Земля и небо. Записки авиаконструктора

Тогда я записался в группу парашютистов и стал исправно ходить на теоретические занятия и тренировки.

К началу осени 1934 года первый серийный самолет АИР-6, отделанный и окрашенный не хуже опытного, был вывезен на аэродром и подготовлен к полету. Приехавший по этому случаю в Ленинград Яковлев остановился в шикарной гостинице «Астория». Заранее предвкушая успех, он заказал парадный ужин.

В ожидании первого вылета, мы с АэСом прилегли на траве. Тут ко мне подошел инструктор-парашютист Зеваев с вопросом:

— Будешь прыгать? Мы сейчас начнем.

Я пообещал прийти через полчасика. АэС спросил меня:

— И зачем вам это надо?

— Интересно.

После полета первого серийного АИР-6, прошедшего успешно, я направился на другой конец аэродрома, где виднелся У-2, а собравшийся на аэродроме заводской народ не стал расходиться, желая посмотреть мой прыжок. Остался и АэС.

Тут меня уже ждали. Подошедший врач пощупал пульс.

— Сколько? — поинтересовался я.

— 180.

— Значит прыгать нельзя?

— Почему же? У всех так.

Ну, думаю, вот это да! Я еще на земле, а сердце колотится, как бешеное. Что же будет там, в самолете, при прыжке?

Но тут подсуетились с парашютом, я влез в кабину, затарахтел мотор, и мы полетели. Я думал, что самолет будет делать два круга и почти успокоился, когда еще не закончив первого, летчик сказал:

— Вылезай!

Еще на земле я дал себе зарок: выполнять команды без промедления, поэтому резко встал, но задний парашют за что-то зацепился. Я дернулся вперед — уперся передний. Тогда, действуя осторожнее, я выпрямился, перелез через борт, держась одной рукой за край кабины, поставил одну ногу на крыло, а другую вставил в подножку и только успел взяться правой рукой за кольцо, как услышал:

— Прыгай!

Мельком взглянув через плечо и ничего не увидев, кроме чего-то коричнево-желтого, отпустил левую руку.

Нас учили считать до трех, прежде чем дергать за кольцо, но я не считал, а, немного выждав, сделал неуверенную попытку выдернуть кольцо. Оно не поддалось, а под ногами очутилось голубое небо. Я схватился двумя руками за кольцо, и оно легко выдернулось. Ну, слава Богу, теперь нужно только немного подождать.

Но ждать не пришлось. Меня бесцеремонно, крепко дернуло. Посмотрел вверх — белый купол на голубом фоне. Вниз — коричневая земля. Кругом — линия горизонта. И такая легкость, просто ликование. Все позади.

Но оказалось, позади еще не все.

Первым впечатлением было ощущение, что я, слегка покачиваясь, подвешен между небом и землей. Потом земля стала как будто ближе. Затем приближение ускорилось, я вспомнил чему нас учили и попытался повернуться лицом по ветру. Скрестив руки над головой, я взялся за стропы и потянул их в разные стороны. Но земля почему- то побежала от меня. Когда отпустил стропы — та же история. Я заметался туда-сюда, а снос тоже менял свое направление. Когда же я, наконец, понял, что принимаю собственное раскачивание за ветер, земля вдруг пошла на меня быстрее, и… бряк! В левой щиколотке что-то хрустнуло. Я попытался встать, но появилась резкая боль в ноге, и мне пришлось снова сесть.

Ко мне бежали люди. С их помощью я как-то доковылял до завода, но вот незадача: заводская «Эмка» одна, а распорядителей двое. Заместитель директора Шульман командует: «В Асторию», а дежурный по заводу, уже вступивший в свои права, мой приятель Женька Капитонов: «В больницу». Наконец, нашли компромисс: одним рейсом завезти меня в больницу и продолжить путь в «Асторию».

Когда добрались до больницы им. Коняшина и повели меня по лестнице, Шульман слева, АэС справа, я ему и говорю:

— Вот, Александр Сергеевич, тот случай, когда я сел вам на шею.

— Подождите, — отшутился он. — Я вам еще отомщу.

Шульман хихикнул в свою черную кудрявую бороду, а мне было не до смеха: они-то сейчас поедут весело обмывать первый вылет серийного АИР-6, а меня ждет в этом конском заведении унылая койка.

Скучать, правда, особенно не пришлось. На другой же день после того, как наложили шину на перелом кости у лодыжки, является коновал в образе женщины с резиновым молоточком и, сняв шину, начинает постукивать по едва-едва начавшему заживать перелому. У меня от боли глаза чуть не вылезают из орбит, я корчусь и стенаю, а соседи по палате корчатся со смеху.

Правда и я, грешен, присоединяюсь к ним, когда очередной жертвой этой истязательницы становится мой сосед по койке. На вопрос «Зачем вы это делаете?», она ответила:

— Этот метод вызывает прилив крови к больному месту и ускоряет сращение.

— А может быть, было бы лучше оставить больных в покое?

Нет, не случайно эта больница носит имя Коняшина. В ней есть нечто конское.

Однако в больнице оказалось не так уж все неприятно. Скорее — наоборот. Не знаю, благодаря ли этим истязаниям, или просто молодость брала свое, но перелом вскоре стал заживать. Я начал потихоньку ходить, чему способствовало то, что поломалась только одна малая кость, а большая не пострадала. Настроение поднимали и знакомые с авиазавода, навещавшие меня.

Но особенно приятными были визиты инструктора-парашютистки Веры Федоровой, рекордсменки мира среди женщин по прыжку с высоты более 6 километров без кислородного прибора, которая проводила предварительные занятия с нашей группой еще до Зеваева. Хотя она и была замужем, это ее не особенно связывало, так что наши отношения, особенно после больницы, вышли за пределы товарищеских. И только отъезд из Ленинграда прервал наше знакомство.

Метаморфоза

Возвратившись из Ленинграда в Москву, я не нашел свое КБ в Авиационном переулке. Оказалось, что мы все перебрались на новое место, туда, где и теперь пребывает ОКБ им. А. С. Яковлева. На внушительной территории имелось одноэтажное кирпичное строение. Там, в одной большой комнате, первоначально разместились конструкторы Группы легкой авиации. Здесь тогда стояли три стола, за которыми, лицом к конструкторам, сидели Трефилов, Беляев, а иногда и Яковлев. В первом ряду, напротив стола Яковлева, отвели место и мне. Слева сидели Глеб Седельников и Андрей Ястребов. Дальше — еще человек двадцать конструкторов и расчетчиков.

Пока мы в Ленинграде оказывали, как могли, техпомощь в освоении производства АИР-6 серийным заводом, здесь, в Москве, даром времени не теряли. Уже к концу лета 1934 года был построен АИР-9, первый свободнонесущий моноплан конструкции Яковлева. Это был пробный самолет подобного типа, за которым последовали подобные ему АИР-10 и Я-20. Последний из них стал широко известен как УТ-2, строившийся крупными сериями.

Территория кроватной мастерской, куда в 1934 г. переехало ОКБ Яковлева

Построенные ранее три опытных экземпляра АИР-6 и присоединенный к ним первый серийный из Ленинграда свели в одну группу, «колхоз», как ее прозвали, и отправили в дальний перелет Москва-Иркутск-Москва, благополучно и помпезно закончившийся в Тушино в День авиации 18 августа 1934 года при большом стечении народа.

Яковлев со своей Группой легкой авиации оказался живучим, получив в 1933 году территорию кроватной мастерской, а затем, спустя год, и статус завода № 115 ГУАП (Главного Управления авиационной промышленности). Как территория, так и строения постепенно, отчасти с помощью самих сотрудников, устраивавших субботники, приобретали приличный вид.

Как-то раз появляется с визитом, по моему наивному понятию «дружеским», сам начальник ЦКБ завода № 39 Сергей Владимирович Ильюшин, бывший с декабря 1935 года еще и начальником Отдела опытного самолетостроения ГУАП. Побродив вместе с АэСом по территории завода, он посетил и «кабинет» Яковлева.

Трефилов с Беляевым дипломатично ушли, а я, корпевший над чертежом и сидевший прямо перед ними, в расчет не принимался. Я навострил уши.