Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Ещё об уме и чистоплотности свиней. Для каждой особи в свинарнике были отдельные клетки. Каждый «свин» свою клетку знал. Мы закрывали их на ночлег на задвижку. В клетках был настоящий «свинарник» – сыро и грязно. И однажды мы втроём (три мальчишки-пастушка) решили не закрывать дверцы клеток на задвижки и постелить в каждой клетке свежей соломы, благо гумно находилось в двух десятках шагов от свинарника. И что вы думаете? Когда мы всё это сделали, в клетках стало чисто, сухо. А наши подопечные открывали сами дверки «пятачком», выходили в коридор, в середине которого была устроена сточная канава, и исполняли свою естественную нужду сразу туда. Мы сами такого результата не ожидали и были несказанно удивлены. Зато мы стали пасти чистых животных.

Они больше питались в низинах, в глубоких логах. А мы, пастушки, развлекались катанием по косогору. Поднимались вверх, ложились поперёк склона, и, раскручивая себя, неслись вниз, делая 50–100 оборотов вокруг своей оси.

Вот ещё «свинский ритуал», но уже в человеческом исполнении. Двое выгоняют из клеток свиней на пастбище, а третий, стоя в дверях свинарника, «угощает» каждую особь прутиком. Я не старался пресечь это, но сам ни разу в подобной экзекуции не участвовал. А особенно с упоением это делал Викентий. Видимо, сказывались гены отца-охотника. Сызмальства он видел животных, убитых его отцом, и считал это доблестью. Но к людям он относился хорошо – никогда не обижал слабых.

Глава 9. ЛЮДА-МЕДИЧКА

В мае месяце 1942 года маме прислали помощницу, девушку 16-17 лет, которая училась или закончила медучилище. Звали её Людмила. Красивая русская девушка, брюнетка, но не «жгучая». Скромная, но не стеснительная. Поскольку она не была жительницей нашей деревни, то ей пришлось жить у нас.

Прошлым летом я всегда ночевал на втором этаже нашего амбара. В этом году, как стало тепло, я спал там же. Когда Люда спросила, где она будет спать, мама ответила:

– В амбаре. Там спит Виталий, будешь с ним.

Хотя в амбаре было два отдельных ложа, на которых могли поместиться не менее чем по паре человек, но они были деревянными, жёсткими, а постели-то другой не было. Людмила приехала к нам с маленьким чемоданчиком, в котором был медицинский халат да выходное платье. Нам волей-неволей пришлось ложиться спать в одну постель.

Перед сном Люда сказала, что её в нашу деревню направил Райздрав из Красногорского. Ей было сказано, что у нас эпидемия тифа и она обязана срочно прибыть на место, поскольку все медработники являлись военнообязанными. Пока она шла, очень устала. К тому же, когда ей объясняли, как к нам добраться, она не очень внимательно слушала (её напугало слово «эпидемия»), и даже блудила, так как нашу богом и людьми забытую деревню не везде знали. Но язык её всё-таки «довёл». В общем, ей было уже не важно, где спать и с кем. Лишь бы лечь. Она меня приобняла и тут же заснула, и я вслед за ней заснул тоже, поскольку за день набродился со своими «свинтусами».

Утром мама пришла меня будить на работу, а мы спим в объятиях друг друга: молодая дивчина и её девятилетний сынок. Мама ничего не высказала: ни одобрения, ни осуждения.

На другой день приехал врач и познакомился с новой сотрудницей. Незаметно, ненавязчиво «прощупал» её медицинские познания и навыки. Перераспределил обязанности между мамой и Людмилой (а мама ещё работала по совместительству колхозным пчеловодом). Этим вечером, как только стемнело, мы с Людой вместе пошли в постель в амбаре. Снова спали в объятиях друг друга, но всё-таки я в её объятиях больше. Какой приятный аромат от неё исходил! Но это был не аромат парфюмерии, а аромат молодого женского тела.

Она жила у нас как член семьи. Питались вместе. Раз в неделю она ходила в Красногорское, отоваривала свои и наши хлебные карточки, заходила по работе в Райздрав. По вечерам мы с Людой стали ходить в клуб и в другие места, где молодёжь водила хороводы, танцевала и развлекалась, как могла. Мы с ней тоже участвовали. Дни мы проводили каждый на своей работе, а вечер и ночь – вместе. Так продолжалось месяца два, пока в клубе не появился наш дальний родственник – Степан Фёдоров, который где-то вдали от дома учился или работал. Родители его жили в Кваке. Было ему лет 16-17 – предпризывной возраст. Выглядел он старше своих лет, блондин, довольно крупный малый. Одевался, по сравнению с другими парнями, как «денди лондонский». Как только он увидел «мою красавицу», сразу был очарован! И «с ним была плутовка такова»…

В тот вечер пришлось мне идти домой и ложиться спать одному. А когда она пришла уже под утро, то была холодная, и запах от неё шёл какой-то незнакомый и не очень приятный.

Примерно через неделю Степан уехал. Вскоре его взяли в армию и я больше его не видел, хотя в их доме бывал несколько раз. Дом этот был большим, во дворе – много добротных построек. Стоял он на краю переулка, рядом с главной дорогой. Семья их жила не бедно.

Вскоре закончилась и командировка Людмилы. Она уехала, «победив тиф». Эпидемия отступила. Мама осталась на прежней должности. В нашей семье тифом никто не заболел, возможно, потому что мы ежедневно принимали спиртовой настой осиновой коры, по чайной ложке три раза в день, а также хину – медицинский препарат, который применялся при лечении тифа.

Глава 10. ОТЕЦ

После того, как отца призвали, мы от него получили лишь два письма. Одно с месячных военных учебных курсов, второе – по дороге на фронт. И после этого почти девять месяцев не было никаких известий. И вдруг примерно в августе 1942 года получили от него письмо из госпиталя. Он ранен и находится на лечении. Мы были так рады, что он жив!

А месяца через два я увидел сон: нахожусь на гумне, а там гуляет стая гусей. Гусак-вожак кидается на меня, хочет меня ущипнуть. У меня в руках оказалась палка, которой я его ударил по шее. Голова отлетела, а из шеи полилась кровь. По соннику ОБС («одна баба сказала») увидеть во сне кровь – ко встрече с близким родственником. Так и случилось. Через несколько дней отец появился дома. О, радости было!

И ничего, что ходил он на костылях. Народу собралось – полный дом, все хотели услышать про войну. Почти у каждого кто-то из близких находился на фронте. Отец рассказывал, как они с боями отступали по Белоруссии, и немцы их взяли в окружение, из которого они несколько раз пытались вырваться, но безуспешно. Их армия оказалась зажатой в лесах Могилёвской области, фашисты пытались её уничтожить. Особенно досаждали бомбардировки с воздуха. Люди гибли от немецких бомб, снарядов и пуль, а также от голода и болезней. Питались в основном кониной – мясом погибших лошадей, иногда сырым и не всегда свежим. Костры разжигать запрещалось, так как немецкие самолёты-разведчики их засекали и направляли бомбардировщики.

Почти шесть месяцев их армия находилась в окружении. Немцы все основные силы направили на взятие Москвы, но потерпели на этом направлении сокрушительное поражение. А окружённая армия тем временем вела партизанскую войну. После поражения под Москвой немцы не смогли организовать полномасштабное наступление для полного уничтожения окружённой армии. Наши воспользовались тем, что фашисты начали подготовку к новому наступлению на Москву (1942 год), и окружённая армия тоже стала готовиться к прорыву из окружения. Одним из десятков тысяч её бойцов был наш отец.

На этот раз им всё же удалось вырваться из окружения. Помогли в этом и войска, находящиеся на линии фронта. Во время прорыва отец с другом бежали рядом, но тут близко взорвался снаряд, отца ранило и засыпало землёй. Одна рука оказалась свободной, он кое-как выбрался, и его подобрали санитары. А друга своего он так и не нашёл…

Ранения отца были такими: оторван безымянный палец, рана на бедре и основное ранение – раздроблена стопа. После двух, а то и более, месяцев лечения он был отпущен домой для выздоровления. Ходил он только на костылях. А через неделю отдыха был избран общим собранием председателем колхоза «1 Мая».