Гевара по прозвищу Че

Об Индии: "Новые и сложные протоколы, от которых меня как ребенка, охватывает паника... Один из моих лейтенантов придумал стандартный ответ по любому поводу, что-то вроде: "Вот это да!", он действует безотказно". А под конец идут прочувствованные размышления:

"Во мне пустил корни подход, опирающийся на точку зрения масс, в противоположность личной точке зрения; я все тот же самый старый одиночка, пытающийся найти свой путь без чьей-либо помощи, но теперь во мне появилось ощущение личного долга перед историей. У меня нет ни дома, ни жены, ни детей, ни родителей, ни братьев. Мои друзья остаются друзьями, пока они сохраняют ту же политическую ориентацию, какой придерживаюсь я - и тем не менее я счастлив. Я чувствую не только мощную внутреннюю силу, которую всегда ощущал, но еще и то, что, похоже, что-то совершаю в жизни; я ощущаю в себе способность дать что-то другим, а также исключительно фаталистически воспринимаю свою миссию, что делает меня совершенно бесстрашным.

Я не знаю, почему пишу все это; возможно, только из-за отсутствия Ллойды. Прими его письмо таким, какое оно есть: письмо, написанное бурной ночью, в небесах Индии, вдали от моей родины и моих любимых".

Необыкновенная серьезность его размышлений отразилась также и в том, что вместо обычных своих шуток он подписал письмо кратко, одним лишь именем: Эрнесто.

Но внешне Че оставался все тем же Че. В гостях у чилийских дипломатов он демонстрировал свои способности йога, стоя на голове посреди комнаты. Агра очаровала его, и он непрерывно фотографировал. В Дели во время спуска с высокой крепостной башни с ним случился приступ астмы, и он вынужден был лечь прямо на землю, дожидаясь, пока к нему вернется дыхание.

Че отбыл из Индии, увозя с собой два подарка - серебряную медаль с изображением Тадж-Махала и сари, которое Неру подарил ему для Алейды, но кроме подарков, в нем возникло ощущение, что дипломатия - не его призвание.

12 июля он выехал в Бирму, затем в Таиланд, а 15 июля прибыл в Токио. Снова принятый дипломатический протокол потребовал от него многочисленных и не всегда полезных визитов. Он был ошеломлен как японской индустриализацией, так и видимой потерей этой страной своей национальной гордости, "ее очевидным раболепством перед американской мощью". Когда астма несколько отпустила его, Че обратился к хозяевам с тремя личными просьбами; предоставить ему возможность полюбоваться горой Фудзи, побывать на соревнованиях по борьбе сумо и посетить Хиросиму, чтобы хотя бы с опозданием почтить память жертв взрыва атомной бомбы, о которых он скорбел подростком.

А пока Че находился в Японии, на Кубе одно за другим происходили события чрезвычайной важности. Наконец вспыхнуло постоянно назревавшее столкновение между правым и левым крылом революции. Фидель начал борьбу против президента Мануэля Уррутии: выступая по телевидению, он обвинил последнего в поддержке наиболее консервагивных сил страны. Фидель также указал на нескромность президента, назначившего себе непомерно большое жалованье, и на его необоснованный антикоммунизм, который лил воду на мельницу предателя Диаса Лан-са, усиленно разворачивавшего из США контрреволюционную кампанию. В надежде на некоторое ослабление давления со стороны Соединенных Штатов Фидель подал в отставку с поста премьер-министра. В народе этот демарш вызвал резкое неприятие, выразившееся во всеобщей забастовке и походе крестьян на Гавану. В результате в отставку ушел Уррутия. Освальдо Дортикос, занявший пост президента, не принял отставку Фиделя.

26 июля Че пытался позвонить Фиделю из Токио по телефону, но не смог связаться с ним. Кубинская революция совершала поворот налево, а он находился здесь, в Японии. Как же это могло случиться?

Че прибыл в Джакарту, столицу Индонезии, 30 июля. В аэропорту делегацию встречал кто-то из низших дипломатических виновников посольства: это говорит о качестве организации по-Ш1. Индонезийцы просто-напросто забыли об их прибытии. В гостинице, где были забронированы номера для кубинцев, во-первых не было водоснабжения. "Те, кто любит мыться, пусть не обращают на это внимания. Я в Сьерра-Маэстре привык вонять".

Президент Сукарно принял Че на следующий день. В то время индонезийский президент претендовал на роль лидера антиимпериалистического движения за независимость в Азии. Но Че отозвался о нем как о "сексуально озабоченном старике". Он встретился с представителями левых в правительстве и с другими министрами, посетил уже надоевшие сахарные заводы и табачные фабрики. Несколько воспрянуть духом он смог лишь при посещении Бали - земного рая в духе Гогена.

После Индонезии настала очередь Сингапура, где Че задержался на два дня из-за неисправности самолета. Затем Гонконг где он в аэропорту осмотрел все фотоаппараты, имевшиеся в магазине, прежде чем остановил выбор на "Лейке" и маленьком "Миноксе".

В свободное время он что-то писал. Коллеги считают, что это были заметки к руководству по ведению партизанской войны и прекрасный рассказ "Убитый щенок". Из-за погоды усилилась его астма; он почти не спал. По словам Пардо, "он то и дело брел, как лунатик, в ванную, где запирался, чтобы заставить себя сделать долгий и тяжелый вдох. Затем он возвращался в кровать и некоторое время сидел неподвижно, пока не чувствовал, что может снова лечь и уснуть". Журналистская составляющая Че заставила его отметить кое-что из ночных мыслей: "Я люблю мой ингалятор больше, чем пистолет... Я склонен к глубоким размышлениям во время тяжелых приступов астмы".

Во время молниеносного посещения Цейлона он встретился с президентом и подписал соглашение о продаже в эту страну двадцати тысяч тонн сахара. Там Че был совершенно очарован руинами древних строений. К 8 августа Че оказался в Пакистане, где имел беседу с главой государства Мохаммедом Айюб Ханом. Оттуда после кратких остановок в Каире и Афинах (он был очень расстроен тем, что из-за недостатка времени не смог посетить Акрополь, увидеть который мечтал еще с мексиканских времен) Че 12 августа прибыл с шестидневным визитом в Югославию. Югославия оказалась первой социалистической страной на его маршруте, но, похоже, не произвела на него особого впечатления. Возможно, его мысли были заняты событиями на Кубе. Он ограничился замечанием о том, что "мы были поражены популярностью Тито в народе, сопоставимой с популярностью Насера в Египте и нашего Фиделя".

Ну, а что в это время делал Фидель? Он разоблачил заговор, организованный наиболее консервативными кубинскими владельцами ранчо и доминиканским диктатором Леонидасом Тру-хильо. Силами активистов Второго фронта он смог захватит, самолет, доставлявший контрреволюционерам оружие из Санто-Доминто. В подготовке и осуществлении этой акции скорее всего принимало участие ЦРУ. Тем временем правительство на 25 процентов снизило цены на учебники и на 30 процентов - плату за электроэнергию.

А что же делал Че? Он совершил поспешную поездку в Судан, где посетил президента. Близился конец турне. 27 августа, по пути в Мадрид, Эрнесто остановился в Риме, где времени хватило только на посещение Сикстинской капеллы. Он столько мечтал о Европе, но смог провести в ней лишь несколько часов. После краткой транзитной остановки в Мадриде он отправился в Марокко. Там было много протокольных сложностей, а про-франкистская монархия косо смотрела на кубинскую революцию. В этом визите был только один приятный эпизод: премьер-министр предложил Че есть баранину на арабский манер - руками л сидя на корточках. Че ненадолго показалось, что он уже дома и вернулся к партизанскому образу жизни.

После остановки в Мадриде, где нужно было решить кое-какие технические проблемы, возникшие с самолетом, и вместе с Виласекой пробежаться по букинистическим магазинам, они 9 сентябри завершили свою поездку. Че не был на Кубе почти три месяца.