Елизавета Петровна, ее происхождение, интимная жизнь и правление

Деньги эти он копил и собравши кругленькую сумму, Бирон купил громадные имения в Богемии и Силезии и преимущественно местечко Вартенберг (в Силезии), где род Биронов и по сегодня в почете и где и сегодня живут и здравствуют внуки и правнуки этого достойного мужа.

Наконец-то добился Бирон желанной цели, наконец-то назначили его правителем его родной сторонки Курляндии. И то же самое курляндское дворянство, ни за что на свете не решавшееся пятнадцать лет тому назад занести внука конюха в дворянскую запись, ныне склоняло пред ним голову и самым унизительным образом, без капли стыда, просило его принять герцогский курляндский титул и вместе с тем — быть господином страны, в которой он впервые увидел свет Божий; а в 1739 г. польский король самым торжественным образом назначил Бирона, как уже замечено выше, правителем Курляндии.

И наш счастливец был всех этих земных благ, право, достоин: он сумел пробраться в самый перёд политической жизни и добился как раз той же роли при возлюбленной своей, Анне, которую с таким успехом долгое время разыгрывал Меньшиков при Екатерине I-ой.

Его расточительность была так же безгранична, как и жадность, и кроме всевозможных доходов, плывших в его карман, добытых различным вымогательством, Бирон получал регулярно крупные суммы и от других держав, как напр. Австрии, Пруссии, Франции, Польши и пр. и всё это за важные сообщения, за любезное обещание в данную минуту оказать надлежащую услугу, мигнув кому следует, откуда ему нужно было ожидать опасность, и т. д., и т. д. — Подарками от нерусских державных властителей, выпавшими на долю безродного дворянина и случайного герцога, «хоть пруд пруди». Шкафы ломились под тяжестью золота, серебра, бриллиантов и прочих драгоценностей. Архитекторы, барышники, спекулянты то и дело сновали около замка могучего герцога и, право, остается только удивляться той массе денег, какую этот проходимец и плут выдавал за всё новые и новые постройки, виллы, дворцы и т. п., какие суммы платились им за рысаков, за собак наилучших пород, за всевозможные вещички, выписывавшиеся герцогской конторой из Парижа. К тому же был Бирон отъявленный картежник, и шулерство процветало в стенах его замка, как ныне может быть только лишь в самых записных картежных домах. Да, признаться, это шулерство было важнейшим моментом во всём образе Аннинского режима; во всём был азарт и всё велось помощью фальши и подкупов.

Но при всём том нужно отметить, что прошло равно девять лет и за всё это сравнительно долгое время при петербургском тревожном дворе не было ни одного заговора, чему нельзя было не удивляться. И поэтому не мудрено, что когда после этой мирной «эпохи» на сцену вновь выдвинулись заговорщики, то на них глядели как на вчерашних приятелей.

Право, пора была нарушить это скучное время, и вот явился русский Лоэнгрин в лице Долгорукого. Опала, в которой находилась эта семья, была снята, и в 1739 г. помилованные Долгорукие, шедшие ныне уже рука об руку с Елизаветой, их прежней противницей, снова пробуют свое счастье на поприще дворцовой революции.

Елизавета Петровна жила всё это время совершенно тихо и смирно. И с тех пор, как любовника её сержанта Шубина сослали в суровую Сибирь, заместитель же его Нарышкин бежал от преследований за границу, Елизавета, не выносившая одиночества, обратилась к Густаву Бирону, брату курляндского герцога, и скоро любвеобильное сердце старой девы билось новой страстью к этому избраннику. Отношения их с каждым днем становились всё интимнее и интимнее, и окружавшее их общество с любопытством ожидало конца, а конец в таких случаях был постоянно крестинами. Заговорщики имели целью свержение с трона Анны и её креатуры курляндца и возведение на престол Елизаветы Петровны с её возлюбленным Нарышкиным. Разумеется, властолюбивая княгиня не отказалась в принятии участия в таком выгодном для неё походе и простерла отважным конспираторам обе руки.

Недовольство, вызванное бироновщиной и её бесконечными поборами, охватило всё общество: все стали на Бирона смотреть, как на виновника народных бедствий. Поход Миниха в Турцию стоил громадных денег, не принеся никаких выгод. Как дворянство, так и бездольные крестьяне ждали с нетерпением развязки придворной шашни, так дорого стоившей неповинному в этой царской забаве отечеству.

Дворяне, отставленные милостью Остермана и Миниха подальше от трона и правления, уже давным давно были готовы в принятии участия в замышленном заговоре, выговорив себе всевозможные привилегии и, главным образом, право голоса в правлении, как-то было прежде. Иван Долгорукий, фаворит Петра II-го, взялся за ведение заговора, и ему, как стоявшему во главе движения, со всех сторон выражались чувства симпатии и полного согласия и готовности к действию, дожидаясь только приказаний. Но вот наконец и этот день подоспел. Всё было наготове и на мази, как говорится, — как вдруг нагрянули бироновские агенты и всех инсургентов заковали в цепи. Бирон пронюхал угрожавшую ему опасность и явился как снег на голову, разбил оппозицию прежде еще, чем она успела приступить к приведению своих замыслов в исполнение.

Во всех концах Руси Великой возвышались позорные столбы, всюду производились самые бесчеловечные пытки, и виновных, не лишенных жизни, сотнями гнали по Владимирке в отдаленнейшие места суровой, слезами и кровью омытой Сибири.

Ивана Долгорукого казнили колесом, трем другим Долгоруким отсекли головы, других троих заключили пожизненно в крепости. Елизавету тоже было чуть-чуть не сослали в монастырь, в смиренные монахини, и наверное в конце концов не избежала бы и она участи её многих предшественников, о которых всёроссийским подданным коротко и ясно сообщалось, что мол «ударом скоропостижно скончались». Но как от одного, так и другого ее спасло то обстоятельство, что она, как уже замечено, находилась в крайне интимном сношении с братом всемощного Бирона. Итак этот план был уничтожен.

Но на трон Анны претендовали не только одни упомянутые лица: кроме них можно было бы привести целый список Лепорелло-мечтателей, но все эти замыслы или были слишком маловажны, или же были накрыты в самом их зародыше.

В ту пору был кабинет-министром граф Волынский, и этот верный слуга своего отечества тоже не мог равнодушно смотреть на вольготную жизнь курляндца. К тому же этот авантюрист мотивировал свои права на российский вседержавный престол узами родства с домом Романовых. И, право, при обозрении всех этих экстравагантов приходишь к предположению, что в ту пору придворные заговоры были прямо-таки эпидемическим явлением, что зародыши этой хитрой болезни сновали мириадами в воздухе. Но характерно в последнем случае то, что все предприятия в этом роде по сию пору имели быть приведенными к исполнению при помощи гвардии, только граф Волынский, обворовавший русский народ на миллионы, из благодарности или из какого другого чувства, имел дерзость втянуть в свое дело народ.

План Волынского простирался крайне далеко и в нём заключалось даже намерение министра, но достижении своей цели, жениться на «невинной» юной деве Елизавете Петровне, дабы с этой стороны не было бы никаких притязаний на престол. Но этот чудный сон должен был быть рассеян, и злостного мечтателя, как и легковерных его сообщников, заковали в цепи и запрятали в знаменитом Алексеевском равелине. По окончании суда, ведшегося с надлежащей строгостью, был объявлен приговор виновным, и гласил он: главным зачинщикам, в том числе и Волынскому, отрезать язык, отрубить правую руку, отнять голову от туловища и обе последние части выставить в назидание верноподданным, так часто решавшимся на скользкий путь заговора. Но сердце её величества оказалось всё же гуманнее прокурорского, и преступники были высочайшей волей помилованы — к смерти через отсечение одних только бурных голов.

Итак был улажен и этот противогосударственный замысел.

Анна Иоанновна стала прихварывать и врачами было объявлено, что здоровье её потрясено в основах и что верноподданных ждет суровая участь лишиться в скором времени дорогой, любвеобильной, «заботливой» царицы-матушки. Незадолго пред её концом произошел между нею и её любовником Бироном разлад и, главным образом, по той причине, что завистливый Бирон уж слишком нагло прокладывал дорожку к трону если не для себя, то по меньшей мере для своего возлюбленного сынка Петра. Он не пренебрегал никакими средствами, лишь бы цель оправдала их. Он думал женить своего сына на Анне Карловне, единственной жившей в ту пору племяннице царицы и дочери Екатерины и герцога Карла-Леопольда Мекленбургского. Но Анна Карловна, красивая молодая женщина, не выносила семьи Бирона и наотрез с самого начала объявила на настойчивые предложения старого сластолюбца, что кроме ненависти к нему и его фамилии в её груди нет иного чувства, и ему же в укор ответила утвердительно на предложения принца Антона-Ульриха Брауншвейгского, шурина прусского короля Фридриха Великого, и в 1739 г. с ним вступила в брак. Последний не отличался особенной строгостью, да к тому же и молодая супруга уже не в первый раз питала нежные чувства к мужчине. Еще в ту пору, когда она так упорно держалась против только что упомянутых предложений старого Бирона, она находилась в крайне интимном отношении к красивому саксонскому посланнику, графу Линар — но что бы там ни было, из её брака с брауншвейгцем родился в 1740 году сын Иван Антонович, и этому на роду уже было написано, что с его появлением будет шабаш бироновщине, и потому остается только удивляться, как Бирон сразу не заметил, что в этом маленьком червячке его враг, что этот невинный мальчуган, ни о чём не думающий и ничего не желающий, порог, через который Бирон был должен споткнуться.