Жизнь Ленина. Том 2

В 10 часов утра 26 мая Розанову позвонила по телефону сестра Ленина М. И. Ульянова и «с тревогой в голосе» попросила его скорее приехать, говоря, что «Володе что-то плохо, какие-то боли в животе, рвота». «Скоро подали автомобиль,— пишет Розанов,— заехали в Кремль, а оттуда уже на двух машинах отправились в Горки, забравши из аптеки все необходимое... Поехали Н. А. Семашко, брат Владимира Ильича Дмитрий Ильич, доктор Л. Г. Левин, т. Беленький и еще кто-то».

Еще раньше приехавший в Горки д-р Готье рассказал им, что рвота у Ленина «уже кончилась, болит голова, но скверно то, что у него имеются явления пареза (т. е. неполного паралича или ослабления функций) правых конечностей и некоторые непорядки со стороны органа речи». «Итак в этот день,— вспоминает Розанов,— впервые смерть определенно погрозила своим пальцем».

Врачи и семья пытались утешить Ленина, но он отвечал: «Нет, это первый звонок»^{413 414}.

Все реакции на сифилис оказались отрицательными. Тем не менее была снаряжена целая медицинская экспедиция в Астрахань, откуда родом были предки Ленина с отцовской стороны, чтобы проверить подозрения о наследственном сифилисе. «Такую старую грязь разворошили, что и вспоминать нет охоты»,— рассказывал заместитель Ленина по Совнаркому, а позже — председатель Совнаркома А. И. Рыков Борису Николаевскому в 1923 году, в Саарове под Берлином, где оба были гостями Максима Горького. Сестра Рыкова была замужем за братом Николаевского, и свойственники часто вели беседы, когда встречались за границей, хотя Рыков был большевиком, а Николаевский — меньшевиком. (Рыков был в этом отношении бесстрашен. В 1923 году он присутствовал на кремации меньшевистского вождя Мартова в Берлине.)

Воля и тело Ленина сражались с болезнью. Он делал, насколько мог, физические упражнения, отдыхал, гулял (хотя и с трудом) и повиновался врачам. В начале июня Клемперера опять вызвали в Россию. Вернувшись оттуда в Берлин, он рассказал корреспондентам, что Ленин чувствует себя сравнительно хорошо, но не может долго заниматься умственным трудом, так как даже чтение книг и газет его быстро утомляет и приводит к головной боли. Клемперер прибавил, что болезнь Ленина связана не с нанесенными ему в 1918 г. ранениями, а скорее с его образом жизни на протяжении последних тридцати лет, во время которых он работал по 16 и более часов в день. Клемперер отрицал, что Ленин страдает от прогрессивного паралича.

Через несколько недель после первого удара Ленин начал упражняться в письме: «Лидия Александровна! — писал он Фотиевой 12 июля.— Можете поздравить меня с выздоровлением. Доказательство: почерк, который начинает становиться человеческим. Начинайте готовить мне книги (и посылайте мне списки) 1) научные, 2) беллетристику, 3) политику (последнюю позже всех, ибо она еще не разрешена). Привет! Ленин»

На другой день Ленина навестил Сталин. Гость привел на страницах «Правды» слова Ленина: «Мне нельзя читать газеты,— иронически замечает тов. Ленин,— мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины».

«Я хохочу,— пишет о себе Сталин,— и превозношу до небес дисциплинированность тов. Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике».

В том же номере «Правды» (от 24 сентября 1922 г.) ⁴¹²

Сталин пишет: «Поражает в тов. Ленине жадность к вопросам и рвение, непреодолимое рвение к работе. Видно, что изголодался. Процесс эсеров, Генуя и Гаага, виды на урожай, промышленность и финансы — все эти вопросы мелькают один за другим... Очень оживляется, узнав, что виды на урожай хорошие... Он не торопится высказать свое мнение, жалуясь, что отстал от событий. Он главным образом расспрашивает и мотает на ус».

Процесс эсеров, о котором упоминает Сталин, происходил в Москве с 8 июня по 7 августа 1922 года. На скамье подсудимых сидели 34 эсера, среди них — И членов ЦК этой партии, Гоц, Тимофеев и другие. На конференции трех Интернационалов, состоявшейся в Берлине 2—5 апреля 1922 года, представители Кремля Радек и Бухарин под давлением западных социалистов и в надежде на создание «единого фронта», который облегчил бы проникновение коммунистов в европейское рабочее движение, согласились не применять к подсудимым эсерам смертной казни. Услышав об этой уступке, Ленин продиктовал статью под названием «Мы заплатили слишком дорого». Статья была опубликована в «Правде» от И апреля 1922 г. В ней говорилось: «Наши представители поступили неправильно, по моему убеждению, согласившись на следующие два условия: первое условие, что Советская власть не применит смертной казни по делу 47 социалистов-революционеров (число подсудимых позже было сокращено.— Л. Ф); второе условие, что Советская власть разрешит присутствовать на суде по этому делу представителям всех трех Интернационалов».

В качестве защитников на этом первом московском показном процессе выступили Эмиль Вандервельде, Теодор Либкнехт и Курт Розенфельд. 12 эсеров, среди них Гоц, Тимофеев, Герштейн и Гендельман-Грабов-ский, были приговорены к смертной казни. Других присудили к долгому тюремному заключению, а некоторых «освободили от наказания». Президиум ВЦИК, утвердив этот приговор, постановил: «В отношении обвиняемых, приговоренных к высшей мере наказания, приговор привести в исполнение лишь в том случае, если партия социалистов-революционеров не откажется от методов вооруженной борьбы против Советской власти»⁴¹⁵. (Часть выживших эсеров была расстреляна в 1938 году.)

Может быть, именно этот приговор сформулировали Ленин и Сталин, сидя на солнышке в Горках в июле 1922 года.

Вождя лечило целое созвездие немецких и русских врачей. Он поправлялся. «Правда» от 29 июля объявила, что он больше не пациент, он просто в отпуску. Каменев, выступая 4 августа на полугодичной конференции РКП, сказал, что Ленин быстро поправляется и скоро вернется к работе. «Я видел его только вчера»,— сказал Каменев. (16 сентября Каменева назначили заместителем председателя СНК и СТО, т. е. третьим заместителем Ленина.)

Каждый день в Горки прибывали телеграммы с пожеланиями выздоровления и прочими изъявлениями народных чувств. Некоторые из них перепечатывались в «Правде», на не очень видном месте. («Правда», кстати, в то время уделяла страницу и даже больше различным объявлениям, они появлялись даже на первой странице и очень бросались в глаза,— большие уродливые буквы, примитивные рисунки, широкие бордю-ры.)

24 сентября 1922 года «Правда» выпустила бесплатное иллюстрированное приложение на хорошей белой бумаге, посвященное исключительно Ленину. В предисловии к нему Бухарин, самый чувствительный из большевиков, выразил чувства своих товарищей простыми словами: мы выпускаем это приложение, чтобы показать, что Ленин выздоровел и будет с нами еще очень долго. Но не надо обременять его, просил Бухарин, теперь, когда он снова стал за рулем государственной машины.

Корреспонденция Каменева, опубликованная в этом же приложении, отражает некоторый журналистский талант. Написана она необычно. «Что интересует Ленина?» — спрашивает Каменев — и отвечает: американский сенатор Бора, недавно опубликованные письма Короленко к Луначарскому, сбор налогов, внутреннее положение в Польше и деятельность АРА, работа советских трестов и положение Гувера на приближающихся американских выборах, книга В. Шульгина и оборот внешней торговли, профсоюзный съезд и посевная площадь России, фотографические работы Марии Ильиничны Ульяновой и неудачи Наркомпроса, а также «многое, многое другое».

Что осуждает Ленин? В первую очередь, бюрократический аппарат.

Кого он хвалит? Американских товарищей, привезших 20 тракторов в Пермь, и пермских крестьян, быстро починивших дороги, чтобы эти тракторы смогли туда добраться.

О чем Ленин говорит меньше всего? О своей болезни.