Маргарет Тэтчер. Женщина у власти

По мере того как Тэтчер лучше узнавала Горбачева, она укреплялась в мысли, что Запад искренне заинтересован в его успехе. Более доступный в общении и более рациональный, нежели Хрущев, и в то же время более творческий, прагматичный и жесткий, чем Брежнев, Горбачев, с точки зрения Тэтчер, олицетворял собой наилучшие шансы на возможность перемен к лучшему в Советском Союзе. Тэтчер считала, однако, что Запад не должен (в поддержке таких перемен. — Прим. перев.) заходить слишком далеко или же поддаваться тому, что она презрительно называла эйфорией от пустых обещаний и необоснованных иллюзий. Тэтчер отказалась поддержать предложение Западной Германии об оказании Горбачеву широкой программы экономической помощи: по ее мнению, этот план давал бы советскому лидеру слишком много и слишком быстро.

Тэтчер готова оказывать помощь и поддержку Горбачеву только на условиях взаимности — если в ответ она получит ощутимое сокращение угрозы Западу, например, или же улучшение положения с правами человека, или более благоприятную атмосферу для экономических и торговых отношений. Она готова поддержать организацию совместных предприятий, оказать помощь в подготовке кадров менеджеров, если все это нужно Советскому Союзу. Но, по ее убеждению, в долговременной перспективе улучшение экономического положения в России должно быть чем-то выгодно Англии. Давать что-то за просто так никогда не было философией Тэтчер — ни в жизни, ни на переговорах.

Реформы, начатые Горбачевым, «могут оказаться обратимы», подчеркивала Тэтчер, «если он не сможет дойти до создания во многом иной политической структуры». Она готова поддерживать его намерения. Но она понимает, что оборона Запада не может строиться только на личности советского руководителя, политическое выживание которого никто не гарантирует. По ее словам, «если Горбачев почему-либо не добьется успеха, а Запад демонтирует оборону, основывая свою политику на надеждах, а не на необходимости защищать свободу, — то могут потребоваться годы, прежде чем мы сумеем снова вернуться к нынешнему уровню безопасности» {1}.

Тэтчер сложно оценивать Горбачева: при всех их спорах и различиях в убеждениях, ей лично Горбачев глубоко симпатичен. Она выделяет его из всех политических руководителей, с которыми ей приходилось общаться, прежде всего за ум и мужество. И похоже, что советский лидер испытывает по отношению к ней сходные чувства. «Личная симпатия», — ответил советский представитель Геннадий Герасимов, когда ему был задан вопрос о том, что лежит в основе отношений между Тэтчер и Горбачевым {2}. Эта симпатия была очевидной начиная с их самой первой встречи в декабре 1984 года. Тэтчер понимала, что ей предстоит познакомиться не с еще одним невменяемым представителем брежневской школы. Она хорошо изучила все, что смогла узнать о Горбачеве заранее. Она знала, что вскоре после того, как в середине 1984 года он стал председателем Комиссии по иностранным делам Верховного Совета СССР, Горбачев присутствовал на похоронах лидера Итальянской коммунистической партии Энрико Берлингуэра и произвел на итальянцев большое впечатление своей откровенностью. «Создавалось впечатление, что он очень критически оценивает положение в Советском Союзе, — вспоминает один из соратников Берлингуэра, Антонио Рубби. — Он говорил, что в стране слишком далеко зашла централизация». Столь же откровенен был Горбачев и годом раньше во время поездки в Канаду. Когда кто-то упомянул об Афганистане, Горбачев ограничился лишь словами: «Это была ошибка» {3}.

Все эти подробности были в досье, полученном Тэтчер в декабре того года. Как и упоминание о том, что Горбачев любит стихи Пушкина и Лермонтова, может читать их на память (сама Тэтчер читала на память стихи Китса и Киплинга). Тэтчер с детства ненавидела социализм и советскую систему; но в новом советском руководителе она почувствовала большой потенциал. До знакомства с Горбачевым Тэтчер в общем-то плохо представляла себе СССР. Несколько коротких поездок не изменили ее неприязни и недоверия к тому, что Рональд Рейган называл «империей зла». Когда ее впервые избрали премьер-министром, Тэтчер отрицательно относилась ко всему, что поддерживал Советский Союз. Ее не интересовали встречи и даже просто разговоры с официальными лицами из СССР и стран Восточного блока. После советского вторжения в Афганистан в декабре 1979 года она запретила министру иностранных дел лорду Каррингтону наносить запланированный визит в Москву. «Я не разрешаю вам вести какие бы то ни было дела с этими русскими», — были ее слова.

Перемены в отношении Тэтчер к Москве произошли лишь после того, как один за другим скончались несколько советских руководителей. После смерти Генерального секретаря Юрия Андропова в феврале 1984 года Тэтчер задалась вопросом, кто может стать его наиболее вероятным преемником. 8 должность вступил Константин Черненко, но было ясно, что этот больной старик — лишь временная фигура. Внешнеполитические советники назвали премьер-министру три других имени: Григорий Романов, руководитель Ленинградской партийной организации; Виктор Гришин, руководитель парторганизации Москвы; и Горбачев, специалист по сельскому хозяйству, самый молодой из членов Политбюро. Тэтчер хотела разобраться, кто из них имеет наибольшие шансы на приход к власти. В Москву отправились порученцы, сообщившие, что, если советская сторона намерена направлять какую-либо делегацию, в Лондоне были бы рады принять во главе ее Горбачева или Романова.

Руководителем делегации был назначен Горбачев. По словам одного из работников Форин-оффиса, «мы знали, что у него было до этого мало контактов с Западом. Но знали мы и то, что он явно отличался от других и обладал большими потенциальными возможностями». Тэтчер готова была затратить на подготовку любые время и усилия, только бы встреча прошла успешно. Она сознательно решила принимать его так, как если бы он уже был новым советским руководителем. Как один из знаков внимания, она наметила проведение переговоров в Чекерсе, а не на Даунинг-стрит. Там было уютнее, спокойнее, туда приглашали лишь немногих иностранных гостей. Никто из советских визитеров там никогда не бывал.

С того самого момента, как Горбачев и его жена Раиса вышли из сверкающего ИЛ-62 в аэропорту Хитроу, англичане поняли, что это действительно человек иного, не традиционного плана. Он был одет в отлично сшитый костюм, приветливо улыбался. Раиса, о которой мало что было известно, готовилась к роли «первой леди» Советского Союза. Раньше ей не приходилось принимать участие в официальных визитах.

Горбачевы поразили обычно флегматичных англичан. Он удачно шутил и уверенно чувствовал себя в спорах с депутатами во время встреч в парламенте. Произвело впечатление и то, что он читал «В коридорах власти» Ч. Сноу. Во время посещения Британского музея, в котором Карл Маркс работал над «Капиталом», он пошутил: «Если кому-то не нравится Маркс, это Британский музей виноват». Он заказал несколько костюмов у «Дживса и Хоуке», консервативных и знаменитых портных, которые шьют военную форму нескольким поколениям членов королевской семьи. Серьезной покупательницей оказалась Раиса. Вся бульварная пресса Англии была поражена тем, что она оказалась обладательницей «золотой» кредитной карточки «Америкэн экспресс», что она купила алмазные сережки стоимостью в 1780 долларов и тем, что отказалась от поездки на могилу Карла Маркса, чтобы вместо этого осмотреть коллекцию корон и королевских драгоценностей в лондонском Тауэре. Тэтчер еще предстояло убедиться, что Раиса — серьезная и умная женщина, правда, иногда высказывающаяся слишком резко и прямолинейно.

Когда Горбачевы прибыли на ужин в Чекерc, Тэтчер встречала их на крыльце. Присутствовавший при этом помощник вспоминает: «С первого же момента он произвел очень сильное впечатление. Он как бы излучал силу, сконцентрированную энергию. Он охотно улыбался, у него очень подвижное лицо — а не маска, как у Громыко, — и он всегда готов пошутить».

Появились фотографы. Тэтчер заботливо расставила всех по местам, в том числе и Горбачева, придерживая его под локоть и указывая ему таким образом, где встать. За обеденным столом она усадила его справа от себя, и разговор — через переводчика — начался немедленно. До еды они оба почти не дотронулись. Отныне это становилось правилом: встречаясь, они каждый раз настолько увлекались разговором, что на еду не оставалось времени.