Воспоминания

30 августа был бал в Дворянском собрании, и я сопровождал генеральшу Тимирязеву, которая хотела мне показать весь цвет астраханских красавиц, и действительно, это был прекраснейший венок из молодых женщин и девушек... Явно преобладал южный тип: среди 50 или 60 дам, собравшихся на бал, я увидел лишь одну-единственную блондинку, все остальные были жгучие брюнетки с чудесными черными глазами, роскошными волосами и перламутровыми зубами... В их жилах текла армянская кровь, так как большинство жителей Астрахани были армяне или смесь русских и армян. Первую неделю моего пребывания в Астрахани я провел просто замечательно, всюду встречал радушный прием, особенно в семье бравого коменданта, его зятя Оссе, у А., молодая жена которого слыла первой красавицей города; действительно, более красивых глаз и прекрасного цвета лица я не видел.

4 сентября я совершил с адъютантом генерал-лейтенанта-Тимирязева и капитаном П. поездку в Тюмен, владение калмыцкого князя. Мы ехали по почтовому тракту вдоль правого берега Волги; проделав 90 верст до станции Серогрязовская, остановились там на ночь и 5 сентября, рано утром, переправились на баркасе на другой берег, где находился великолепный дом князя, располагавшийся возле красивого каменного калмыцкого храма. Отставной полковник князь Тюмен нас не принял; старый, больной, он вел здесь жизнь сибарита; в доме его утонченная цивилизация уживалась с варварским укладом кочевой жизни. С 1812 по 1814 г. старый князь принимал участие в кампании, командовал калмыцким полком, дойдя с ним до Парижа, где вкусил все прелести жизни, и вернулся в свою степь полуварваром, полуцивилизованным человеком. Он обладал огромными богатствами: в. многочисленных кибитках калмыцкой орды жили его верноподданные, а в необъятных астраханских степях паслись бесчисленные стада овец и табуны лошадей. Его сын, кавалерийский офицер, принял нас очень любезно; он показал нам свою суконную фабрику и позволил присутствовать на буддийском богослужении.

Храм с двумя полукруглыми портиками, построенный по образцу Казанского собора в Петербурге, был украшен внутри страшными идолами; в глубине находилась святая святых - статуя сидящего Будды с многочисленными жертвенными чашами у ног божества. Появилось несколько калмыцких священнослужителей (геллонгов) в фантастических одеждах, с различными музыкальными инструментами, среди которых бросились в глаза тамтам и две прямые трубы в шесть шагов длиной. Богослужение началось с гнусавого пения. Все священнослужители стояли попарно на коленях, лицом к Будде. Затем началась ужасная музыка; особенно кошмарными были звуки труб, их можно было услышать на расстоянии пяти-шести верст, а вблизи них буквально разрывались барабанные перепонки. Калмыки, очевидно, обладают крепкими нервами, чтобы любить такую кошачью музыку.

Затем нам показали соколиную охоту, после чего мы отправились в степь, где для нас пригнали табун полудиких калмыцких лошадей. Нам предложили выбрать лошадей; тотчас же молодой калмык ринулся на неоседланном коне в гущу табуна, разбежавшегося в разные стороны, и вмиг набросил аркан на шею указанной нами лошади, которая вставала на дыбы и яростно брыкалась. В этот момент другой калмык вскочил на бесившегося коня; держась коленями за его бока и ухватившись руками за гриву, он быстро снял аркан, и тут началась борьба с испуганным животным, никогда не знавшим ни седла, ни узды. Конь вставал на дыбы, брыкался, бросался на землю, делал неистовые прыжки и повороты, но всадник словно прирос к разъяренному зверю, который наконец бешеным галопом поскакал в широкую степь, чтобы через десять минут вернуться назад изнемогшим от борьбы и покрытым пеной. Навстречу ему бросился другой всадник, и укротитель на полном скаку вскочил на круп лошади своего товарища, а почувствовавшая свободу дикая лошадь с ржанием помчалась к табуну. Этот опыт повторялся еще дважды, и каждый раз заарканивали указанную нами лошадь.

Табуны лошадей здесь, как и вообще в русских степях, делятся на так называемые косяки по 15-20 кобылиц с жеребятами, возглавляет который один жеребец. Находясь круглый год на пастбище отдельно друг от друга, косяки живут в мире и согласии. Случается, что кобылица убегает в другой косяк. Тогда супруг сбежавшей лошади приближается к косяку, в котором она находится, и угрожающим ржанием и топотом копыт вызывает противника на поединок; однако последний уже, как правило, отведал запретный плод и сам выгоняет "заблудшую овцу" из своего стада. Кобылица, отделавшись тем, что супруг несколько раз укусил ее в шею, спокойно возвращается с ним в свой косяк.

Если к табуну приближается волк, то кобылицы и жеребята сбиваются в плотную кучу, а жеребцы, окружив их, сами с ржанием выступают навстречу наглому разбойнику, который обычно убегает, так как при виде десятка или более разъяренных жеребцов волки нападать не рискуют.

После того как молодой князь Тюмен показал нам владения своего отца, мы осмотрели изнутри многие кибитки, сооруженные из решеток и покрытые войлоком. Внутренняя обстановка зависит от зажиточности семьи. Вдоль стен стояли раскрашенные деревянные, обшитые листовым железом сундуки, которые изготовляют в Сибири тысячами для жителей степей и Центральной Азии. Они были набиты одеждой и другими вещами семьи. На стене висели седла и уздечки. Теперь я имел представление о домашнем очаге калмыков. Женщины и девушки шили рубашки или другую одежду для себя и мужской части семьи или занимались приготовлением пищи на костре в центре кибитки, над которым висел котел; дым выходил в отверстие в верхней части жилища. Дойкой кобыл и овец также занимаются женщины, в то время как мужчины пасут стада или наслаждаются бездельем, покуривая короткие трубки.

Среди девушек много красавиц; у них блестящие черные глаза и перламутровые зубы, однако тип лица монгольский: широкие скулы и раскосые глаза, а цвет кожи темный, желтоватый.

К вечеру мы снова вернулись в дом князя, где нас ждал обильный обед или, скорее, ужин, полуфранцузской, полукалмыцкой кухни: мясо жеребенка, очень нежное и вкусное, бешбармак ("пять пальцев") - рубленое мясо в соусе, которое калмыки едят руками, баранина и шашлык; в изобилии имелись хорошие французские вина, а также шампанское, и мы улеглись спать поздно, с тяжелой головой.