Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Щюлер, увлеченный черной магией, постоянно искал спиритических медиумов, которые, думалось ему, совершат новый прорыв в проявлении космических сил, которые пока еще подавлены инерцией патриархальных, рационалистических и капиталистических традиций. С этой целью он попытался склонить к сотрудничеству душу Стефана Георге, к тому времени уже известного поэта. Дело происходило на «римском» банкете: все участники были одеты и пытались вести себя как древние римляне. Этот ужин проходил в доме Щюлера и, в конце концов, вылился в спиритический сеанс. Во время сеанса Георге возбуждался все больше и больше и вел себя так, словно в него вселился дух. Позже он признает, что долго страдал от последствий «ядовитой магии этого ночного сеанса». Георге удалось отойти от космистов, и он основал свою собственную группу Круг Георге.

Об этом кружке напишет Петер Ашхайм: «Georgekreis [группа Георге] был кругом учеников и посвященных, сектой без формального или обязывающего статуса, абсолютным центром которой был их учитель. Несмотря на то, что в ближнем кругу всегда происходили небольшие изменения, число членов никогда не превышало сорока. Несмотря на небольшую численность, этот кружок стал образцом культурной элиты и оказал огромное влияние на авангардистскую поэзию, литературоведение и историю»³⁵⁴. Действительно, этот кружок обладал всеми признаками секты или культа. Когда люди впервые сталкивались с ним, это переживалось как решающее, поворотное событие в жизни, новое рождение. Выбор учеников в любом случае оставался за учителем, который вел себя совершенно как гуру. Тот, кто желал пройти инициацию, должен был выдержать испытания, а вступление закреплялось священной клятвой. Некоторые избранные получали от учителя новые имена. Лишь он знал, кто в действительности входит в кружок, а кто – нет.

Центром всего этого был Стефан Георге (1868—1933), широко известный поэт, слава которого в те дни превосходила славу Райнера Марии Рильке. «Говорили, что все молодые немцы двадцатых годов находились под влиянием Стефана Георге – даже те, кто никогда не слышал его имени и не прочел ни одной его строки»³⁵⁵.

Действительно, некоторые считали Георге богом, другие – дьяволом. Один признавался, что в «присутствии Георге понял, наконец, что такое божественное». Другой «получил впечатление страшной, демонической силы природы, потрясающей мир»³⁵⁷. «В нем видели величайшего поэта современности… и одновременно его почитали пророком и магом, великим “гуру” и оракулом, стоящим во главе интеллектуальной элиты, посвященных мира культуры, которые “трепетали перед ним” словно перед первосвященником. В Берлине, Мюнхене, Гейдельберге он руководил кружком самой умной, открытой и динамичной германской молодежи. В них он видел надежду страны. Он был источником таинственных изречений, публиковал загадочные стихи, ставшие культурным маяком для целого поколения»³⁵⁸.

Джордж Моссе обрисовывает Стефана Георге так: «Он серьезно верил в свою роль поэта-провидца, глашатая перемен. Ему казалось, что поэзия – это лучшее средство для изображения трагичности этих времен, чьи страдания может облегчить лишь сила и решимость вождя. Поэзия идет к самой сути вещей и в то же время не связана никакой конкретной политической программой. И главное, поэт не ограничен кажущейся фатальностью материалистических, исторических или экономических условий. Он находится над ними. Он напрямую чувствует пульс нации. С этой точки зрения поэт, естественно, должен выступить вперед и стать пророком современности»³⁵⁹.

В круге Георге не было места женщинам, это был Männerbund, исключительная территория мужчин. По этой причине, а также потому, что он объявил «святым» одного мальчика, Георге и его учеников заподозрили в гомосексуализме. Однако некоторые исследователи его жизни решительно отвергают это обвинение. Узы мужской дружбы были совершенно нормальными для членов кружка, глубоко связанных со своей эпохой. Как и другие, они противостояли современности, интеллектуальности и демократии масс. Другим типичным зловещим элементом культа Георге были «фантазии о всемогуществе и желание смерти, игравшие среди них столь важную роль». Учитывая число самоубийств и безвременных смертей среди членов кружка, «исследователь едва может удержаться от соблазна говорить о неудержимом стремлении к смерти» в их среде³⁶⁰. В те дни тамплиеры и госпитальеры скакали рядом со Смертью и Дьяволом, подобно рыцарю на гравюре Дюрера.

«Георге подчеркивал необходимость элитарного руководства – что не исключало появления единичного вождя. Вместо образа одинокого рыцаря Георге отстаивал концепцию ордена, подобного тамплиерам или крестоносцам. В нем было сильно стремление к переменам, он искренне верил, что решение в конце концов будет найдено. Грядущий век должен стать веком элиты, а не масс. Он станет эпохой, когда великие личности будут преобразовывать общество и культуру. Для Георге эти новые люди одновременно были и божественными, и мужественными, а также обладали необычайной силой воли… Его ученики, настроенные так же, как и он сам, составляли ядро этой элиты» (Джордж Моссе³⁶¹). Они воплощали истинную душу Германии. Он называл эту истинную душу «тайная Германия» (das geheime Deutschland).

Во времена крайностей рождаются исключительные личности, способные эти крайности соединить. И в нашей истории Стефан Георге был бы всего лишь одним из многих исключительных немцев, возвышавшихся над массами, если бы из его кружка не вышел Клаус Шенк фон Штауффенберг (1907—1944), главная пружина в покушении на Гитлера 20 июля 1944 года. «Моим учителем был величайший поэт этой эпохи», – гордо говорил он. На это дерзкое предприятие, которое могло стоить ему жизни, Штауффенберга вдохновляли идеалы Георге. Когда его поставили к стенке, последними его словами были: «Es lebe das geheime Deutschland!» («Да здравствует тайная Германия!») – Германия величия, а не убийства, разрушения и смерти.

В 1924 году, через год после того, как в кружок вошли два его брата, Клаус фон Штауффенберг встретился с Георге. «Эта встреча и сформировавшиеся взаимоотношения станут одним из самых значительных переживаний его юности. Это произошло в годы становления личности, и это задаст направление его развития, сформирует его ценности, поведение – в конечном счете, все его мировоззрение»³⁶². Клаус обладал всеми чертами идеального ученика Георге: он был аристократом и очень хорошо сознавал свой статус; он был высоким красавцем, очень похожим на прекрасную статую Рыцаря из Бамберга, стоящую в кафедральном соборе его родного города; он был умен, талантлив и отличался исключительной силой воли.

Для самого Георге и его учеников поэзия была не занятным времяпрепровождением, а чем-то гораздо большим. Поэзия была средством переживания реальности во всей ее полноте, а также средством обретения знания и силы. «Поэт должен не заменить политического лидера, он должен его подготовить, – писал Вольфшкель, входивший в кружок Георге. – Он должен привести в гармонию душу Германии со вселенской волей, проявляющейся через него. Он должен благословить ее второе замужество и подготовить к рассвету, когда молодежь нового отечества вновь почувствует пламенное единство при звоне своего некогда глубоко закопанного оружия». В лозунге «поэт как вождь» выразилась не столько претензия круга Георге на политическое руководство, сколько его миссия, состоявшая в руководстве будущим Вождем³⁶³.

Ученики Георге «должны были стать хранителями будущего Германии, исключительными, элитными кадрами, тщательно воспитанными и подготовленными для лидерства. Воспитание и подготовку этих кадров Георге считал своей священной обязанностью, миссией, исполнением своего долга перед Германией. И не только перед Германией: это был его долг перед человечеством в целом, перед жизнью духа, перед вселенной, богами и любыми сущностями или принципами, управляющими ее развитием»³⁶⁴.