Любовь Орлова

Михаил Орлов был не только другом, но и счастливым соперником Пушкина. Он женился на Екатерине Раевской, которую, говорят, великий поэт любил безответно. Более двадцати портретов пером Екатерины Раевской оставил Пушкин на полях рукописи «Бориса Годунова». Но даже это весьма щекотливое обстоятельство не повлияло на его дружбу с Михаилом Орловым.

Михаил Орлов являлся членом Союза благоденствия и в декабре 1825 года был арестован одним из первых. После шести месяцев в Петропавловской крепости его сослали, но не в Сибирь и ненадолго. Он единственный не назвал на допросах ни одного имени и при этом был избавлен от тех суровых наказаний, которые обрушились на его сподвижников. Разумеется, он вышел в отставку, и государственная карьера для него была закончена в его 30 лет. Однако блистательно одарённый и деятельный Михаил Орлов, вернувшись в Москву, стал членом целого ряда научных и литературно-художественных обществ. А в 1832 году создал Московское художественное общество, которое, претерпев много всяких преобразований, стало той основой, на которой в наши дни существуют два высших учебных заведения: Московский архитектурный институт и Московский художественный институт имени Сурикова.

Вот так, очень коротко, обстоит дело с родословной Любови Петровны по линии отца. Что же касается материнской линии, то моя прабабушка (Любина мама) Евгения Николаевна в девичестве носила фамилию Сухотина. Её дядя, Михаил Сергеевич Сухотин, был женат на дочери Льва Толстого Татьяне Львовне. Интересно, что мои окна смотрят прямо на дом Льва Толстого в Хамовниках, где, естественно, бывали мои предки Сухотины.

Всего этого я раньше толком не знала, в доме об этом не говорили. Сначала — по понятным причинам нежелательного в советское время дворянского происхождения. Потом, вероятно, это стало привычным. Просто я знала, что наши предки — дворяне. Но вот мне стал звонить знаток русской генеалогии Владимир Николаевич Санеев. Он, что называется, «вычислил» меня как некое звено в цепи рода Орловых и очень просил моего разрешения прийти и познакомиться: может быть, есть какие-нибудь старые фотографии, семейные легенды. К тому же и он сам, по его словам, принадлежит к какой-то ветви древа Орловых.

«Орловы… Наполеон… Бородино… Раевские…» — слышала я в телефонной трубке. Но, одна в пустой квартире, я, честно говоря, побаивалась открыть дверь незнакомому человеку. По телефону-то он декабрист, думала я, а как дверь откроешь… Но опасения были напрасны. К тому же Владимир Николаевич оказался на удивление похожим на бабушку — тонкостью черт лица и странной смуглостью. Мы смотрели фотографии, я слушала его рассказы о своих великих предках, о подвигах, славе и победах, которые мы все изучали ещё в школе на уроках русской истории, и пила чай без сахара. В то лето в Москве почему-то были с ним перебои…

Подробнейшая справка Санеева о родословной Любови Орловой опубликована в книге Д. Щеглова «Любовь и маска». Должна сказать при этом, что ещё один специалист по генеалогии русского дворянства не менее убедительно объяснил мне, что Любовь Орлова принадлежит к куда более скромному роду, хотя и не менее древнему. По этой версии среди мелкопоместных предков Орловых было много священнослужителей, ветеринаров и военных. Этот род берёт своё начало в том числе и в Полтавской и Витебской губерниях и имеет примесь польской крови.

Так или иначе, дворянская семья Любочки Орловой оказалась в 1917 году, как и все люди этой породы, в крайне затруднительном положении. Правда, было одно маленькое утешение. «Видишь, Женечка, — добродушно рокотал бархатным голосом мой прадед и Любочкин отец Пётр Фёдорович, — видишь, как хорошо, что я успел проиграть в карты наши три имения. Сейчас всё равно отобрали бы. По крайней мере, не так обидно!» Высокий красавец Пётр Фёдорович обожал свою маленькую и очень властную жену. Однако его жизнелюбие и широта натуры, судя по всему, не всегда были подвластны и ей. Пётр Фёдорович музицировал и прекрасно пел. Евгения Николаевна, говорят, была хорошей пианисткой. Орловы дружили с Шаляпиными и не раз всей семьёй проводили лето в их имении Ратухино на Волге. Дело в том, что Пётр Фёдорович работал в Ярославле на строительстве моста через Волгу, и летом к нему приезжала вся семья. Оттуда и ездили в Ратухино. Шаляпин, Собинов, Коровин… С детства сестёр окружали гиганты, уникальные индивидуальности, не знающие границ творчества, фантазии и артистизма. А начало этой дружбы обусловило то, что дочь Шаляпина Ирина и старшая сестра Любочки Нонна вместе учились в гимназии. Отзвуки дружбы моих бабушек и великого певца коснулись и моего детства. Среди фотографий в бабушкиных альбомах я помню большой портрет Шаляпина с его дарственной надписью: «Очаровательной Нонночке. И пусть Бог бросит цветы счастья на пути твоём. Фёдор Шаляпин». Люба рассказывала, что Фёдор Иванович называл Нонну Петровну статуэткой Танагра. Это знаменитые терракотовые женские фигурки, которые изготовляли в Древней Греции. Они отличались особым изяществом и изысканностью линий. Помню и крупную седую даму, появлявшуюся в калитке во Внукове под радостные возгласы бабушки: «Ирочка!» — Ирину Фёдоровну Шаляпину.

Фёдор Иванович два-три раза в год в своём доме на Садовой устраивал детские праздники. На одном таком балу для детей пятилетняя Любочка

Орлова, вся в розовом, играла, танцевала и пела в музыкальной сказке «Грибной переполох». Ей досталась роль редьки. Она всех очаровала, и сам Шаляпин, подхватив девочку на руки, сказал: «Ах, Любашка, моя Любашка, будешь ты, Любашка, ба-а-льшой актрисой!» — после чего девочка подбежала к матери: «Мама, я буду большой актрисой и буду тебя возить в большой карете!» Этот детский спектакль делали профессионалы, да ещё какие! Костюмы были придуманы и сшиты самой Ламановой, которая в 1920–1940-е годы была самой модной портнихой или, как сказали бы теперь, модельером в Москве. Она одевала самых известных людей столицы того времени. «Одеваться у Ламановой» — это был один из признаков высшего общественного положения и признания. Выдающийся мастер бытового и театрального костюма, Ламанова стала автором первой в жизни сценической одежды пятилетней Любочки Орловой. Она же потом одевала и кинозвезду Любовь Орлову.

Зрители на детском спектакле у Шаляпиных, естественно, были из самой высокой элиты творческой Москвы. С детства Любочка вдыхала атмосферу творчества, питалась энергией личностей предельного масштаба, и блеск таланта был ей знаком с самого начала жизни. Она воспитывалась среди тех, кто достиг вершин славы и возможностей человеческого творчества, среди тех, кто этим творчеством был одержим и видел лишь в нём весь смысл и содержание жизни. Позже и она будет жить по этим законам. Любочка вместе с сестрой Нонной училась в музыкальной школе. Нонна была на шесть лет старше. Любочка училась игре на фортепьяно, а Нонна осваивала искусство игры на скрипке. Родители мечтали о музыкальной карьере для своих дочерей. Но грянул 1917 год, который, как мы уже знаем, стал в жизни семьи Орловых тем, чем он стал для большинства людей этого сословия. На них обрушились разруха, нищета и безработица революции и Гражданской войны. Орловы жили в Воскресенске, где снимала домик сестра Евгении Николаевны — Любовь Николаевна. У неё была корова. Это добродушное животное стало поистине спасением для семьи. Сёстры в больших тяжёлых бидонах возили молоко в Москву на продажу. Промёрзшие, грязные пригородные поезда со сломанными и ободранными сиденьями, выбитыми стёклами, убогим освещением. Не внушающая доверия вечерняя публика, постоянное чувство опасности и страха. Безлюдная дорога и неблизкий путь к дому от станции. Ахи и охи родных, когда замёрзшие, уставшие и голодные сёстры наконец оказывались в тепле дома. Всё-таки вдвоём сёстрам было не так страшно.

Неокрепшие руки пятнадцатилетней Любочки часто примерзали к ледяному металлу неподъёмных бидонов и навсегда сохранили следы этого непосильного напряжения. Забота о том, что она должна быть одета так, чтобы кисти рук не бросались в глаза, стала впоследствии постоянной проблемой актрисы. Очень часто на фотографиях она стоит, сидит, идёт — зимой и летом — в перчатках…