Перелистывая годы

Нелегко пройти испытание толстыми по объему и масштабными по сути московскими журналами «Новый мир», «Юность», «Дружба народов» или в элитарном «Искусстве кино»… Все, что Дина Рубина создала в Советском Союзе, в России и здесь, прежде чем войти в книги, сперва обретало жизнь на страницах тех самых — столь почитаемых! — журналов.

Читаю интервью с Игорем Губерманом, которого Булат Окуджава назвал «автором, хорошо известным своими превосходными краткостишиями (гариками), своим уменьем посмеяться над окружающими нас несовершенствами и нелепостями», но умением и в прозе «выразить себя, излить душу». Вот уж кто доказал, что краткость не просто «сестра таланта», а его родная сестра. В четырех строках становятся неразрывными феерическая афористичность и глубокая мысль, лишенная глубокомыслия. Восторженность, как всякая чрезмерность, антиподна этому поэту и прозаику. Однако в высказываниях о Дине Рубиной — письменных и устных — он отклоняется от своей сдержанности: благодарность звучит благодарностью, а восхищение — восхищением. Даже Губерман оценивает ее «без шуток».

Последний роман Дины Рубиной называется «Вот идет Мессия…». В нем философская проникновенность неотъединима от юмора, сатиры. Языком разных жанров можно служить пророку, перекрывая дорогу самозванцам — псевдопророкам. Был бы этот язык ярко самобытен, как у Дины Рубиной…

Мне было лет двенадцать или тринадцать, но я уже сознавал, что оказался рядом с очень красивой женщиной (это я понял сразу!) и очень красивым мужчиной (это я сообразил позже!). Он был поэтом Перецем Маркишем, а она — его супругой Эстер. Так уж получилось, совпало, что по соседству с моим скромным домом расположился первый кооперативный писательский корпус — и учился я в школе вместе с детьми известностей. В одной из квартир того дома я и увидел чету красавцев. А после, через полвека…

В мае 1989 года Эстер Маркиш написала в предисловии к своей книге «Столь долгое возвращение»: «С того времени, как эта книжка вышла впервые — по-французски — прошло пятнадцать лет. Немало воды утекло с тех пор — мутной и кровавой, соленой и пресной — но никак не прозрачной и не сладкой. Многое изменилось в мире — и в Советском Союзе, откуда я уехала, и в Израиле, куда я вернулась. Но вряд ли человек или, если угодно, Человек стал за эти годы лучше, совестливей и добрей. Поэтому те страшные времена, которые я описала в этой книге, хоть и ушли в историю, но не окаменели, не омертвели…»

В страдальческой памяти переживших дьявольскую эпоху, когда многим, «служившим дьяволу», казалось, что они «служат пророку», — те времена не омертвеют никогда. Не забудем и мы, пережившие ужасы сталинизма уже в мальчишеском возрасте. Доказательство тому — пронзительно достоверный роман Давида Маркиша «Присказка». Как сын «врага народа» свидетельствую: каждая страница романа — это правда, воплощенная в слове. Кто-кто, а уж писатель, как я утомительно повторяю, обязан обладать «лица не общим выраженьем». У Давида Маркиша — особая ипостась: он — мастер исторического романа, главными действующими лицами которого почти непременно выступают соплеменники автора. «Шуты», «Полюшко-поле»… На многие языки переведены романы «Пес» и «Чисто поле»… Думаю, Перец Маркиш был бы горд тем, какое место занимает на литературном «полюшке-поле» его сын.

«Каневских на переправе не меняют» — так нью-йоркская газета «Новое русское слово» озаглавила свое интервью с Александром Каневским. Подобных личностей не меняют, хоть в советские времена нам внушали, что «незаменимых нет». Братья в самом деле незаменимы: Леонид — на театральной сцене, а Александр — в дефицитнейшем сатирико-юмористическом литературном жанре.

Леонид почти ежедневно — и заслуженно — принимает аплодисменты в свой адрес, а потому сейчас хочу обратить свои аплодисменты главным образом к Александру. Да и так сложилось, что я чаще общаюсь с Сашей.

Давно знал я его блестяще остроумные (острые и умные в равной степени!) повести, рассказы и фельетоны. Но здесь, в Израиле, прочитал и те Сашины произведения, коих раньше не знал. Удовольствие получил большое! Вроде он «подмечает» негативное, а то и драматично неприемлемое для людской жизни, вроде осуждает и обличает, а настроение преподносит оптимистичное. Смех сквозь слезы, сквозь жизнь…

Если вечный двигатель в науке еще не изобретен, то в жизни человеческой на Обетованной земле он существует: это Александр Каневский. Создал сатирический журнал «Балаган», а тот родил сына по имени «Балагаша». Но для энергии Александра этого было недостаточно. Ее вполне хватило и на создание в Тель-Авиве Международного центра юмора. Однако и это не исчерпало возможности той энергии: Александр Каневский стал организатором Международных фестивалей смеха, которые «просмеялись» по всему Израилю. Неуемен этот дар. А значит, еще посмеемся «над тем, что кажется смешно», и даже над тем, что кажется грустным… Я всегда рад встречам и телефонным разговорам с Александром Каневским: заряжаюсь оптимизмом.

Рассказывают, что во время одной из встреч со студентами Джон Кеннеди устроил нежданный экзамен: поинтересовался, кто в таком-то году (уж не помню в каком!) был президентом Франции, кто королевствовал в Великобритании, а кто царствовал в России… Студенты принялись напряженно тормошить свою память, но почти ничего точного извлечь из нее не смогли. Тогда Кеннеди спросил, кто в том же году и в тех же государствах олицетворял собою пиршество музыки, литературы, живописи. Чуть ли не все были «в курсе».

— Теперь вам ясно, какая разница между ними и нами, политиками? — так примерно сказал президент. Или даже воскликнул. Хотя и среди политиков есть, разумеется, личности выдающиеся.

Накануне визита Булата Окуджавы в Израиль было объявлено, что на Святую землю прибывает «Его Величество». Это не выглядело преувеличением: я тоже ощущал приезд Окуджавы не гастролями, а уникальным визитом. И не просто российского поэта, а именно — короля поэтов России. Полагаю, что истинное положение Окуджавы в русской культуре привела на Обетованной земле в соответствие с его неофициальным «званием» и Лариса Герштейн. Обычных королей можно без короны не опознать, а королей в науке, культуре, искусстве коронует талант, который утаить невозможно.

На концерте, в перерыве, мы с Таней встретились с Булатом и женой его Олей. Бурно возрадовались… Тоже простились до скорой встречи. И тоже оказалось, что навсегда.

Бывает и так, что большой художник приобщается не только к власти над мыслями и сердцами, а к власти самой что ни на есть буквальной. Однажды Булат Окуджава размечтался, как бы ему стали распахивать объятия начальственные кабинеты, если бы в них воцарились поэты и ближайшие его друзья. Среди них первой он назвал Беллу Ахмадулину. Женщину, красавицу, поэта.

Художник у власти, женщина-художник у власти… Случается, что это к добру. Однако не все — далеко не все! — со мной солидарны. И среди оппонентов — даже гений прошлого. Хрестоматийно известна фраза Людвига ван Бетховена, обращенная к Иоганну Вольфгангу Гёте: «Я думал, вы король поэтов, а вы, оказывается, поэт королей». Бетховен не мог быть не прав в музыке, но в воззрениях своих («пока не требует поэта к священной жертве Аполлон»!), как и все смертные, вполне мог ошибаться. Близость великого творца и мыслителя ко двору, его служебное премьерство в правительстве веймаровского — пусть маленького! — государства были на большую пользу той стране и ее гражданам. Фридрих Шиллер, к примеру, мог когда угодно и без малейшего спроса вторгаться в премьерский кабинет, как Булат мечтал входить в начальственные апартаменты Беллы. Ну, а литературный и философский гётевский гений, не признававший, как всякий гений, ограниченного пространства, принадлежал всей планете. Право же, коль осуждать мастеров культуры (не разобравшись и, так сказать, скопом!) за причастность к власти, надо немедля выразить недовольство не только поведением Гёте, но и Жуковского, а заодно и Грибоедова с Тютчевым (верноподданных царских послов!). В этом случае, безусловно, надо бы осудить Салтыкова-Щедрина за его губернаторство и Гончарова, который в литературе победно выдержал испытание временем, однако сочинял не только «Обломова», «Обрыв» и «Обыкновенную историю», но и цензорские демарши.