Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

Заметим, что столь выразительно рассказывая гостям о крайне ему неприятном директоре «Советского писателя», Эренбург не упомянул, что его мучения с «Французскими тетрадями» не кончились набором книги, а продолжались еще полгода. Как отмечали многие мемуаристы, устные рассказы Эренбурга обычно бывали куда острее и резче, чем, скажем, написанные им соответствующие главы мемуаров [753].

VI. «Люди, годы, жизнь»

(Журнальная судьба семи книг и один отклик)

Замысел большого повествования о прожитой жизни, о людях, с которыми она сводила, о событиях, свидетелем или участником которых довелось быть, о странах, куда заносила судьба, стал складываться у Ильи Григорьевича Эренбурга в середине 1950-х годов.

Первую попытку поделиться с читателями рассказом о своей жизни Эренбург предпринял еще в условной форме «Книги для взрослых», соединявшей роман с мемуарами и вышедшей из печати накануне 1937 года, который никак не располагал к воспоминаниям.

так говорил о пережитой эпохе Эренбург, приступая в 1959 году к повествованию о людях, годах и жизни.

Хрущевская оттепель, казалось, открывала возможность вернуться к прошлому и разобраться в нем; за три года после смерти Сталина страна сделал заметный шаг к самоочищению. Даря в 1956 году своему знакомому повесть «Оттепель», Эренбург сказал, что все оставшееся время будет писать одну книгу — воспоминания. Однако прошли долгие четыре года, прежде чем он смог сесть за эту большую работу. Тому были причины как внутреннего, так и внешнего порядка. О внутренних причинах Эренбург написал 5 мая 1958 года в автобиографии:

Внешняя причина — политический откат, происшедший в конце 1956 года в СССР после антисоветских выступлений в Польше и восстания в Венгрии, подавленного Советской Армией, начавшееся наступление сталинистов на интеллигенцию, в которой они видели главную опасность своей власти.

Эссеистика Эренбурга 1955–1958 годов, своеобразная проба мемуаров (Эренбург писал о Бабеле и Цветаевой, о Лапине и Сарьяне, о любимых французских поэтах и художниках, об итальянском кино, о странах, где побывал впервые, об их культуре и традициях), вызывала озлобленные нападки ортодоксальной критики. Победи тогда сталинисты, и сама возможность выхода к читателю с книгой воспоминаний надолго бы закрылась для Эренбурга. За освобождение культуры от гнета сталинского наследия писатель боролся, используя весь свой международный авторитет, влияние в кругах левой интеллигенции Запада, заинтересованность реформистских сил из хрущевского окружения в обновлении страны и в ее престиже. После 1958 года, ославившегося позорным скандалом в связи с Нобелевской наградой Б. Л. Пастернаку, советский политический маятник чуть качнулся в антисталинском направлении, и Эренбург почувствовал, что приходит время для его заветной работы. «Осенью 1959 года, — вспоминал он позднее, — я часто говорил себе, что нужно сесть за стол и начать книгу воспоминаний; обдумывал план книги и, как всегда у меня бывало, оттягивал начало работы…» [757]. Эренбург решил довести повествование до 1953 года, но уверенности, что удастся напечатать все написанное, у него не было, и впервые за многие годы литературной работы он готов был к тому, что часть написанного останется неопубликованной.

Однако, несмотря на подчас свирепую цензуру, Эренбургу ценою некоторых дипломатических уступок удалось напечатать практически все, что он написал, — годы работы над книгой «Люди, годы, жизнь» были временем заметных перемен и сдвигов в стране, и сами эренбурговские мемуары работали, по мере их опубликования, на эти перемены.

Эренбург не раз говорил, что есть писатели, которые целиком выразили себя в книгах, для других же литература была одной из возможных форм участия в жизни. К последним принадлежал любимый Эренбургом Стендаль, таким был и сам Эренбург — потому воспоминания «Люди, годы, жизнь» и оказались одной из самых интересных книг середины века (при всех издержках, неминуемых для подцензурного сочинения в условиях тоталитарного государства). Эта книга сыграла исключительную роль в формировании поколения шестидесятых годов. То обстоятельство, что нынешний читатель располагает возможностью знания куда более острых фактов, чем приведенные на страницах книги Эренбурга, никак не лишает ее интереса и значительности; как раз напротив — эти знания позволяют лучше понять Эренбурга, его недоговоренности, его намеки, его мучения, его веру, его неуступчивость и его компромиссы. Время подтверждает правоту Александра Твардовского, безусловно обещавшего книге «Люди, годы, жизнь» прочную долговечность [758].

К работе над первой книгой воспоминаний, описывающей период с 1891 по 1917 год, Эренбург приступил во второй половине декабря 1959 года. К этому времени он постарался освободиться от многих побочных обязательств, хотя дела, связанные с общественно-политической работой, остались неотмененными. 4 января 1960 года, уезжая по неотложному делу в Стокгольм, Эренбург сообщал своему давнему другу Елизавете Полонской: «Пишу мемуары, но все время отрывают, а хочется восстановить прошлое» [759]. Приступая к самому значительному замыслу своей жизни, Эренбург обращался к различным литературным источникам — книгам, газетам, архивным материалам, а также к уцелевшим свидетелям событий (так, 17 февраля 1960 года в письме к В. А. Радус-Зеньковичу, с которым в 1908 году он сидел в Мясницкой полицейской части, Эренбург расспрашивал о дальнейшей судьбе товарищей по подполью [760]; весной 1960 года отдельные главы рукописи посылал с просьбой отметить возможные неточности своему гимназическому товарищу В. Е. Крашенинникову, О. П. Ногиной; летом — другу парижской юности Е. Г. Полонской). 15 апреля 1960 года Эренбург сообщил О. П. Ногиной: «Я закончил первую часть воспоминаний» [761].

Борис Слуцкий, которому Эренбург давал на прочтение все книги мемуаров до передачи их в редакцию журнала, вспоминал: