Скопин-Шуйский

Фактически уход тушинцев из-под Троицы не только означал крах их затеи с захватом монастыря, но и ускорил поражение всего войска самозванца и конец Тушинского лагеря. Известия о стойкости защитников передавали друг другу по всей России, что неудивительно: монастырь явил в те тяжелые годы едва ли не единственный пример силы духа и стойкости, образец, которому нужно следовать, что для многих в то «шаточное» время было очень важно.

Когда противник без боя оставил Троицкий монастырь и ушел в Дмитров, Скопин привел к обители свое войско. Он объехал вдоль стен монастыря, осмотрел брошенный противником лагерь, места недавних боев, разрушенные кое-где обстрелом участки стен. Спешившись, вошел в монастырь и направился в Троицкий собор, где ему показали пробитые вражеским ядром кованые ворота храма и прочерченный след на иконе. Долго молился Михаил у мощей преподобного Сергия. Полководцу и войску предстояло последнее, самое трудное сражение — за Москву.

Конец Тушинского лагеря

Теперь, когда путь на Москву очистился, царь прислал на помощь Скопину опытных воевод: Ивана Семеновича Куракина и Бориса Михайловича Лыкова. Число начальников выросло, а вместе с тем появилось и желание воевод местничать. Пока Скопин был единственным командиром и все вопросы решал единолично, соблазна «потягаться» родством ни у кого не возникало, да и не с кем было. Теперь, когда дела пошли на лад и появились в войске большие воеводы, самое время было выяснять, кто кому должен подчиняться, — вновь завелась опасная болезнь, от которой главнокомандующий пока лекарства не нашел, хотя урон от нее был очевиден. Посланные Скопиным в Суздаль против ушедшего туда отряда Лисовского воеводы Борис Лыков и Яков Барятинский «задуровали», Барятинский, вместо того чтобы, не тратя время, отправиться в город, бил челом государю «о местах»; в результате время упустили, и пришлось от Суздаля, где успел укрепиться Лисовский, отойти ни с чем. Скопин не скрывал своей досады от неудачной попытки освободить город, в котором находилась родовая усыпальница Скопиных-Шуйских.

Второй отряд под командованием Ивана Куракина, Семена Головина и Григория Валуева Скопин отправил в феврале под Дмитров, вдогонку за уходящим Сапегой. Скопин торопил воевод, потому что из показаний языков знал: бо́льшую часть своего войска Сапега отправил за Волгу добывать припасы, а сам гетман с небольшим отрядом остался под защитой городских укреплений.

Зима 1610 года выдалась снежной. В войске Скопина и Делагарди активно действовали отряды лыжников. На прикрепленных к обуви деревянных лыжах — «тонких, длиной в пять футов, шириной в один, загнутых спереди назад» ^[568] — «бегуны» неслись за польскими фуражирами, неожиданно нападали на них, отбивали награбленное по деревням добро, захватывали пленных. Там, где по глубокому снегу не могли проехать тяжелая польская конница и казаки, лыжники проходили легко и стремительно, представляя собой что-то вроде отрядов быстрого реагирования. Особенно успешно действовали они в ту зиму под Троицей, Дмитровом, Александровской слободой и соседними с ними городами.

Вдохновленные присутствием самого Скопина, прибывшего под Дмитров, его войска действовали более успешно, чем под Суздалем: «Сапегу из Дмитрова выбили и многих у него людей побили» ^[569]. Вышедший из города навстречу противнику Сапега такого натиска не ожидал, сражение проиграл и был вынужден отступить назад в крепость. И если бы три сотни донских казаков не прикрыли его отход огнем, то, возможно, и самого Сапегу, и крепость захватили бы с ходу. В это время в Дмитрове находилась «царица Марина», оставшаяся не у дел после бегства самозванца из Тушинского лагеря в Калугу. Когда она увидела, как вяло приступили поляки к обороне, то решительно бросилась к городскому валу со словами: «Что вы делаете, злодеи, я — женщина, и то не испугалась!» Так, благодаря ее мужеству, как считали польские воины, они «успешно защитили и крепость, и самих себя» ^[570].

Третий отряд Скопин отправил в волжские города Старицу и Ржев, которые и были успешно освобождены от засевших там остатков тушинских войск. Под городом Белая русские воеводы столкнулись с неприятным для них явлением — немногочисленные оставшиеся в войске наемники Делагарди, устав защищать интересы царя Шуйского, решили попробовать счастья на стороне противника: «немцы француженя почали изменять, отъезждяти к литве» ^[571]. Это был тревожный сигнал, заставивший Скопина принять должные меры и полагаться в основном на свои войска — «московскую конницу», как писал Н. Мархоцкий. В начале марта 1610 года польские войска сдали город Можайск и отошли к Смоленску.

К этому времени в Тушинском лагере возникли серьезные разногласия, порожденные начавшимся еще осенью походом короля Сигизмунда на Россию: одни поляки стояли за продолжение службы «царю Димитрию», другие считали своим долгом присоединиться к войску польского короля. Первых было большинство. «Что же теперь, — говорили они, — идти на службу к кому-нибудь другому? Каким духом принесло короля на наше кровавое дело?» ^[572] Более всего эта часть Тушинского лагеря боялась потерять обещанные самозванцем деньги: если король победит «Димитрия», то вряд ли он заплатит им за службу в предыдущие два года. Но и сторонники короля также сомневались, что в войске Сигизмунда они сумеют получить такие же высокие звания и должности, как в тушинском войске. Пока тушинцы спорили между собой, ездили к королю для выяснения его предложений по службе, «царь» тем временем успел сбежать из Тушина в Калугу, что серьезно осложнило положение его сторонников.

Такой очевидный разлад в лагере самозванца не мог не сказаться на состоянии войска. Это красноречиво продемонстрировал эпизод, о котором рассказал Николай Мархоцкий. Когда Скопин бо́льшую часть своих людей увел из-под Дмитрова в Троицкий монастырь, то небольшой его отряд остался сторожить Сапегу, «обнеся свой обоз снежными валами». Так и не дождавшись возвращения своих посланных за провиантом людей, запертый в Дмитрове Сапега запросил помощи у своего соперника — гетмана Ружинского. Однако, как пишет служивший у Ружинского Мархоцкий, желающих идти на выручку своих не нашлось: «Кому мы ни предлагали, каждый отговаривался, ни один идти не хотел». В конце концов, пошел сам Мархоцкий и с ним 20 человек охотников, не считая двадцати донских казаков, которые сопровождали порох и пули в двух санях ^[573]. Получив вместо воинов боеприпасы, Сапега сжег крепость и ушел из Дмитрова.

В первых числах марта 1610 года, после двухлетнего «сидения» под Москвой, войско самозванца, так и не сумев захватить столицу, оставило наконец свой лагерь в Тушине и ушло в сторону Иосифо-Волоцкого монастыря. Там тушинцы разделились: одни последовали за самозванцем в Калугу, другие отправились под Смоленск к королю Сигизмунду III, а третьи, видя успехи войска князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, переметнулись на сторону царя Василия Ивановича.

12 марта 1610 года войско Скопина-Шуйского без боя вошло в Москву.

Последний пир воеводы Скопина

Шли последние недели Великого поста, заканчивалась, уходила вместе с таявшим снегом длинная и такая тревожная зима 1610 года. «Русский человек без радуги не живет», — подметил уральский сказитель Павел Бажов. Да и как без нее, без радуги-то жить? Двухлетняя осадная жизнь москвичей — в голоде, холоде и постоянном страхе от стоявшего в двух шагах от Москвы тушинского царька, — похоже, завершалась. О неоднократных попытках самозванца захватить Москву напоминали стены сожженного деревянного города, мимо которого проезжал Скопин, и разграбленное казаками-тушинцами Красное село. «Неужели все позади? — с надеждой вопрошали сами себя москвичи. — И самозванцы, и бунты, и разбойники на московских дорогах, а главное, — всеобщее колебание и неустройство? Неужели преодолели Смуту?»