Нюрнбергский эпилог

Логика Риббентропа была проста: если такого мнения о Гитлере был сам Черчилль, кто же посмеет упрекать в сотрудничестве с фюрером его, Риббентропа? Но выступавший с заключением по этому ходатайству сэр Дэвид Максуэлл Файф, не входя в рассмотрение существа вопроса, сказал лишь, что в бытность подсудимого германским послом в Лондоне Черчилль являлся «джентльменом, не занимавшим никакого официального положения». А под конец добавил:

— Обвинение имеет честь считать, что связь этих разговоров с вопросами, разбираемыми на данном процессе, не только не является очевидной, но и вообще отсутствует.

Риббентроп тотчас подозвал к себе доктора Хорна и что-то шепнул ему на ухо. Адвокат немедленно попросил слова и с видом человека, наносящего неотразимый удар, заявил:

— Сэр Дэвид, я хочу обратить ваше внимание на то, что премьер-министр Уинстон Черчилль в то время был руководителем оппозиции его величества в парламенте и получал за это соответствующее материальное вознаграждение.

Английский обвинитель спокойно подошел к пульту и стал поглаживать себя по тому месту, где спина теряет свое благородное название. Это не сулило Хорну ничего хорошего. Уже давно было замечено, что Файф поступает так, когда собирается нокаутировать противника. И нокаут последовал.

— Господин адвокат, — сказал обвинитель, — думаю, что вы не стали бы ссылаться на эти обстоятельства, если бы не пали жертвой неправильной информации...

Вслед за таким вступлением Файф весьма популярно объяснил Риббентропу и Хорну, что в Англии из двух партий — консервативной и лейбористской — одна бывает у власти, а другая — в оппозиции. Когда Риббентроп являлся послом в Англии, у власти находилась консервативная партия, а главой правительства был Чемберлен. Черчилль, тоже консерватор, никаких постов не занимал. Как член консервативной партии, как рядовой член парламента от этой партии, он не мог быть и в оппозиции, а тем более выступать в качестве ее лидера в парламенте. И чтобы уж окончательно удовлетворить любознательность бывшего министра иностранных дел Германской империи, Файф сообщил, что «тогда лидером оппозиции был мистер Эттли».

Но суть, конечно, не в этом очевидном примере невежества Риббентропа. То ли еще случалось в жизни господина рейхсминистра! Куда поразительнее была уверенность подсудимого в том, что Черчилль поторопится в Нюрнберг и, прибыв туда, больше всего будет озабочен спасением бывшего германского посла в Лондоне.

В составленном самим Риббентропом списке свидетелей, которых он пожелал вызвать в нюрнбергский Дворец юстиции с Британских островов, значились также герцог Виндзорский, герцог Баклауф, лорд и леди Астор, лорд Бивербрук, лорд Дерби, лорд Кемсли, лорд Лондондерри, лорд Саймон, лорд Ванситарт и многие другие. Нет необходимости говорить здесь о каждом из них. Для примера остановимся на одном лишь Ванситарте, тогдашнем постоянном заместителе министра иностранных дел Англии.

Бывший советский посол в Лондоне И. М. Майский отмечает, что этот человек являлся одним из тех немногих английских политиков, которые, руководствуясь трезвым политическим расчетом, выступали за установление дружественных отношений с Советским Союзом. Во время войны только Риббентроп не заметил, что Ванситарт был лидером германофобского движения в Англии и в своих выступлениях доходил до открытого шовинизма. Всему миру известно, что именно Ванситарт говорил о необходимости не только наказания немецких военных преступников, но и о признании виновным в чудовищных преступлениях всего германского народа.

Конечно же, Ванситарт не поехал в Нюрнберг, но он любезно согласился письменно ответить на вопросы, интересующие суд и лично господина Риббентропа. Сформулировав свои вопросы Ванситарту, Риббентроп сопроводил их письменным напоминанием о встречах и беседах с ним. Ванситарт ответил незамедлительно. И вот во что вылилась эта более чем странная переписка.

Вопрос. Верно ли, что на основании этих бесед у свидетеля сложилось впечатление о настойчивом и искреннем стремлении Риббентропа к установлению длительной германо-английской дружбы?

Ответ. Я всегда стремился выполнять свои дипломатические обязанности не только добросовестно, но и соблюдая установившиеся правила показной вежливости. Поэтому я выслушивал много государственных деятелей и послов. Верить же всем им не входило в мои функции и не соответствовало моему нраву.

Вопрос. Верно ли, что фон Риббентроп тогда пытался убедить свидетеля в необходимости развития этих дружественных отношений в союз между Германией и Англией?

Ответ. Я еще меньше помню о предложении довести это якобы существовавшее дружелюбие до «союза».

Вопрос. Верно ли то, что сам Адольф Гитлер в личной беседе со свидетелем в Берлине в 1936 году высказывался в том же духе?

Ответ. Я действительно имел беседу с Гитлером во время Олимпийских игр. Точнее было бы сказать, что я слушал его монолог. Я не слушал внимательно, так как было интереснее наблюдать за этим человеком, чем слушать его болтовню, которая, вероятно, следовала обычной формуле. Я не помню подробностей.

Вопрос. Верно ли, что, по мнению свидетеля, фон Риббентроп посвятил этой задаче (установлению длительной англо-германской дружбы. — А. П.) много лет своей жизни и что согласно его неоднократным заявлениям видел в выполнении этой задачи цель своей жизни?

Ответ. Нет. Я думаю, что не в этом заключалась цель жизни Риббентропа...

Мне рассказывали потом, что в тот день, когда ответы Ванситарта были оглашены на судебном заседании, подсудимые отобедали очень весело. В тюремной столовой — единственном месте, где каждый из них имел возможность в полный голос выражать свои мнения, — Риббентроп был осыпан насмешками.

А как же он сам реагировал на ответы Ванситарта? Лишь в последнем своем слове Риббентроп слезливо пожаловался на «черствость и недоброжелательность» достопочтенного лорда:

— Свыше двадцати лет моей жизни я посвятил устранению вражды между Англией и Германией, достигнув лишь того результата, что иностранные государственные деятели, знавшие о моих усилиях, заявляют сегодня в своих письменных показаниях, что они мне не верили.