Воспоминания

Ф. Достоевский.

На полях следующие приписки:

Поздравляю Вас с прошедшим праздником Христова воскресенья. — С какою грустью воспоминаю я о том, как проводил я день этот в кругу родных моих! А теперь? — Но только бы вырваться из училища.

Перейдя в высшей класс, я нахожу совершенно необходимым абонироваться здесь на французскую библиотеку для чтенья. Сколько есть великих произведений гениев — математики и военных гениев на французском языке. — Вижу необходимость читать это; ибо я страстный охотник до наук военных, хотя не терплю математики. Что за странная наука! и что за глупость заниматься ею. — С меня довольно столько, сколько требуется инженеру или еще и побольше. — Но к чему мне сделаться Паскалем или Остроградским. Математика без приложенья чистый 0, и пользы в ней столько же, как в мыльном пузыре. — Скажу Вам еще, что мне жаль бросить латинского языка. Что за прелестный язык. Я теперь читаю Юлия Цезаря и после 2-х годичной разлуки с латинским языком понимаю решительно все.

А. А. и А. Ф. Куманиным.

С. Петербург. Генваря 28-го дня 1840 года.

Милостивый Государь Любезнейший Дядинька и Милостивая Государыня Любезнейшая Тетинька!

Никогда, никакое радостное известие не производило столь приятного и сладостного впечатления в душе моей, как то, которое ощутил я при чтении письма сестры. Ожидал ли я, и судя по вине моей, мог ли я ожидать подобной благосклонности и расположенья со стороны Вашей, любезнейшие дядинька и тетинька. — Не могу дать отчета в тех чувствованиях, которые волновались во мне при получении письма Вашего. — Вся тяжесть моей вины, все справедливое негодование Ваше, любезнейшие дядинька и тетинька, живо представились предо мною! Но какая перемена! Вы возвращаете мне Ваше благорасположенье охотно, с любовью, мне, нисколько не заслужившему этого. — Но я не знал и не могу сказать, что происходило тогда в сердце моем? я должен был радоваться, я не знал, как радоваться письму этому, ибо ничто в мире не могло меня сделать более счастливым, как прощенье Ваше; но досада на себя, стыд. Ваша беспримерная снисходительность ко мне, так долго во зло употреблявшему благораслоложенье Ваше, все это налегло на сердце мое тягостнейшим бременем. Наказанье собственной совести — сильнейшее, я несу всю тяжесть этого наказанья… Я в долгу у вас, любезнейшие дядинька и тетинька, в долгу, превышающем силы мои, и если исправление вины моей, раскаянье и привязанность моя к Вам будут иметь хотя малейшую цену в глазах Ваших, то я почту еще себя счастливым; ибо весьма облегчу совесть мою.

Но что меня восхитило больше всего, что напомнило душе моей так много милого в прошедшем, что заставило мое сердце забиться еще пламеннее к Вам, то это собственноручные строки ваши, любезнейшая тетинька. — Такого снисхождения и добродушия не мог ожидать я… Тем более были приятны для меня эти строки, что уже давно, единственно по собственной вине и ошибке своей, не слыхал я таких сладких сердцу слов, и выраженья Вашей любви ко мне, любезнейшая тетинька, которые напомнили мне покойную мать мою… С каким жаром целовал я строки эти, с каким жаром 1000 раз целую ручки Ваши, любезнейшая тетинька!

Но нет и счастья без горести. Это письмо глубоко растравило в сердце моем едва зажившие раны. Смерть дядиньки ^{137} заставила меня пролить несколько искренних слез в память его. — Отец, мать, дядинька и все это в 2 года! Ужасные годы!

Еще ранее поспешил бы я письмом моим, если бы не экзамены, задержавшие меня. Теперь они кончились, и я не теряю ни минуты. Но чувствую, что уже утомляю Вас письмом моим. — Итак, позвольте искренно любящему и почитающему Вас племяннику Вашему пребыть навсегда покорным и послушным Вам

Ф. Достоевским.

Любезнейшая сестра Варинька! Твое письмо обрадовало меня несказанно: в нем ты объявила мне прощенье дядиньки и тетиньки. Но как ты подумать могла, любезная сестра моя, что я забыл тебя, о ком же помнить мне более, если не об родственниках — благодетелях наших и о Вас, мои милые братья и сестры. — Нет! я никогда не забывал этого; верь всегда, Варинька, что у тебя есть братья, которые любят тебя более жизни своей. — Старший брат твой, любезнейшая сестра моя, любит тебя также пылко, несказанно: умей почитать и ежели можешь столь же любить его. — Вспомни, сколько несчастий перенес он, бедный, чтобы успокоить отца своего при жизни; поэтому можешь судить и о любви его к родным своим. — Самая теснейшая дружба связывает меня с ним. Милая сестра! ты написала мне столь много приятных известий о семействе нашем… Но о сестре Верочке еще ни слова. Она как будто забытая. — Напиши мне о них всех побольше, как можно больше. Что они? выросли ли малютки наши, изменились ли? Всех их целую от души, так же, как и тебя, милая сестра моя. Скажи Андрюше, что я бы весьма желал получить несколько собственных строчек в письме твоем. Научи его быть благодарным благодетелям нашим. Передай ему это от меня. Прощай, милая сестра моя. Твой друг и брат Ф. Достоевский.

Любезнейшая Бабушка! Как сладко отозвались в сердце моем слова сестры моей, упоминавшей о том, что Вы не забыли меня. Ежели бы я имел право просить любезнейшего дядиньку в прошлом письме моем о передаче Вам моего нижайшего почтения, любви и уваженья, то я бы к несказанному для меня удовольствию мог бы предупредить Вас. — Теперь мне ничего более не остается как нижайше благодарить Вас об этом. Верьте, что никогда не забуду я того уваженья и преданности, с которыми честь имею пребыть теперь

Вас любящим и преданным Вам Ф. Достоевский.

Любезнейшей тетиньке Катерине Федоровне свидетельствую мое нижайшее уважение.

П. А. Карепину

[1843. Декабрь] ^{138}

Милостивый Государь Любезнейший брат Петр Андреевич!

Прежде всего позвольте пожелать Вам благополучной встречи Нового года, и хотя обычай предков наших желать при сем нового счастья нашли почтенные потомки избитым и устарелым, а я все-таки пожелаю Вам при моем поздравлении от всей души продолжения счастия старого, если оно было по Вашим желаниям, и нового по житейскому обычаю желать более и более. — Счастие Ваше, разумеется, неразлучно с счастьем сестрицы — супруги Вашей — и милых малюток Ваших, да будет же и им счастье упрочено на всю жизнь — пусть принесет оно в семейство Ваше сладостную, светлую гармонию блаженства.

Благодарю за посылку, хотя очень, очень позднюю. — Я был уже должен столько же и отдал все присланное тотчас же до копейки. Сам остался ни с чем. — Совершенно вверяюсь расчету Вашему на вспоможение остальное за нынешний год; но все-таки, если бы Вы прислали мне теперь же на днях рублей 150, мои обстоятельства надолго бы упрочились. Теперешнее требование мое объясняется нуждами, изложенными в прошлом письме моем, причем потщусь просить извинения за несколько неосторожных слов — вырванных из души нуждою и необходимостью.

В ожидании ответа Вашего

С глубочайшим почтением и преданностью позвольте пребыть

Любезный братец Вас любящим родственником Ф. Достоевским.

На четвертой странице того же письма:

Милая сестрица! давным-давно уже не писал я ничего тебе; винюсь душевно, но видишь ли, я избалован твоей добротою и расположением ко мне и потому всегда надеюсь на прощение. — Со мною нужно быть строже и злопамятнее — два качества, совершенно противных твоему доброму, любящему сердцу. — Желаю тебе счастия большого и большого, добренькая сестрица. — Желаю счастия и здоровья и малюткам твоим. — Пусть вырастут тебе на радость и утеху. — Искреннее желание мое прими, а за видимую холодность (молчание) не сердись. — Каюсь перед тобой! Но ведь ты простишь мне, я это знаю.

Прощай, милая Варинька. Перецелуй наших малюток Сашу, Верочку и Колю.

Тебя любящий брат Ф. Достоевский.