Неизведанными путями

Оставив Ершова часовым, все остальные отправились в баню, которую истопила гостеприимная хозяйка. Мылись долго, каждый старался не только хорошенько попариться, но и выстирать белье. Некоторые уже успели высушить выстиранное и начали одеваться. Одевшись раньше других, я вышел из бани и увидел вооруженного всадника, что-то расспрашивавшего соседку наших хозяев. В этот момент из ворот дома, где мы остановились, вышел Ершов. Увидев всадника, он спросил его:

— Чего тебе?

Тот, не отвечая, быстро повернул коня и пустился наутек. Ершов вскинул винтовку и сделал по нему несколько выстрелов, но промахнулся. Я понял, что это вражеский разведчик, и, крикнув ребятам, которые все еще возились в бане: «В ружье!» — бросился в дом, чтобы захватить винтовки и патроны. Вместе с Ершовым мы забрали оружие и побежали в баню навстречу товарищам. Одни выскакивали из бани уже одетые и брали у нас винтовки, другие же, надевая на ходу недосушенную одежду, бежали вслед за нами на небольшую возвышенность, где мы решили встретить противника. Вбежав на пригорок, мы увидели вдали конный отряд белых, с полсотни всадников, который держал направление к нашей бане. Мы залегли и, выждав, когда он поравняется с нами (мы оказались у него с фланга), дали несколько залпов. Часть отряда спешилась и цепью повела наступление на наш пригорок, а остальная, большая часть, двинулась в обход в конном строю. Мы дали еще несколько залпов и, чтобы не попасть в окружение, прячась за деревьями, стали уходить в глубь леса, держа направление на Куватал.

Дальше наш путь на Уфалей протекал без особых приключений, если не считать встречи в районе Куватала с отрядом Файки Наседкина, с которым мы не стали ввязываться в драку, а прошли тихо, стороной, потому что у него было не меньше 300 человек, как нам сказали углежоги Куватала.

Наконец в первой половине июля мы добрались до Нижнего Уфалея, куда в это время стекались все отряды златоустовского направления.

Здесь мы узнали о трагической гибели Ивана Михайловича Малышева. Скорбь сжала наши сердца. Это он послал нас в тыл к белым, но отчитаться ему о выполнении задания нам уже ее пришлось.

Часть вторая

1-й ГОРНЫЙ СОВЕТСКИЙ ПОЛК

СМОТР ОТРЯДОВ В НИЖНЕМ УФАЛЕЕ

В июле 1918 года, когда советские добровольческие отряды после поражения под Златоустом стекались в Нижний Уфалей, обстановка на Урале была тяжелой. Под прикрытием обманутых солдат чехословацкого корпуса контрреволюционная буржуазия начала быстро создавать свою армию. Костяком этой армии явилось многочисленное реакционное офицерство и зажиточная часть крестьянства, озлобленная продразверсткой и поверившая кулацко-эсеровской агитации.

Части же Красной Армии на Урале в это время были еще очень слабы: плохо обучены, слабо вооружены, а главное плохо организованы. Они в большинстве своем состояли из добровольческих рабочих дружин и партизанских отрядов, возникших из деревенской бедноты и батраков. По своей структуре и численности они были очень разнородны.

Первые боевые неудачи на екатеринбург-челябинском направлении (между Кыштымом и Аргаяшем), гибель комиссара златоуст-челябинского направления Малышева, поражение руководимых им отрядов под Златоустом и поспешный отход их на Нижний Уфалей — все это заставило наше командование в срочном порядке приступить к слиянию раздробленных сил в более крупные и стройные части и по возможности однотипные (полки, бригады, дивизии).

В середине июля в Нижний Уфалей прибыл уполномоченный штаба Северо-Урало-Сибирского фронта Васько Богдан с заданием сформировать из всех отрядов, которые собрались в Нижнем Уфалее, полк.

Вскоре после своего прибытия Богдан назначил смотр войскам. По его приказу они выстроились на площади, недалеко от заводской ограды.

Узнав, что на площади строятся отряды, многие жители поспешили туда же, и скоро вся площадь была окружена любопытными. Особенно много было ребятишек, без которых, как известно, не обходится ни одно значительное событие.

На правом фланге построился местный Уфалейский отряд, левее стоял Белорецкий рабочий отряд, затем отряд уфимских башкир, за ним — Рождественский пехотный отряд с конной группой и другие отряды; замыкала левый фланг наша семерка, вернувшаяся с Красного Камня.

Выстроенные войска имели вид весьма пестрый. Серые шинели и зеленые гимнастерки фронтовиков перемежались с черными пиджаками рабочих и домоткаными зипунами крестьян. Военные фуражки, крестьянские картузы, башкирские рахчинки и даже турецкие красные фески виднелись на головах бойцов. Сапоги, ботинки с обмотками, башкирские сарыки, попадались и лапти. Таково было обмундирование выстроенных на площади войск.

Основное вооружение отрядов состояло из винтовок разных образцов, начиная от русской трехлинейной винтовки, кончая «Гра», «Ватерли» и берданкой. Гордостью крупных отрядов был станковый пулемет «Максим», но он являлся редкостью; роскошью считался также ручной пулемет «Льюис».

Рядом со спокойным, видавшим виды фронтовиком, которого ничем не удивишь и который знает «почем фунт лиха», можно было увидеть безусого, восторженного юнца, с гордостью державшего в руках отцовский дробовик.

Обращал на себя внимание четкостью строя башкирский отряд.

Много было здесь и необстрелянных рабочих, которые не только не знали военного строя, но и винтовку держали как-то неумело в своих черных от въевшегося металла руках.

Когда отряды были построены, на площади в сопровождении своего помощника и адъютанта появился Васько Богдан. Это был человек огромного роста, с пышной черной шевелюрой, какие носили тогда художники и анархисты. Он смотрел на людей, как с колокольни, возвышаясь над всеми на целую голову.

Васько Богдан требовал, чтобы командир рапортовал четко и громко, и тут же резкой репликой, ничего и никого не стесняясь, он давал краткую, но выразительную характеристику рапортовавшему командиру: «Молодец!» или, скривив кислую мину, шипя произносил: «Шляпа!». Оценка эта зависела от того, какое впечатление на него произвел командир своей выправкой и рапортом.

Тютнярцы были представлены на смотру тремя группами: пешим отрядом под командованием Спиридона Ходова, конным под командованием Ивана Тряпицина и прибывшей с Красного Камня семеркой. Все эти группы выделились в свое время из Рождественского партизанского отряда.

Когда Васько Богдан подошел к отряду Ходова, последние вытянулся в струнку и громко отрапортовал:

— Пехотный Рождественский отряд красных партизан. Командир отряда бывший унтер-офицер Ходов.

— Молодец! — сказал Васько, любуясь его стройной фигурой, туго затянутой в ремни.

Ходов любил щегольнуть внешностью: несмотря на жару, он был одет в черную кожаную куртку, на нем висел маузер в деревянной кобуре, карабин, шашка, бинокль, офицерская фляга и еще что-то. Одним словом, он был увешан, как шаман. За эту любовь увешивать себя разным оружием и побрякушками бойцы прозвали его «иконостасом».

Ходов стоял перед Богданом как изваяние, не дрогнув ни одним мускулом, и «ел глазами» начальство.

— Явишься ко мне в штаб после смотра, — сказал Васько Богдан, обращаясь к Ходову.

— Слушаюсь! — подчеркнуто громко ответил Ходов, взяв лихо под козырек и звякнув шпорами.

— Тянется, — сказал Ершов, наблюдавший за Ходовым, и добавил: — Метит на полк.

Василий Ершов, лихой разведчик, не терпел показной храбрости и вообще фальши и никогда не задерживался с высказыванием резких, но справедливых суждений.

А Васько Богдан был уже у другого отряда.

Обходя фронт отрядов, Васько старался произвести впечатление на людей своим импозантным видом и огромным ростом. Видно было, что он немного рисовался.