Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Однако ему посчастливилось видеть торжество своих идей еще при жизни. Замечательно, что первыми сторонниками его воззрений явились не химики, а математики – Лаплас, Менье, Монж.

В 1785 году Бертолле первым из химиков объявил себя сторонником новых воззрений. В следующем году к нему присоединились Фуркруа и Гитон де Морво. В 1788 году Лавуазье и его последователи предприняли коллективное опровержение старого учения, издав во французском переводе книгу Кирвана «Опыт о флогистоне» и снабдив ее подробными примечаниями; наконец, в следующем году начали издавать журнал «Annales de chimie», проводивший новые химические воззрения. Еще два-три года – и победа могла считаться полной, лишь немногие голоса раздавались в защиту флогистона: Пристли и Ламетри до конца были верны старому учению, но их уже никто не слушал.

Напротив, теперь затянули другую песню. Теория Лавуазье в изложении Фуркруа и других превратилась в теорию французских химиков. Люди, когда-то нападавшие на «научную ересь», разом переменили фронт: ересь оказалась банальной истиной, давно им известной и чуть ли не ими открытой. Словом, повторилось обычное в таких случаях «мы пахали».

Лавуазье был возмущен такими притязаниями. В сборнике своих работ, изданном только после его смерти г-жой Лавуазье, он в резких выражениях требовал восстановления своих прав: «Это не теория французских химиков, как ее называют, это моя теория, моя собственность, и я заявляю свое право на нее перед современниками и потомством».

Замечательно, что и до сих пор находятся люди, посягающие на это право.

Они указывают на факты, открытые Пристли, Шееле, Бергманом и пр. и послужившие материалом для здания, воздвигнутого Лавуазье; откапывают в забытых трактатах старых химиков Рея, Яна Майова и других отдельные замечания, намеки, смутные указания, в которых можно видеть смутное, почти бессознательное предчувствие новых воззрений. И на основании всего этого доказывают, что не «дилетант Лавуазье» открыл законы, метод, основные истины новой химии, а… неизвестно кто, сами отрылись…

Эта печальная история повторяется по поводу каждого великого открытия, но человечество в конце концов умеет воздать каждому и по делам его! Нападки и враждебная критика только резче оттеняют разницу между фактом и объяснением факта, случайным намеком на теорию и самой теорией. Так и здесь: чем глубже мы проникаем во мрак, расстилающийся перед Лавуазье, тем более восхищаемся светом, озарившим область науки после его трудов.

В заключение этой главы нам остается сказать несколько слов о литературных достоинствах Лавуазье. Слог его ясен и прост в высшей степени, форма вполне гармонирует с содержанием; в соединении с могучей силой ума, необыкновенно ясного, логического, систематичного, с величием истин, открываемых им, это производит положительно чарующее впечатление. В учебниках вам преподносят великие истины в готовой, более или менее догматической форме; вы соглашаетесь с ними – потому что нельзя не согласиться – совершенно спокойно и равнодушно. Но, читая мемуары Лавуазье, вы видите их зарождение. Перед вами хаос, «тьма над бездною»… И вот начинается творческая работа; тьма рассеивается, суша выступает из воды, – на ваших глазах возникает новый мир. Что может быть восхитительнее этого зрелища!

Глава IV. Общественная деятельность Лавуазье

Общий характер деятельности Лавуазье. – Академия. – Исследование тюрем. – Мнение о месмеризме. – Агрономические опыты Лавуазье. – Участие в комитете земледелия. – Инструкция провинциальным собраниям. – Управление пороховыми заводами. – Взрыв в Эссонне. – Провинциальное собрание в Орлеане. – Споры о податях. – Откупная деятельность Лавуазье. – Стена вокруг Парижа. – Заключение.

Общественная деятельность Лавуазье поражает своим разнообразием и характерна для людей его эпохи. Он принадлежал к партии прогрессистов, мечтавших обновить старый порядок без крови и потрясений. Ее деятельность оставила мало следов: это был в полном смысле слова глас вопиющего в пустыне. Она стремилась к коренным реформам и кончала на практике ничтожными мелочами, бесполезными заплатами, которые не могли держаться на расползавшемся платье. Во главе ее стоял Людовик XVI; но и его усилия разбивались о сопротивление защитников старого порядка, косневших в своем непонимании и упорстве. Одно время, с назначением Тюрго министром, казалось, что Франция вступает на новый путь, – но Тюрго пал, и с ним пали его реформаторские попытки. Старая система почти вплоть до революции сохранилась во всех своих существенных чертах: с привилегиями знати и духовенства, с грудой податей, не дававших вздохнуть народу, с убийственной системой внутренних таможен, с местным управлением сатрапов-интендантов… Наконец, разразилась революция и разметала ветхое здание со всеми подпорками, починками и заплатами. Наступил новый порядок вещей, и деятельность упомянутой партии была забыта, только новейшие историки откопали следы ее в архивах. Лавуазье был одним из самых рьяных приверженцев ее. В нижеследующих строках мы дадим краткий очерк его деятельности в различных сферах общественной жизни, начиная с академии.

Избранный в 1768 году адъюнктом, в 1772-м он стал действительным членом, в 1778-м – пенсионером, в 1785-м – директором академии. Вопреки опасениям товарищей, занятия откупом не помешали ему проявить удивительную энергию в академических делах. Число его докладов (не считая собственно ученых мемуаров) – более двухсот. Тут есть отчеты о новых изобретениях, открытиях, книгах по разнообразнейшим вопросам науки и техники, например, об анализе цеолита, о новом механическом кресле для больных, о метеорологических наблюдениях Мори, о китайских чернилах, о фальсификации сидра (целое исследование, вызванное несколькими случаями отравления сидром вследствие вредных примесей) и прочее.

Нередко академия поручала ему отвечать на запросы различных лиц и учреждений, например, о безопасности новых пиротехнических изобретений, о способах очистки соли (на запрос министра финансов), о стоимости колониальных продуктов (на запрос морского министра). В должности директора академии ему приходилось хлопотать о назначении премий, о порядке чтений на заседаниях, об инструкциях для путешественников и т. п. Наконец, он участвовал во многих комиссиях, например, по вопросу об улучшении тюрем (1780 г.), о месмеризме (1783 г.), об улучшении аэростатов (1784 г.) —тогдашней новинки, возбудившей преувеличенные надежды. Мы не будем, конечно, излагать подробно всю эту массу дел, более или менее частных и специальных, но остановимся вкратце на исследовании тюрем и опытах с месмеризмом, так как в этих двух случаях довольно ярко обнаруживаются: в первом – гуманные принципы общественной деятельности Лавуазье, во втором – замечательная сила его ума.

В 1780 году Неккер предложил академии предпринять исследование тюрем и указать реформы, которые она сочтет необходимыми. В комиссии, назначенной академией, главную роль играл Лавуазье. В докладе о результатах исследования он горячо ратует за реформы, указывая на ужасное состояние тюрем: «Воздух и свет с трудом проникают в эти зараженные, вонючие камеры; крошечные окна размещены совершенно неправильно; на нарах арестантам негде повернуться от тесноты; вместо матрацев гнилая солома; трубы отхожих мест проходят через камеры, и вредные миазмы отравляют воздух. В темницах вода просачивается сквозь стены, и платье гниет на теле узников, которые тут же отправляют все свои нужды. Везде на полах лужи гниющей воды… всюду грязь, гниль и мерзость!»

Далее он перечисляет улучшения, которые нужно произвести в отношении помещения, света, воздуха, дезинфекции, и заканчивает настойчивым требованием изменить эту «картину, возмутительную для человеческого чувства».

В 1783 году он участвовал в комиссии по исследованию месмеризма. В то время существовало два мнения об этом предмете: одни отрицали сами факты, подавшие повод к учению о животном магнетизме, приписывая всё шарлатанству и фокусам; другие не только признавали факты, но и объясняли их таинственными силами, действующими вопреки естественным законам. Лавуазье, опираясь на опыты, произведенные комиссией, объясняет явления так называемого животного магнетизма внушением. «Не прибегая к средствам, предписываемым практикой месмеризма, можно достигнуть совершенно тех же результатов, овладев воображением пациента». Это облегчается «склонностью к машинальному подражанию, которое, по-видимому, представляет общий закон организмов». «Магнетизм или, вернее, подражание мы встречаем в театрах, армиях, во время восстаний, в собраниях – всюду с удивлением наблюдаешь результаты этой страшной и могущественной силы».