Судьбы крутые повороты

Ленька еще долго убеждал меня. Я заколебался и подумал в душе: «А чем черт не шутит?» И тут Сикора беспрекословно заявил, что завтра же согласует этот вопрос с роно и подпишет приказ о назначении меня преподавателем физики.

В наш закуток с подносом в руках вошла Наташа. Сикора поднял стакан и произнес:

— А теперь, Наташенька, мы выпьем за тебя, наша милая раскрасавица. И принеси нам еще одну белую головку. Таких язей, каких ты зажарила, нужно не только уважать, но и величать. И принеси еще стаканчик для себя. Бог любит троицу.

Из второй бутылки мы пили уже втроем. Было видно, что Наташу, которая предупредительно закрыла дверь на крючок, эта встреча взволновала. Многое, как показалось мне, ей вспомнилось.

На прощанье мы расцеловались. Наташа пригласила нас заходить почаще. Перед тем как откинуть дверной крючок, Ленька тихо, словно по секрету, сказал ей:

— А ведь Ваня еще не женат. Ты это прими к сведению. Когда твои малыши будут учиться в восьмом классе, Иван Георгиевич Лазутин станет преподавать у них физику.

Наташа расплылась в душевной улыбке.

Расставаясь, Ленька пригласил меня зайти к нему завтра в школу к десяти утра.

Домой я вернулся под изрядным хмельком и сразу же рассказал о встрече с директором школы Сикорой.

— И он уговорил меня преподавать в школе физику, — заключил я.

Мама, сидя на сундуке и положив руки на колени, как-то загадочно посмотрела на меня, видимо, решила, что я шучу.

Но восьмиклассница Зина, которая знала, что их физичка ушла в декретный отпуск, приняла мои слова всерьез.

Я попросил у мамы достать из сундука новый бостоновый костюм дяди Васи, хорошенько отгладить его, выветрить запах нафталина, выгладить его белую рубашку. Были вытащены из сундука также полосатый галстук с широким навечно завязанным узлом и дядины хромовые ботинки, вдетые в новые резиновые галоши. Мама и радовалась, и заметно волновалась. А пятнадцатилетняя сестренка, которую мы пятеро старших братьев жалели, любили и баловали, смотрела на меня влюбленными глазами.

В раннем детстве я всегда мечтал, что когда вырасту, заработаю денег и куплю себе хромовые ботинки с галошами. Предел мечты для деревенского мальчишки, которому приходилось донашивать обноски с ног старшего брата. О том, что сапоги или ботинки могут не промокать, я понял лишь в октябре сорок первого года, когда получил обмундирование во Владивостоке. И вот теперь, благодаря посылке, полученной бабушкой от дяди Васи, когда тот уходил на фронт, я впервые смог прилично одеться.

Легли спать где-то во втором часу ночи, когда все было отутюжено и приготовлено.

Приказ о назначении меня преподавателем физики, подписанный директором школы, принесла Зина. Мой первый урок в восьмом классе должен начаться в четверг с темы: «Рычаги первого и второго рода» из раздела «Механика». Для обдумывания, как начать и как вести урок, оставалось два дня. Пожалуй, никогда в жизни я не сосредоточивался так, придумывая различные варианты примеров для объяснения темы. Вспомнил и о том, как мы вытаскивали из грязи машины на фронте, и о том, как в тридцать пятом году отец со своей бригадой при помощи рычагов из бревен перекатывал когда-то стоявший рядом со школой дом районного Госбанка. Тогда почти полсела собралось на центральной площади, чтобы посмотреть на это доселе невиданное представление.

И вот наступил четверг, с которого должна была начаться моя педагогическая одиссея. Я иду в новеньких ботинках с галошами, которые не промокнут, даже если, провалившись в снег, попаду в лужу. По дороге встречаются знакомые. Здороваюсь, но как-то механически. Мысли крутятся вокруг урока, который предстоит сегодня провести в двух восьмых классах.

Войдя в класс, я поздоровался со вставшими из-за парт учениками, предложил им сесть и представился, назвав свое имя и отчество. Потом сел, раскрыл журнал на том листе, где в порядке алфавита перечислены фамилии и имена учеников с пометками о месте жительства и специальности родителей. Большинство школьников — из деревень района. Попадались знакомые фамилии односельчан.

Бросив взгляд на вешалку, сооруженную из широкой толстой доски, прибитой к стене, на которой были вбиты длинные гвозди, я увидел одиноко болтающуюся на ней одну залатанную стеганую фуфайку. И вдруг меня словно осенило. Я объявил классу, что прежде чем начать урок все должны раздеться и повесить одежду. Каково же было мое удивление и даже растерянность, когда никто не встал и не сделал даже шага к вешалке. Я повторил свои слова уже приказным тоном. И снова замерший класс даже не шелохнулся. Так прошла тягостная для меня минута. «Не подчиняются», — подумал я. И тут во мне проснулась солдатская выучка.

— Кто староста класса? — строго спросил я.

С задней парты поднялся высокий, голубоглазый парень, чем-то отличающийся по внешнему облику и по одежде от своих соклассников.

— Извините, Иван Георгиевич, но последний месяц школа почти не отапливалась, и нам разрешили сидеть в верхней одежде.

Я подошел к батарее, ощупал ее, она была чуть теплой. И тут, взглянув на сестренку, одетую в кроликовую шубейку, я вспомнил, что утром, когда она собиралась в школу, на ней было старенькое клетчатое платье с заплатами на спине и на локтях. «Убей ее — ни за что не разденется». Пятнадцати- и шестнадцатилетним девушкам предстать в старье перед молодым учителем, щегольски одетым в новый бостоновый костюм, при галстуке, казалось не только неприличным, но даже позорным. Поняв это, я деликатно промолчал и начал свой первый урок.

Объяснил классу, какое огромное значение для человека имеют рычаги первого и второго рода. Как помогали они в тяжелом труде, как с их помощью воздвигались древние пирамиды. Приводил примеры, как на фронте саперы сооружали плоты из тяжелых бревен, как прокладывали через реки и овраги перекидные мосты, по которым на запад проходили наши танки и тяжелые орудия вперед — к Берлину. Рассказал и о своей окопной солдатской жизни. Случалось, что в Пинских болотах Белоруссии наши гвардейские минометы «Катюши», буксуя, так глубоко зарывались в раскисшую землю, что только срубленные деревья спасали нас. К месту пришелся и пример об отце с его плотницкой бригадой.

Проходя между партами, я остановился у предпоследней, за которой сидели рыжеватый веснушчатый юноша и девушка в жилетке, как видно с чужого плеча. На левой откидной крышке парты был вырезан смешной чертик. Я вспомнил, что девять лет назад я сидел именно здесь. Хотя школьные парты, как правило, красят через каждые два-три года, контуры вырезанного мною чертика не поддавались краске. Лицо веснушчатого паренька показалось мне знакомым и почти по-родственному близким. Я попросил его назвать свою фамилию.

— Кудряшов Костя, — ответил юноша.

— Ты местный? Убинский?

— Нет, из Крещенки.

— У тебя есть старший брат?

— Был.

— Его звали Кириллом?

— Да, — сухо ответил Костя.

— На сколько же он был старше тебя?

Что-то прикинув в уме, Костя ответил:

— На восемь лет. Он погиб на Первом Белорусском фронте при переправе через Днепр.

Класс затих в печальной тишине. Об этом факте из жизни семейства Кудряшовых, пожалуй, никто в классе не знал.

— Так знай, Костя, за этой партой мы сидели с твоим братом Кириллом. Он был моим лучшим другом. И когда приезжал с зимних каникул из Крещенки, то всегда привозил мне полупудовых мороженых щук и по полмешка мороженой клюквы. В волейболе ему не было равных, как и ты, он был высокого роста, и когда гасил мяч, редко кто отражал его удары. Кем он был на войне, в каких частях?

— Командиром танка Т-34.

Запоздалая весть о гибели школьного друга сразу погасила во мне мой учительский азарт, и на какое-то время я забыл о рычагах и полиспастах, о которых только что вдохновенно повествовал классу.

Остановившись у стола, я окинул взглядом класс и увидел в глазах учеников свою боль, свои нахлынувшие горькие воспоминания.