Артур Конан Дойл

— Господи Боже! — кричит полицейский, — кто бы мог подумать?

— Я, — отвечает Холмс.

— Но почему?

— Потому что следы на земле в саду были сделаны двумя перпендикулярно стоящими шестами, а основание приставленной и, следовательно, наклоненной лестницы оставило бы вмятины, скошенные к стене. (Земля, о которой идет речь, — это полоска возле дорожки, посыпанной гравием, где ходули никаких следов не оставили.)

Это открытие несколько сняло тяжесть улики, связанной с лестницей, но другие улики остались не опровергнутыми.

Следующий шаг — надо, если возможно, найти владельца ходуль. Но он был осторожен, и двухдневные поиски ни к чему не привели. Во время судебного разбирательства молодого человека признают виновным в убийстве. Но Холмс убежден в его невиновности. В таких условиях он решается на крайнее средство, сенсационную тактику.

Он едет в Лондон и возвращается вечером, после похорон старика. Он, Уотсон и полицейский идут к дому человека, которого подозревает девушка. С ними — человек, привезенный Холмсом из Лондона, в гриме, делающем его точной копией убитого: фигура, серое сморщенное лицо, накладная лысина и так далее. Они несут с собой пару ходуль. Когда они подошли к дому, человек в гриме встает на ходули и идет по дорожке к открытому окну спальни подозреваемого, выкрикивая его имя страшным, замогильным голосом. Тот, уже ополоумев от ужаса вины, бросается к окну и при свете луны видит жуткую картину — к нему движется его жертва. Он отшатывается с криком, а видение приближается к окну, продолжая кричать все тем же неземным голосом: „Как ты убил меня, так и я убью тебя“. Холмс, Уотсон и полицейский бегут наверх в его комнату, и он кидается к ним, цепляется за них, дрожит от ужаса и, показывая на окно, за которым белеет лицо убитого человека, кричит: „Спасите меня! О Боже! Он пришел убить меня, как я убил его!“

После этой драматической сцены от полностью сломлен, он признается во всем. Это он выцарапал инициалы возлюбленного девушки на револьвере, он спрятал его в том ящике, где потом оружие и нашли, он вымазал основание лестницы землей из сада убитого. Он хотел ликвидировать соперника в надежде заполучить потом девушку и ее деньги».

Судя по всему, Дойл отказался от этого сюжета, потому что почувствовал, что эпизод с ходулями весьма натянут.

Как мы видели, ему редко требовалось больше недели, чтобы написать рассказ. Когда он жил в Южном Норвуде, где были написаны последние семь из «Приключений Шерлока Холмса» и все «Записки о Шерлоке Холмсе», он работал с завтрака до ленча и с пяти до восьми вечера, его средняя дневная норма составляла три тысячи слов. Многие идеи рассказов появлялись у него тогда, когда он гулял, или катался на трехколесном велосипеде, или играл в крикет или теннис. В августе 1892 года он сказал в интервью, что боится испортить героя, который ему особенно симпатичен, но у него достаточно материала, чтобы продержаться еще цикл рассказов («Записки»), первый из которых, по его мнению, столь неразрешим, что он поспорил с женой на шиллинг, что она не найдет разгадку. Это было беспроигрышное пари: «Серебряный» — один из самых блистательных его рассказов. Его любовь к Холмсу не вышла за пределы «Записок». Убив своего сыщика в декабрьском (1893 г.) номере «Стрэнда» — способ убийства был подсказан поездкой с женой к Раушенбахскому водопаду в Швейцарии, — он написал другу: «Я не мог бы оживить его, даже если бы хотел, потому что я так объелся им, что у меня к нему такое же отношение, как к pate de foie gras [41], которого я однажды съел слишком много и от одного названия которого меня и сегодня мутит». Но ему суждено было не знать покоя, пока он не воскресил Шерлока. Читатели умоляли его, редакторы упрашивали, литературные агенты тормошили, издатели пытались подкупить, некоторые люди даже угрожали. Долгое время он был глух и к проклятиям, и к мольбам, но, наконец, его расходы решили этот вопрос за него, и, когда один друг рассказал ему легенду о страшной девонширской собаке, он, полностью переделав ее, написал повесть об одном из ранних приключений Шерлока Холмса; под названием «Собака Баскервилей» она печаталась в «Стрэнде» с августа 1901 года по апрель 1902 года. Это лишь разожгло аппетит публики, и Дойл воскресил Холмса в октябре 1903 года, когда в «Стрэнде» рассказом «Пустой дом» открылся новый цикл.

Но читателям все было мало, они просили еще и еще, и в результате Дойл возненавидел Холмса, чья известность мешала должной оценке того, что он считал своими лучшими произведениями, доставляя ему к тому же кучу неприятностей. Его неприязнь к Холмсу приняла забавную форму восхваления Уотсона. Монсеньор Р. А. Покс пишет мне: «Давным-давно, когда мы с братьями еще были мальчишками, мы написали ему, указав на несоответствие в одном из рассказов о Холмсе. Он ответил весьма добродушно, что это была его ошибка. Позже, году в 1912 или 1913-м, когда я опубликовал „Мышление и искусство Шерлока Холмса“ — статейку, положившую начало ныне ставшей уже весьма утомительной „холмсологии“, — сэр Артур написал мне и признал, что несоответствий у него было полно. Он утверждал, однако, что в характере Уотсона, по крайней мере, таких несоответствий нет». Он получал сотни писем из всех уголков мира; некоторые адресовались Холмсу с просьбой решить какую-нибудь загадку, некоторые — Уотсону с предложениями значительных сумм, если он сможет уговорить своего друга взяться за то или иное дело, некоторые — самому Дойлу с просьбой о помощи в разгадке тайны. Иногда предложенная ему история его привлекала, и он помогал в ней разобраться, для чего ему приходилось запираться в комнате и воображать себя Холмсом. Время от времени он добивался успеха, хотя трудно представить себе человека, более не похожего на Холмса.

Дойл не смог отделаться от Холмса до конца своих дней, и три добавления были сделаны к циклам после «Возвращения Шерлока Холмса»: еще одна повесть — «Долина ужаса», первая и лучшая гангстерская история, которые вошли в моду во времена Эдгара Уоллеса, и два сборника рассказов: «Его прощальный поклон» и «Архив Шерлока Холмса». Дойл знал, что идеальный детективный рассказ — всегда короткий, и свои четыре повести он старается не перенасытить Холмсом — рассказывает историю внутри истории. Хотя постоянный спрос на Холмса так раздражал его, что он начал недооценивать «Приключения», принесшие ему мировую славу, он всегда очень тщательно работал над добавлениями к саге о Шерлоке Холмсе, и некоторые из лучших рассказов были написаны после воскрешения в 1903 году. «Я решил, — писал он, — раз у меня больше не было такой отговорки, как острая финансовая нужда, никогда не писать больше ничего такого, что было бы хуже, чем я мог бы написать. И поэтому я не писал больше рассказов о Шерлоке Холмсе, если у меня не было достойного сюжета и проблемы, интересной мне самому, ибо это первое условие для того, чтобы заинтересовать кого-нибудь еще. Если я смог так долго использовать этого героя и если читателям последний рассказ понравится — а он понравится — так же, как первый, то это именно потому, что я никогда или почти никогда не выдавливал из себя рассказы силой».

Когда читатели жаловались, что поздним рассказам далеко до ранних, Дойл обычно не соглашался. Джону Гору, обвинившему его в снижении уровня, когда заключительный цикл публиковался в «Стрэнде», он писал:

«Я прочел с интересом и без обиды ваше замечание о рассказах про Холмса. Я не мог обидеться, потому что я сам к ним никогда серьезно не относился. Но даже в самых безыскусных вещах есть свои градации, и я подумал, не потому ли они произвели на вас меньшее впечатление, что мы, чем старше, тем становимся просвещеннее и все больше теряем вкус к новизне. Мне самому уже не по душе то, чем я восторгался в юности.

Я проверяю рассказы о Холмсе их воздействием на юные умы и вижу, что они очень хорошо проходят такую проверку. Я верю в свои критические способности, потому что сужу очень непредвзято, и, если бы я должен был выбрать шесть лучших рассказов о Холмсе, я бы, конечно, назвал „Знаменитого клиента“ из последнего цикла, а также „Львиную гриву“, которая будет опубликована следующей. „Знатный холостяк“, о котором пишете вы, у меня в списке был бы где-нибудь в конце.