Конец стиля
Конец стиля читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Лимонов, конечно, босяк, но босяк литературный, имеющий сильную традицию в России, можно сказать, благородную традицию босячества как всяческого революционизма. Это Горький и Маяковский вместе взятые -- но в процессе вырождения, нисхождения и саморазоблачения типа писателя и литературной темы.
Нисхождение темы здесь означает ее выпячивание: материал берется вне искусства, втаскивается на экран тремя, а не двумя измерениями. Лимонов писатель никакой, несуществующий. Но вместе с ним исчезает литература как художество, как "метод", он знак этого исчезновения. Поэтому он событие большое, хотя и отрицательное. Отрицательность здесь не оценка, а математическое понятие: меньше, чем ноль, но не ноль.
Чтобы утешить Лимонова, скажу, что такая же минус единица на Западе -- Пазолини, по крайней мере в его фильме "Сало, или Сто двадцать дней Содома": ощущаемость
44
материала в фильме -- внеэстетического характера, он действует на нервы.
С совершенно внеэстетической откровенностью Лимонов называет свою книгу "Дневник неудачника". И никакие литературные реминисценции не должны заслонить того, что речь у него идет о реальных пижамах и пиздах. Неудача Лимонова -- социальная: он не попал в свое время в советскую писательскую номенклатуру и об этом печалится на Западе, совсем не о тамошних голодных и рабах.
Тема советской литературы -- да и тема современного искусства вообще -- приходит здесь к самопознанию:
Нам надоели бумажные страсти, Дайте жить с живой женой!
Поэтому "Ладомира" Лимонову никак не написать. Для этого нужна вера в сверхчувственные ценности, нужен утопизм, еще не переставший быть поэзией:
И зоркие соблазны выгоды, Неравенство и горы денег -Могучий двигатель в лони годы -Заменит песней современник.
Нужна способность заменить поэмой не только соблазны выгоды, но и соблазны любви. Шкловский, написавший об этом в Zoo, сам эту способность всего лишь имитировал, и Zoo осталась единственной его художественной удачей.
Лимонов, как сказал бы Фейербах, -- "тайна" Шкловского, или его Немезида, как сказал Вл. Соловьев о Каткове в его отношении к славянофилам. У этого певца мастерства искусство было лишено метафизического измерения, указывая лишь на эмпирические соотнесения, помогая, всегонавсего, острее ощутить "жизнь" (на ученом языке, формализм есть вариант эмотивной теории искусства). Но для потребной -- или непотребной -- остроты, как оказалось, совсем не обязательно искусство: не нужно Zoo писать, достаточно живой Эльзы.
Вопреки всякому формализму, из искусства выперла эта тема, "материал". А "стиль" исчез в неизвестном направлении. Впрочем, известно в каком: растворился в постмодернизме, "вивризме", хэппенингах.
45
"Художник" ныне подтверждает наихудшие опасения Тынянова в "Промежутке": это голая тема, взятая на голой эмоции. (Об этом и Шкловский писал в "Современниках и синхронистах".) Это -- "непосредственное самовыражение" какого-нибудь рок-певца.
На Западе этот маскульт и стал исходом искусства -как в СССР им стал "культ личности". Отсутствие в России демократических традиций привело к модели художника как диктатора, тогда как на Западе появился художник как голос толпы. Рок-концерт -- это не сольное выступление, а некое коллективное действо.
Художник-диктатор в СССР -- Сталин. Эта идея долго носилась в воздухе, а сейчас ее зафиксировал Борис Гройс в книге, по-немецки названной "Сталин как полное собрание сочинений".
В диктаторстве как жестко оформляющей жизнь идее жизненный выход нашла "конструктивистская" сторона культурфилософии Шкловского. Ее "гедонистическая" сторона ушла в теперешний маскульт. Первоначальная синтетичность, даже синкретичность, теории разложилась, распалась на эти два элемента. Первый элемент уже в России изжит.
Перестройка и послеперестроечная литературная жизнь в России не будет реставрацией "Нового мира" с Твардовским, но без коммунистов. "Культа личности" снова не будет, но будет маскульт с Лимоновым как очень вероятным претендентом на роль культовой фигуры.
Лимонов -- telos русской литературы. С другой стороны, к литературе он имеет не большее отношение, чем рок-стар Мадонна -- к христианской религии. Если объединить два эти утверждения, то получится, что литература кончилась, что такой конец и был ее целью. Она реализовала метафоры, сказалась вещно. Назвать это -- то есть демократию -- торжествующим хамом тоже будет метафорой и нынешнему стилю не отвечает.
Остается только построить демократию в России, то есть накормить Лимонова, чтоб он перестал писать даже то, что пишет.
Ноябрь 1990