На невских равнинах

- Все-таки это большой риск, - повторил Черпаченко. - Вместо того чтоб окружить, мы сами можем оказаться в мешке.

Начальник штаба посеял сомнение. Не доверяясь картам, Лукомцев, прежде чем принять окончательное решение, хотел лично провести рекогносцировку. Он объездил и исходил почти весь фронт дивизии, побывал на передовых наблюдательных пунктах, понял, что немцы не оставили мысли прорваться к Вейно и что сейчас не о мелких наступательных операциях думать надо, а укреплять оборону. Коричневый клин, встревоживший Черпаченко, не случаен. Какой-то расчет немцы, конечно же, на нем строят.

2

Зине, оставшейся в полку, взамен изодранных туфель выдали парусиновые сапожки, в каких ходили дружинницы; измазанный сосновой смолой жакет она запихнула в рюкзак и надела гимнастерку с фронтовыми защитными петлицами. На берет прикрепила звездочку, подаренную Юрой Семечкиным. Она так же, как и все другие женщины и девушки, перебирала бинты в санчасти, чистила картошку на кухне. Но часто руки, скатывавшие бинт, непроизвольно прекращали движение, нож надолго врезывался в картофелину - Зина прислушивалась к шороху ветра, к далеким выстрелам. Все дни она ждала, ждала известий об Андрее. Толком никто ничего сказать о нем не мог. Тела его так и не нашли, да и искать было почти невозможно под огнем из Ивановского.

Юра Семечкин говорил, что видел Андрея где-то в кустарнике, когда отходили. Бойцы мялись, смущенно молчали, уверяли, что командира разорвало миной, потому и трупа нигде нет.

Виновато чувствовала себя и Ася Строгая. Она тоже ничего не могла сказать Зине, хотя во все время боя следила за Кручининым. Занявшись раненым пулеметчиком, Ася на каких-нибудь пять минут потеряла командира из виду. Она металась по можжевельнику, но напрасно: найти его уже не смогла. Тем временем был получен приказ отходить. Потом она узнала, что Кручинин пропал без вести, она представляла его, беспомощного, теряющего силы, одинокого, где-нибудь в воронке и плакала от горя, от обиды, от сознания невыполненного долга. Встречаясь с Зиной, которая как бы видела в ней последнюю надежду, Ася краснела и опускала голову.

Так продолжалось несколько дней. Наконец как-то под вечер Зину вызвал к себе в землянку Баркан. Он усадил ее на нары, предложил чаю и, пока Зина медленно размешивала ложечкой сахар в стакане, ходил из угла в угол. Потом сел рядом и, как Зине показалось, раздраженно сказал:

- Кручинина, у вас двое детей, зачем вы их бросили? Идите домой. Когда понадобитесь на фронте, вас позовут. А сейчас - идите. Специальность у вас есть? Бухгалтер? - Баркан снова помолчал, ероша волосы. - Ну ничего, вас научат, патроны будете делать. Идите, берегите ребятишек. Адрес оставьте.

На рассвете Зина ушла. Никто ее по провожал, она тихо покинула землянку и сквозь чащу выбралась на дорогу. Было такое же свежее ясное утро, как и в день ее прихода: влажный от росы песок под ногами, сосны, звонкие крики дроздов. Вокруг все оставалось неизменным. Белая царапина от осколка на стволе осины? Год-два - и она затянется новой корой. Выжженная земля на полянке? Уже будущей весной здесь пробьется трава. Колючую проволоку растащат крестьяне для изгородей на огородах. И ничто в этом лесу не будет напоминать о войне. И только сердце навсегда сохранятся и этот белый шрам, и эта гарь, и не сок, изрытый снарядами. Вся жизнь ее осталась здесь. А впереди? Какие-то патроны, как сказал Баркан. Вспомнив его, Зина тоже сорвала листочек и, влажный, холодный, приложила к векам. Это освежало. Она охватила рукой черемуховый куст и мокрыми ветками умыла лицо.

- Зиночка, - услышала голос.

Обернулась: Юра. Семечкин подумал, что Зина плачет, и немного смутился.

- Прощай, Юра, - грустно сказала Зина, подавая руку. - Иду домой.

- Правильно! - Семечкин оживился. - Как раз об этом и я хотел с тобой поговорить. Здесь жара начинается, немцы танков подтянули - жуть. Будем держаться. Сегодня вызвал командир дивизии: "Юра, - говорит, - на тебя вся надежда". Вот иду в полк.

Зине показалось, что Семечкин выпил. А он обнял ее, сунул в руку какой-то пакетик и пошел. Юра оступался на выбоинах дороги, и Зина снова подумала - пьян. Она развернула пакетик: три слипшиеся раздавленные конфетки "Аида". Как ни тяжело было на душе, этот неожиданный подарок вызвал улыбку.

Зина шла к Вейно; густой дым стлался над станцией, над окружающими полями и рощами, утренний воздух дрожал от взрывов.

- Дура, куда прешься! - крикнул взъерошенный конник, попавшийся навстречу. - Там немцы, не видишь? - И он ускакал через ячменное поле к лесу.

Зина остановилась в нерешительности. Но мимо нее к Вейно промчались связной броневичок и санитарная машина, а за ними вскоре пошли грузовик с пушкой и автобус с бойцами. Зина двинулась к Вейно. Немцев там не было, но бой шел совсем рядом. Железнодорожные составы, один за другим, уходили на Молосковицы.

За станцией в березовой роще били тяжелые орудия. Не зная, как быть дальше, Зина решила пойти на звук этих выстрелов и углубилась в рощу. Неожиданно на повороте лесной дороги она услышала плач. За канавой, на поваленном дереве, сидел мальчик лет восьми и, опустив голову в колени, плакал.

Зина остановилась:

- Мальчик, что ты? Кто тебя?

Мальчик поднял лицо с опухшими глазами, хотел что-то сказать и заплакал еще горше. Зина протянула ему конфеты, которые все еще Держала в руке. Но ребенок, надрываясь от плача, снова ничего не ответил. Тогда она присела и обняла его; мальчик прижался к ее груди, судорожно обхватил руками шею:

- Тетенька, не оставляй, возьми меня с собой, тетенька!

- Эй, пацан, что авралишь?

На дороге стояли два моряка в бушлатах. Один с винтовкой за плечами прикладом вверх, другой с наганом и кинжалом у пояса.

- Ваш? - спросили они Зину.

Она отрицательно качнула головой.

- Ага, от части, значит, отбился? - Краснофлотец с кинжалом улыбнулся.

Мальчик притих, разглядывая моряков.

- Как зовут? - спросили его.

- Вася, - ответил он, все еще всхлипывая. - Василий Петрович.

Моряки рассмеялись.

- Василий Петрович, вот здорово! Садись-ка сюда. - И тот, кто был с кинжалом, посадил его к себе на плечо. - Меня тоже Васей зовут, тезки, значит. Пойдем с нами кашу есть.

Моряки с Васей быстро зашагали через рощу. Зина в отдалении шла за ними.

Вскоре деревья поредели, и там, в березняке, на рельсах, она увидела бронепоезд. Оттуда уже махали руками и кричали:

- Донцов, старшина! Сейчас отходим.

На бронепоезде все было в движении, он только что отстрелял, орудия опускали свои длинные стволы, командир искоса поглядывал с мостика на небо, где появился "горбач".

Старшина Донцов тоже взглянул на воздушного разведчика:

- Засекли, паразиты! Сейчас крыть начнут.

Он высоко поднял Васю, моряки подхватили мальчика и втащили в бронированный вагон. Донцов обернулся на сиротливо стоявшую Зину:

- А вам куда, гражданочка? Может, подбросим?

- Не по пути нам, мне в Ленинград.

- Почему так думаете - не по пути? А ну, садитесь, живо!

Зина заторопилась, подбирая узкую юбку и больно стукаясь голыми коленками о железные ступени отвесной лесенки. Она чуть не сорвалась, когда близкий взрыв вскинул кверху черные комья сырой лесной земли.

- Ну вот, так и есть, нащупали! - сказал Донцов, поддерживая Зину. Снова невдалеке ударил снаряд, но бронепоезд уже набирал скорость.

Точнее говоря, это была железнодорожная батарея. На открытых площадках стояли два тяжелых дальнобойных орудия, а на двух других расположилось до десятка легких зенитных пушек. Бронированным был только один вагон, тот самый, где находился командир и где сейчас Зина с Васей пили чай. Краснофлотцы радушно угощали необычных гостей всем, что только нашлось в их Запасах. Появились и печенье, и шоколад, и шпроты, а командир, порывшись в чемодане, извлек и положил на стол лимон. Все уже знали грустную историю молодой женщины. Старшина Донцов расспрашивал Васю: