Мгновение - вечность

Так был получен фотопланшет, восхитивший генерала. "Произведение искусства, - повторил он, снова беря лупу, не в силах оторваться от склеенной полоски кадров. - Шедевр". Фронтовая судьба впервые оставила Степана наедине с человеком, олицетворявшим собою власть, всегда для штурмана необъяснимо привлекательную, оставила в момент полной к нему расположенности командарма. Член Военного совета, полушубок которого из романовской овцы мелькнул перед окоченевшим стрелком-радистом на льду финского озера, оставил память о себе медалью "За отвагу"; проплывший на походных носилках генерал Еременко сказал ему: "Всем сердцем прошу". Степан сделал, что мог, а Героем стал Кашуба; бритоголовый флаг-штурман едва его не погубил; а пехотный генерал, командарм, вместе с ним, штурманом, вошел в обсуждение профессиональной проблемы... "Цельная, без просветов, панорама, все снимки впритык, - говорил штурман, подбирал необходимые, точные слова, боясь, как бы ровный, тихий голос его не сорвался, не выдал волнения. - Даже с небольшим перекрытием... Вот, осторожно, мизинчиком, показал Кулев, чувствуя настроение генерала; его благоволение экипажу. - И без размывов". - "Но как же вы построили маршрут?" спросил генерал, завороженный деянием экипажа. Пискнул телефон, он снял трубку. "Федор Тарасович? Какими судьбами? - Лицо генерала радостно осветилось, он откинулся на стуле. - Назначен к нам?.. Доклад по телефону не принимаю! Отставить, полковник Раздаев, отставить!.. Прошу представиться и доложиться лично, только так! Непосредственно и как можно скорее. Транспорт есть? Жду!.." - "Полковник Раздаев - мой комдив", - осторожно вставил Кулев. Узнать это генералу было приятно. "Весь Сталинград прошел с Раздаевым", проникновенно добавил Кулев, вспоминая, как шпынял его полковник на КП майора Егошина. - Летчиков не обижал, сам же летал безотказно, весь Сталинград... Очень душевный командир!"

Чутье Кулеву не изменило.

Представление, сделанное под диктовку командующего и им же подписанное, гласило: штурману - Красное Знамя, летчику - Красную Звезду, стрелку-радисту медаль "За отвагу". "Ты у меня, Дралкин, как за каменной стеной", - сказал он тогда, давая летчику понять, что это он, штурман, его слова, вовремя сказанные, все определили, а не случись его, Кулева, на докладе, сидели бы они с носом... Чьей находчивостью, чьей отвагой получен шедевр воздушного фотографирования, значения не имеет, главное - подать товар лицом. Что и сделано. Поэтому никаких обид. Благодарить и кланяться, кланяться и благодарить.

...В приятных воспоминаниях и светлых мыслях коротал Степан дорогу на аэродром.

Взвод танков, прошедший накануне через луг, спихнул в кювет "гуся", передвижной подъемник. Техники с утра впрягли в "гуся" лошадку, пытаясь выдернуть кран, средст

во малой механизации, из ямы, залитой вешними водами. Кран, доставленный для ускорения ремонтных работ, не поддавался, заваливался, угрожая придавить спасателей вместе с животиной. "Ну, работнички! - приглядывался к техникам Степан. - Руки - как крюки, простого дела не сделают..."

Дралкин ждал его возле самолета с прогретыми моторами.

Вальяжность в лице летчика была непривычной - Григорий будто за ночь подобрел, прибавил в весе.

- Выспался? - спросил Кулев.

- На ужин будили - не встал, - улыбнулся летчик. - После ужина опять будили. Витька Горинов, Иван Бахтеев... Серега Муравлев, тот вообще оседлал меня, как мула: "Поехали!"

- Как мула, - хохотнул Кулев.

- Я и от него отбился.

Перечислив отраженные атаки, Григорий объяснил, что же он в конечном счете отстоял:

- На чистой постели, в трусах, в майке, часов-то десять без просыпу! Худо ли?

- Да записочка в головах, с нежными словами, - подбросил штурман, продолжая улыбаться. - Не знаю, какую Бахареву приглашал нынче антифашистский комитет в Москву, а только прошлый год, под Сталинградом, я одну Бахареву с вынужденной вытаскивал. Было дело. Припухла - будь здоров... Немец прет, а она постирушку затеяла, голову моет...

- Голову? Она! - сказал Дралкин. - На Елену Бахареву похоже...

- С гонором девица: предложил "ЗИС" - отказалась. Тут, я слышал, она космы кое-кому за своего инструктора драла...

- Не драла...

- Фигурально. В Москве на трибуну не выпустили, она, значит, здесь с праведной речью выступила... Давно не виделись?

- Три года. Кулев присвистнул.

- Письма писала?

- - Елена?

"Григорий Сергеевич, - написала Лена в оставленной ему записке, - как я хотела вас повидать, вспомнить нашу пролетевшую молодость и тех, кто ушел на фронт. Все старое помнится ярко. Я почему-то мало кого встретила за эти годы. Из настоящих встреч была одна. Я бы вам рассказала все. Сейчас вы бы поняли меня, не как тогда, на водной станции, когда мы показались друг другу чужими. Ваш уход из аэроклуба я сильно переживала, терялась в догадках. Командир отряда Добролюбов погиб, Володька Сургин получил Героя, воюет под Ржевом. Я очень вас ждала, ведь такие встречи случаются редко, вот и наша не состоялась. Ох и ох. Пишите, я вам сразу отвечу. Е. - Бахарева".

- Нет, не переписывались... Ей велено было отсюда отбыть с первой группой "ЯКов", она осталась.

- Любит на своем поставить.

- День прождала. А вчера за полчаса до нашего прихода полковник Челюскин приказал ее отсюда выгнать.

- На Ростов?

- Я понял - да, на Ростов.

- Свидание переносится в Ростов. В Ростове даже лучше, есть где развернуться... Один момент!

Из аэродромной сторожки Кулев еще раз позвонил в Р.

- Палки крутятся, - сказал он Дусе. - Вылетаю...

- Жду!

Сладко екнуло сердце Степана.

- Не задержусь, - заверил он себя и Дусю. - Постараюсь сразу вернуться.

- Жду!

"Вот где меня действительно встретят..."

- Знаешь, кто здесь? - спросила Дуся.

- Амет?!

- Амет улетел. - Дуся тихо рассмеялась. - Я же объясняла. Показался, как ясное солнышко, прозвенел бубенцами и скрылся.

- Тебя не навестил?

- Откуда ему знать обо мне, Степа? Я же сказала... Другой товарищ, твой знакомый... Вот догадайся!

- Гадать времени нет.

- Сдаешься?

- Сдаюсь...