Сулейман. Султан Востока

Вполне возможно, что такое решение пришло к нему во время пребывания в четвертом дворике дворца на мысе. Это местечко, расположившиеся позади трех других оживленных двориков, представляло собой миниатюрную рощу из старых сосен и изогнутых кипарисов на самом краю дворцового комплекса, там, где ограждавшая его стена длиной в три мили спускалась к морю. Все сменявшие друг друга султаны выбирали этот дворик для уединения. Садовники вырыли в нем небольшое озерцо, посадили кусты роз, создали укрытый деревьями и кустами лужок, где рядом с фонтанами можно было совершать намаз. На лужок выходили лишь окна сокровищницы Святой мантии.

Отсюда также можно было наблюдать за жизнью на окраине города. Ниже за косогором протянулись тренировочные площадки, где молодые рекруты постигали искусство верховой езды, гоняли на лошадях деревянный мяч или метали дротики. Своих лошадей они содержали в пустых каркасах византийских монастырей.

Когда Сулейман взбирался по тропе Ревущего Верблюда — прозванной так юными садовниками, которые одновременно были помощниками султана, — на него из-за стены подул ветер. Сулейман остановился как раз между двумя мирами — Востоком и Западом. Напротив, в Азии, упирались в небо кипарисы Джамилии. Направо, вдоль Белого (Мраморного) моря, которое впадало в более обширное Средиземное море на западе, едва проглядывали сквозь дымку острова. Налево ветер поднимал рябь и белые барашки в Босфоре, уводившем к Черному морю и караванным путям на Восток. Больше нигде в мире монарх не мог ходить по саду и одновременно видеть два континента, два моря, на которые простирается его власть. Позади султана закат подрумянил извилистые берега гавани, окаймленные мачтами рыбацких лодок и галер, стоящих на якорях. Это была оживленная узкая бухта, напоминавшая по форме крученый рог барана и потому названная Золотым Рогом. За лесом мачт помещались навесы Арсенала, темнели портовые склады, высились дворцы венецианцев, генуэзцев и греков, которые торговали там с соизволения султана.

Во время таких прогулок Сулеймана сопровождал учтивый Пири-паша, потому что до самого сна молодого правителя одолевали разнообразные мысли. Пири-паша советовал ему взвешивать каждую из них и не торопиться в решениях.

— Спешка — от дьявола, — повторял он, — терпение — от Аллаха.

Пири-паша настойчиво направлял мысли султана к Азии. Там все было издавна знакомо. Много ли значит потеря нескольких лодок, унесенных во время наводнения вниз по течению Нила, если могучая река выносит в это время со своего дна на пустынные берега массу плодородного ила? Что из того, что еврейские караваны ослов тащатся чересчур медленно мимо Алеппо в поисках дороги на Самарканд?

Они привозят на обратном пути ценные грузы белой бумаги и голубой бирюзы, пряностей и фарфоровых изделий. Почему паломники движутся разными путями к Скале вознесения пророка в Святом городе (Иерусалиме) или пустынными тропами к гробнице храма Кааба в Мекке? Они возвращаются оттуда с ощущением спасенной души. Что значит против этого мешки с золотосодержащей рудой, которые верблюды берберов доставляли из потайных шахт в глубине Африки на заезженную древнеримскую дорогу, вьющуюся вдоль Средиземноморского побережья Африканского континента от обрушившихся куполов Александрии до суматошного порта Алжир — на западе? Нет, пусть торговля развивается в западном направлении и люди, живущие там, взвешивают приобретенное серебро, подсчитывают количество вырученных монет. После смерти их прибыль превратится в ничто. Тогда любой паломник, медленно бредущий путем милости Божьей, станет богаче их.

— Даже одиннадцать разбойников не смогут меня ограбить, — говорил Пири-паша, — если мой кошелек пуст.

Что же касается богатства, то пусть Сулейман, сын Селима, сосчитает, если сможет, неисчислимые сокровища Азии. По равнине беспрерывно текут потоки от снегов горы Арарат, к которой приставал Ноев ковчег. Здешние сапфиры не могут сравниться с голубизной озера Ван. Поля Сирии, орошаемые Евфратом, зеленее изумрудов. Там, где с холмов струятся воды Тигра, спелая пшеница ярче золота. Даже из горного чрева добываются несметные количества соли. На безбрежной поверхности равнин Анатолии кормятся и множатся табуны прекрасных коней. Такое богатство не может исчезнуть в короткий срок, оно исходит от Аллаха. Пири-паша протянул руку, указывая на возвышенность, расположенную за водной гладью:

— Баллах! Европейцы пришли сюда с незапамятных времен, чтобы построить Золотой город. Возможно, это были греки. Где сейчас их город? Остались только поросшие травой могилы в Джамилии.

— Здесь остались только мертвые, — напомнил старику Сулейман. — Живые отсюда ушли.

— Что значит мертвый? В свое время греческий философ Пифагор полагал, что субстанция вечна и бессмертна. Все связано друг с другом, и ничего нового не происходит в этом мире. И хотя Пифагор был греком, он говорил правду.

Очевидно, Пири-паше не нравилась Европа, особенно Ибрагим, юзбаши внутренней службы дворца. Паша утверждал, что в Европе не разводятся хорошие породы лошадей. Европейцы строят дома, которые нельзя использовать как шатры, но они похожи больше на городские башни, заслоняющие солнечный свет. Зимой они сидят вокруг своих костров и очагов, наливаются вином. Чтобы добыть себе еду, толкаются на рынках, где орут, как пьяные. Они записывают свои дела и научные открытия в книгах и совершенно не ценят живое слово. Что касается религии, то разве не они сожгли на костре главу одного из дервишеских орденов Савонаролу, разве не они пытаются купить спасение в своих церквях за деньги? В сущности, европейцы отчаянно добиваются преходящего, пренебрегая вечным.

Однако Сулейман в молодом задоре решил повернуться спиной к Черному морю и выбрал море Средиземное. Он решил повести турок в Европу, чтобы соотечественники узнали образ жизни европейцев. Разве он, как и европейцы, не принадлежал к белой расе? Разве он не был так же светлоок, как они, и его кожа не была столь же светла? Если бы он поменялся одеждой с одним из европейцев, то мог бы выглядеть как один из них.

Весной 1521 года, когда растаял снег, была мобилизована армия. Как только начались паводки и свежая трава выросла настолько, что лошадиным табунам стало возможным кормиться, разбросанные по разным местам тюмены стали продвигаться на север, чтобы выполнить задачу, поставленную еще Селимом, но отложенную из-за его смерти. Задача состояла в нашествии на Восточную Европу.

Сулейман почти не принимал участия в военных приготовлениях. Пири-паша и ветераны-военачальники считали, что он еще не готов взять на себя всю полноту ответственности за войну. Они знали, что у молодого султана нет опыта ведения боевых действий, и даже сожалели, что снова возникла необходимость вести в поход армию. Утверждалось, что гонец, посланный к венгерскому королевскому двору объявить о восшествии на престол Сулеймана, был жестоко обезображен — ему отрезали уши и нос. Поэтому армия выступила, чтобы отомстить венграм.

Даже если такой случай и имел место, он послужил не более чем предлогом. На самом деле армия выполнила волю султана Угрюмого вторгнуться в Европу. Более конкретно Пири-паша разъяснил Сулейману цель военной кампании по карте — теперь армия должна выполнить то, что не удалось ни Селиму, ни Мехмету Завоевателю, а именно уничтожить оборонительные сооружения по берегу Дуная. Нужно взять Белый город, Белград. Этот Белый город, расположенный на возвышенности к югу от полноводного Дуная, служит для европейцев плацдармом. Он дерзко стоит в горном проходе, образовавшемся в месте, где Дунай покидает один горный массив и входит в другой. Захватом города армия Сулеймана откроет путь между двумя горными массивами к Буде, Праге и Вене.

Сулейман оценил то, что увидел на карте. У него была возможность отказаться от командования армией вторжения. Без него не выступили бы в поход и янычары.

— Да, — сделал он выбор, — мы пойдем на Белград.

Тогда его попросили отдать приказ бить в большой бронзовый барабан победы. Сулейман приказал и сразу же услышал металлический звон барабана у Больших ворот. Барабан издавал необычные звуки, которые разносились по улицам города, взывая к толпам людей: «Идите по дороге, которая вас ждет. Идите в дальние страны!»