Солдаты России

Ряды снова заколыхались. Ванюша чувствовал, как и его наполняет ярость. Проклятый барин, заставить бы тебя мерзнуть и мокнуть в окопах, землю брюхом утюжить и каждую минуту ждать пули в лоб! Как бы ты запел после этого, господин полномочный представитель Временного правительства!

А рядом уже раздавались выкрики:

— Долой, долой буржуя, што он там болтает про войну. Видел он ее, войну-то, во сне, на пуховой перине!

И вдруг спокойный, твердый голос из первых рядов:

— Господин Сватиков, вы за Временное правительство?

Тот даже руками развел, глаза воздел к небу:

— Конечно! Как может быть иначе? Это законное правительство, уполномоченное русским народом решать судьбы нашей многострадальной родины...

И опять тот же голос:

— А почему в нем буржуи да помещики верховодят? Почему Ленин не поддерживает это правительство, а призывает передать всю власть Советам?

Сватиков побагровел:

— И до вас дошла большевистская пропаганда! Это позор, господа! Большевики предали Россию, а вы... а вы...

Договорить ему так и не дали.

— Буржуи предали Россию, а не большевики!

— И нас предали. За что воюем?!

— Тащи его с брички, пузатого!

Строй начал терять форму, ломаясь и приближаясь к оратору. Разгневанные солдаты потрясали оружием. Сватиков присел в коляске. Кто-то из приехавших дал сигнал. Подкатили закрытые экипажи, и делегация торопливо скрылась в них. Болтайтис и Волков уже не могли утихомирить солдат. Экипажи рванули с места, увозя представителей Временного правительства. Солдаты свистели, улюлюкали. Под этот аккомпанемент процокали копыта лошадей, и экипажи скрылись за поворотом.

Так окончилась эта встреча.

Шум на плацу постепенно стал утихать. Усилиями председателей солдатских комитетов был установлен порядок. Последовала команда — следовать в казармы. Оркестр заиграл марш, и полки двинулись по своим местам.

Только успели солдаты отобедать, как опять команда: на общее собрание бригады — на плац к отрядному комитету!

И снова море солдат на плацу перед небольшим полутораэтажным зданием бывшего штаба бригады. Здесь теперь — центр всего ля-куртинского отряда русских войск во Франции.

Да, это был настоящий центр, который выражал думы, мысли и стремления русских солдат, оставшихся в лагере. Свой, солдатский центр, избранный свободным голосованием. И такой центр был необходим: солдатская масса рыхла, неорганизованна и еще не осознала самое себя. Желание в основном было у всех одно: не воевать. А что делать дальше — об этом никто не знал. Многих мучил вопрос: как же так, получить свободу и не защищать ее? Если стоять на такой позиции, то свободу отберут и опять попадешь в кабалу, опять тебе будут бить морду, пороть розгами, грозить расстрелом. В общем, опять начнется старая тяжкая и бесправная солдатская служба. А кто этого хотел? Никто, если не считать всяких шкуродеров, холуйничавших перед офицерством, которое всеми способами защищало свое право господства, право власти, право издеваться над солдатами.

Так что же делать?

И снова трещали солдатские головы от напряженных раздумий. Воевать? Это значило идти на смерть. А хотелось жить. Кому не хочется жить? !

Нет, это были не трусость и не страх. Жить — это значило трудиться, отдыхать, веселиться, любить жену, детей, родных, просто людей. Жить в добром согласии со всеми. Видеть ясное солнце, нежиться под его лучами, под его теплом, возделывать землю и собирать плоды своего труда. Разве это не законное желание? А тут, как бы глубоко ни забирался человек в историю, — все войны да войны! И сейчас война. Зачем она?

Вот это все и сверлит бедную солдатскую голову. Попробуй разберись! Ох, как это трудно! Такие мысли мучили Ванюшу, Андрея, Петра, Женю, Антона, Жорку, всех солдат, собравшихся перед отрядным комитетом и жаждавших ответа на этот жгучий вопрос.

На помосте перед штабом появилась руководящая группа членов отрядного комитета. Болтайтис поднял руку, и шум толпы стих.

— Товарищи солдаты! Собрание считаю открытым. Слово для разъяснения положения имеет секретарь отрядного комитета Волков.

— Товарищи! — начал Волков. — Мы сегодня встречали представителя Временного правительства господина Сватикова. Мы шли на эту встречу в надежде услышать правду о том, что происходит на нашей родине. Мы хотели узнать: что думает правительство о нашей судьбе, о русских солдатах, волею царя заброшенных во Францию, в чужую для нас страну. Мы и без Сватикова знаем, что у нас на родине тяжелые времена. Хозяйство разрушено, народ голодает. Все правильно. Так зачем же нас держат здесь во Франции? Сколько мы могли бы сделать у себя в России! Вот этими рабочими руками, — Волков протянул перед собой и потряс большими натруженными ладонями. — На черта нам нужен белый хлеб, которым нас попрекает Сватиков! На чужбине он, хлебушек-то, горький, хоть и белый. Мы готовы есть наш русский черный хлеб, а не будет его — и глину будем есть, но в России!

И сразу же загудел, заволновался плац:

— Верно!

— В Россию!

— По домам!

— А что нам предлагает Сватиков? — Продолжал Волков. — Войну до победного конца. Но это еще не все. Я должен сообщить вам, что Сватиков поставил перед нами, членами отрядного комитета, требование: сдать оружие в знак полного подчинения Временному правительству и его военным представителям за границей. Мол, после выражения этой покорности мы получим оружие обратно. Нашел дураков!

И снова гудят, волнуются солдатские ряды, и кулаки вздымаются над толпой. Волков посоветовался о чем-то с Болтайтисом и обратился к солдатам:

— Мы собрались сюда, чтобы подтвердить нашу позицию и свое решение послать Сватикову для передачи Временному правительству.

Вслед за Волковым выступили другие члены отрядного комитета. Призывали стойко держаться, требовать отправления в Россию. Говорили о том, что солдаты революции должны точно выполнять приказ № 1, а в нем ясно сказано: ни один солдат, защищающий революцию, не имеет права положить оружие даже по приказу своего командира. Оружие потребуется в России, ибо война еще не закончена.

В конце собрания выступил Болтайтис. Ванюше показалось, что в голосе его уже не было той уверенности, которая сквозила до этого.

— Мы отрицаем всякое обвинение в том, что мы мятежники. Мы требуем только отправки в Россию... А там мы готовы выступить на фронт по приказу Временного правительства. Вот наше требование.

Ванюшу эти слова насторожили. Как, и Болтайтис за войну? Но ведь все думают совершенно о другом. О возвращении на родину, к своим семьям, к труду, по которому истосковались руки. Вот и пулеметчики говорят о том же.

— Мели, Емеля, нам бы только в Россию, а насчет того, чтобы воевать, еще посмотрим.

— Пускай воюет, кому охота, а я подамся домой, — твердо сказал Жорка Юрков.

— Вот это верно, — хлопнул его по плечу Андрей Хольнов.

Но так думали, оказывается, не все. Унтер-офицер Спиваков, который все больше отмалчивался, вдруг сказал:

— Ну нет, я с этим не согласен. Свободу надо защищать.

Пулеметчики так и опешили от этих слов. Жорка зло повернулся к нему, глаза его горели:

— Ты бы попробовал наступать под Бримоном, тогда другое бы запел!

— Если я здесь не воевал, это еще ничего не значит, — упорствовал Спиваков. — Я воевал в Карпатах, участвовал в Брусиловском наступлении и знаю почем фунт лиха.

— А какого же хрена опять в мясорубку захотел? — вмешался Фролов.

— Бросьте спорить. По-моему, можно и на фронт пойти, если привезут в Россию, — высказался Женька-пижон и лихо подмигнул Ванюше: дескать, там видно будет.

«Да. — подумалось Ванюше, — борьба мнений далеко еще не окончена». Но даже не это отдавалось в его душе острой тревогой. Он видел, что согласия нет и среди членов бригадного комитета. А это уже посерьезнее. Простые солдаты всегда столкуются друг с другом, хуже, когда руководство подвержено сомнениям. Ему хотелось крикнуть: братцы, к чему же мы пришли? За что же мы стоим? Как понимать слова Болтайтиса?