии, зафиксированные фольклором и древней литературой (в том числе и литературой по самой магии, наполненной весьма преувеличенными обещаниями эффективности этого искусства). Однако в фантастике это различие не особенно существенно: возможности и техники, и магии в ней в равной степени гиперболизируются.