Страницы из моей жизни

Отголоски этого впечатления Амфитеатрова от шаляпинского Бориса в Милане слышатся и в его статье «О Шаляпине», написанной в 1910 г. После постановки «Дон Кихота» в Мон– те-Карло.

«Я считаю, – пишет Амфитеатров, – что в современном русском искусстве никто ни в одной области его не сделал десятой доли того, что молодой Шаляпин в своем творчестве 1895-1905 годов. И когда затем он результаты этого творчества перенес в Париж и Милан, Европа ахнула и перед величием артиста и перед грандиозностью искусства, которое он в нее принес и ей объяснил. «Борис Годунов» в Милане – великое дело Шаляпина, которое не забудется в истории русской музыки» (Амфитеатров А.В. Маски Мельпомены. М., 1910). В связи с премьерой «Бориса Годунова» итальянская газета писала: «Театр был полон избранной публики (14 января, «Ла скала») на премьере «Бориса Годунова», оперы новой для Италии, но широко известной в России вот уже тридцать лет. Либретто было создано самим композитором Мусоргским по трагедии Пушкина и отражает эпизод русской истории XVI века. Первый очень мрачный акт… был принят довольно холодно; в конце его было только два вызова… В исполнении Шаляпина были подлинно трагические моменты. Бурные нескончаемые аплодисменты вызвала сцена угрызений совести, удивительно проведенная Шаляпиным. Очень горячо была принята и сопровождалась аплодисментами сцена смерти героя. Все артисты – Шаляпин, Гауденци, Чирино, синьор де Фраль Бракале, Лоллини, Пранди и Бруни – способствовали успеху спектакля. Оркестр был великолепен, постановка превосходна»

(«Музыка», 1909, 17 янв.).

Шаляпин сам с удовольствием вспоминал свое первое выступление в Милане в роли Бориса Годунова. Газета «Русское слово» от 2 апреля 1909 г. в очерке «У Федора Ивановича Шаляпина» рассказывала:

«Вчера Федор Иванович, только накануне возвратившийся в Москву, весь день принимал у себя своих друзей и знакомых. Шаляпин был в прекрасном настроении и весело и с увлечением делился с собеседниками впечатлениями о своей поездке за границу, о своих гастролях, об отношении к русской музыке в Италии и Франции и т. д.

Перед гостями проходили одна за другой сценки из заграничной поездки Шаляпина.

При общем внимании собравшейся аудитории – порою под дружный ее хохот – артист изображал дирижеров, импресарио, хористов, певцов, с которыми ему приходилось петь, наконец, самого себя на итальянской и французской сценах. Свои впечатления Шаляпин иллюстрировал то пением, то выразительной мимикой, и иллюзия получалась полная. Шаляпин более всего доволен своими гастролями в Милане и крупным успехом, который встретила опера «Борис Годунов» у итальянской публики. «Опера сильно понравилась итальянцам, – рассказывает Шаляпин. – Дирекция миланского La scala со своей стороны приложила все усилия, чтобы поставить оперу возможно лучше. Маэстро Витали отлично справился с музыкальной стороной дела. Отлично справился со своей задачей и великолепный хор театра La scala.

Итальянскому хору несколько не удается лишь piano, которое так хорошо выходит в нужных местах у хора Большого театра. Но сцена, например, под Кромами была проведена хором идеально. Менее удовлетворен я художественной стороной.

Русский стиль не удается итальянским декораторам и костюмерам. У них были и макеты декораций, и эскизы костюмов, но справились они со своей задачей неважно. Парчи, например, к костюмам они совсем не дали, так что, когда я вышел в своем новом костюме Бориса, итальянцы ахнули. Декораторы внесли много своеволия… Собор, например, сделали вместо белого красным, прибавили, как говорили, «для симметрии», несколько лишних глав на соборе, а корчму сделали в виде павильона, скорее походившего на машинное здание или барак. Кстати, постановка сцены в корчме встретила такие препятствия в смысле сценическом и вокальном, что мне пришлось скрепя сердце деликатно уговорить дирекцию ее пропустить. Иначе, при пылкости итальянской публики, могла бы быть погублена вся опера; одной из причин, вызвавших необходимость этой купюры, был невозможный итальянский перевод оперы. Свою партию я с помощью петербургского балетного капельмейстера Дриго сумел сделать более или менее отвечающей русскому подлиннику. Но остальные партии пришлось переводить кое-как, наспех, уже на репетициях».

118

После спектакля «Фауст» с участием Шаляпина, состоявшегося в Милане 8 марта 1904 г., итальянские газеты единодушно признали художественную исключительность со– зданного артистом образа, несмотря на то, что в этой роли успешно выступали известные певцы:«Старый

«Фауст», который вот уже сколько раз выходит на сцену, оставаясь вечно молодым, в среду вечером получил от публики нашего Большого театра новую большую дозу эликсира молодости. Говорить здесь о достоинствах этой оперы после почти полувекового расстояния, которое отделяет нас от ее первой постановки, это значит все равно что махать кулаками после драки… Поэтому займемся исполнением. Я очень рад, что не могу об этом сказать ничего, кроме похвал.

И прежде чем о всех остальных, по справедливости нужно сказать о Шаляпине, так как этот исключительный артист, по моему мнению, выше всех, кого мы знаем в прошлом. Я помню много знаменитых Мефистофелей: Атри, Бремон, Маини, Саккоманно, Пери (Пети), Наннети и многих других, имен которых я сейчас уже не могу припомнить. Я не скажу, что сейчас Шаляпин заставил меня забыть всех этих великих, но он заставил меня испытать совершенно новые чувства, так как сумел внести в образ фантастического персонажа личную ноту (свойственную ему). И действительно, если, с одной стороны, нелегко создать подобную роль, не прибегая к сравнениям, то еще труднее придать ей новый отпечаток, который отличал бы ее от старых толкований. Прославленные образцы, традиции, освященные привычкой, для гениального артиста-обновителя являются опасными и пугающими препятствиями. Но Шаляпина это не остановило, он не поколебался и победил. Например, и знаменитой балладе «На земле весь род людской» он придает комическую интонацию, исполняя ее в танцевальном ритме, заражая толпу слушателей, которые начинают танцевать вместе с ним.

В сцене в церкви традиционные Мефистофели не умеют отвлечься от своего персонажа и исполняют дуэт с Маргаритой. Но Шаляпин понял, что слова Мефистофеля в этой сцене являются не чем иным, как голосом совести Маргариты, и с начала и до конца этой сцены, с головы до ног окутанный плащом, он стоит неподвижный, точно статуя.

Но где Шаляпин действительно выше всякого сравнения, так это в сцене с крестами на народном гулянье. В этой сцене господа басы кичатся позами, жестами, корчами, угрожающими выпадами, испуганными отступлениями, свирепыми уколами шпаги, которую заклинание сделало бессильной. Ничего подобного не делал Шаляпин.

При заклинаниях он остается неподвижным, сухим, высокомерным и циничным в одно и то же время, заранее решив не дать своим страхом удовлетворения обидчикам.

Однако передергивающееся лицо и постепенно возрастающая дрожь, которая потрясает все его тело, показывают нам внутреннюю спазму грешника, пойманного на месте преступления. В этой сцене Шаляпин был поистине велик, и любая похвала в его адрес будет меньше, чем заслуживает его талант»

(«Gazzetta dei teatri», 1904, 10. III).

119

С.И. Гарденин.

120

В связи с подготовкой спектакля «Петербургская газета» (1911, 21 окт.) в заметке «Ф.И. Шаляпин – режиссер» сообщала: «В Мариинском театре заканчивают постановку «Хованщины» Мусоргского. Опера ставится по настоянию Ф.И. Шаляпина, горячего поклонника таланта Мусоргского…Знаменитый