Кожедуб

— Вот, по нескольку звезд у нас, — улыбаясь, указывал Г.К. Жуков на высшие награды Ивана Никитовича. — Но какие же все-таки разные эти звезды.

Иван Никитович рассказывал, как Жуков с женой вскоре после войны приехал в один из военных санаториев. Время было обеденное, и ворота санатория оказались закрытыми, а привратник куда-то ушел. Георгий Константинович, одетый в гражданское, вышел из машины, в растерянности подошел к забору. Жукова увидели и узнали офицеры, находившиеся на прогулке. Через секунды группа людей с заметной военной выправкой подошла к воротам, сняла их с петель и положила перед маршалом. Трудно сказать, все ли детали этого рассказа правдоподобны, но в нем заметен русский характер той любви, которую снискал в народе маршал.

Главный маршал авиации Герой, а в конце жизни — дважды Герой Советского Союза П.С. Кутахов, главком ВВС с 1969 по 1984 год, познакомился с Кожедубом еще в Академии ВВС. Позднее, будучи генерал-майором, он учился в Академии Генерального штаба, был на курс младше и поначалу отнесся к Кожедубу настороженно. Наверное, его, старшего по возрасту и по опыту (а Кутахов был 1914 года рождения, стал командиром полка еще в мае 1944 года), настораживали высокие нафады и почти легендарный послужной список нашего героя. Только в конце жизни П.С. Кутахова между ним и Кожедубом отношения стали ближе.

Однажды, в 1983 или 1984 году, в конце дня Иван Никитович оказался по какому-то случаю в главном штабе ВВС, на Пироговке. Кутахов был у себя, и Кожедуб зашел к нему. Павел Степанович тяжело поднялся, протянул Кожедубу руку.

— Что-то ты, Павел Степанович, выглядишь неважно. Нездоров?

— Да уж, здоровьем не могу похвалиться. Голова болит, затылок.

— О, это плохо, когда затылок болит. По себе знаю… Не пора ль, Павел Степанович, «шасси выпускать»?

— Хм. «Шасси выпускать»! — устало и печально повторил Кутахов. Был он, как сейчас принято говорить, заядлым трудоголиком, не имевшим никаких других интересов, кроме службы. — Нет, Иван. У меня они не выпускаются — отказали… Да и ты не спешишь выходить на глиссаду…

Трудно было назвать кого-нибудь в Советском Союзе, кто не слышал бы о Кожедубе. Его слава в 40—50-е годы была огромной и достигла своего зенита. Похожее было только до войны, когда на всю страну гремели имена Чкалова, Громова и летчиков — спасателей челюскинцев. Первые лица страны не обходили его вниманием. Иван Никитович неоднократно встречался и беседовал и с Хрущевым, и с Брежневым. Хрущева он знал еще с военных времен и впоследствии, как военный летчик, как авиационный командир высокого уровня, был невысокого мнения о его качествах государственного руководителя.

У Брежнева Кожедуб заметил не только интерес к себе, но и настороженность и никогда не предпринимал каких-либо усилий, чтобы сблизиться с ним. Во-первых, это претило его характеру, а во-вторых, ближайшее окружение Леонида Ильича оберегало генсека от контактов с Иваном Никитовичем, нашептывая недоброжелательную и тенденциозную информацию.

Особое место в жизни Ивана Никитовича занимал Александр Иванович Покрышкин, с которым Кожедуб познакомился в 1945 году, хотя, конечно, к тому времени много слышал о нем и читал во фронтовых и армейских газетах еще в 1943-м. В 1944 году видел его совсем рядом — тогда Покрышкин и его ведомый Голубев на своих «аэрокобрах» сели на их аэродроме.

«Я издали увидел Покрышкина, — пишет Кожедуб. — Мне понравилась его сильная фигура, быстрые уверенные движения. Вспомнилось, как весной 1943 года, готовясь к своим первым боям, я внимательно следил за боевой деятельностью Покрышкина и его друзей — братьев Глинка, Речкалова.

Очень хотелось поговорить с замечательным летчиком, и я направился к его группе, вспоминая как в Борисоглебске не решался подойти к Герою Советского Союза Макарову. Чувство неловкости удержало меня и сейчас.

Пока я медлил, Покрышкин подал команду, его летчики быстро разошлись по самолетам и улетели» [87].

Александр Иванович Покрышкин был человеком строгим, волевым, дисциплинированным, и вне дома — до мозга костей военным летчиком. Он не позволял с собой никаких заигрываний ни женщинам, ни корреспондентам, ни актерам, ни кому-либо еще. Правда, Мария Кузьминична, его жена, рассказывала, что после войны «медные трубы» пытались «заставить плясать» и Александра Ивановича:

«Появились какие-то новые знакомые, без каких-либо боевых заслуг, но очень бойкие на язык и крепко привязанные к "зеленому змию". Александр Иванович стал задерживаться, нередко приходил выпивши из академии, порой в компании с этими знакомыми. Один из знакомцев, услышав мои возражения, пьяно протянул:

— Саша! Как мы попали в этот серпентарий? Пришлось провести с Александром Ивановичем беседу, он

обещал не выпивать после работы. Выпивал лишь по хорошему поводу и в хорошей компании. Не раз он жестко отвечал слишком настойчивым угощающим:

— Что вы! Никак нельзя. Я боевой офицер».

Известно несколько фотографий 1945 года, запечатлевших двух прославленных летчиков в час их первой встречи. Радостное восторженное выражение лица Кожедуба и несколько отстраненное и натянутое — у Покрышкина. Конечно, появление третьего трижды Героя, также летчика, стало для Покрышкина по меньшей мере неожиданностью — ведь, как заметил В.В. Решетников, «пилоты ревнивы». Но ледок, возникший было в их отношениях из-за сдержанного, «железного» характера Александра Ивановича, быстро растаял благодаря внутренней доброте и расположенности Ивана Никитовича. Он сразу, без разговоров, признал первенство Александра Ивановича. Им довелось появляться за столами президиумов десятков различных мероприятий, сидеть рядом на многих конференциях, пленумах и даже съездах, но при этом никто и никогда не видел какого-либо раздражения или оттенка недовольства на лице Ивана Никитовича, когда рядом был Покрышкин.

После возвращения из Китая — Кореи Покрышкин, терзаемый огромным интересом к качественно новым воздушным боям, буквально обрушился на Кожедуба.

«Впервые я увидел в его лице не просто живой и неподдельный, но какой-то неистовый, мальчишеский интерес, — вспоминал Иван Никитович. — Александра Ивановича интересовало буквально все: от основных задач и способов их решения до мельчайших бытовых и психологических нюансов поведения летчиков — где жили, по скольку человек сидело за столиками в столовой, где и как знакомились с самолетами противника, как я оцениваю летные и боевые возможности наших и неприятельских самолетов, как оцениваю боевые качества наших и американских летчиков, как работали системы наведения и оповещения, эффектны ли были наши РТС, часто ли выходили в город, где и как просматривали ФКП, как совершали тренировочные полеты, сколько летчиков одержали победы, как я оцениваю степень их достоверности…»

По службе им практически не довелось сталкиваться. Покрышкин был переведен в ПВО, Кожедуб пробыл в ПВО недолго и служил в ВВС. Да и Иван Никитович, благодаря внутреннему чутью и такту, врожденной мягкости, никогда не позволил бы себе что-то доказывать или противоречить Александру Ивановичу.

Интересно, что оба великих летчика были заядлыми шахматистами, но, по свидетельству друзей и близких, ни разу не решились сыграть друг с другом партию.

Непростые отношения сложились у жен полковников, затем генералов, потом маршалов. Обе достойнейшие женщины, наделенные умом и тактом, и Вероника Николаевна, и Мария Кузьминична имели слишком разный жизненный опыт, разные характеры, разное воспитание. Одна стала женой трижды Героя уже после войны, еще школьницей, другая познакомилась со своим Александром в трагический год начала войны, поддержала его в тяжелейших условиях напряженной боевой работы и служебного противостояния. Думаю, что гордая Вероника Николаевна в глубине души тоже признавала «первенство» Марии Кузьминичны.

Они ревностно следили за поступками друг друга и порой давали этим поступкам довольно резкую оценку. В то же время общение этих незаурядных женщин часто проходило непринужденно и весело.