Я диктую. Воспоминания

Я, естественно, отказался.

Разговор этот происходил в Париже. Я возвратился в Уистреам и решил продать «Остгот». Явился щегольски одетый молодой человек и поинтересовался ценой, но видно было, что для него она не имеет никакого значения. Это был альфонс одной богатой старухи, она покупала ему для забавы мой корабль.

Старуха и молодой человек оказались ревностными католиками. Начали они с того, что перекрестили «Остгот»: для их чувствительных носов от него попахивало ересью. Назвали они его «Богоматерь». Я видел, как корабль выходил из гавани с новым хозяином и священником на борту, но старой дамы не разглядел.

Мне там больше нечего было делать. Мой шофер югослав Ярко прижился тут и вскоре собирался жениться на дочери владельца единственной крупной гостиницы. Больше я его не видел и известий от него не получал. Когда при поездках на «крайслере» мы останавливались перекусить в каком-нибудь городке или деревне, Ярко подходил и торжествующе сообщал:

— Везде наши романы!

В предложениях на съемку фильмов о Мегрэ недостатка не было. Через несколько месяцев в производстве были еще три картины, не считая той, что снимал Жан Ренуар. «Желтого пса» сделал Жан Таррид, который больше ничего с тех пор не снял, на главную роль он пригласил очаровательную девушку Розину Дореан. Новым Мегрэ стал Абель Таррид, симпатичный толстяк, игравший примерно так, как когда-то играли в «Порт-Сен-Мартен» [131].

Затем снимали «Цену головы», и Мегрэ там был Гарри Бор [132].

Я бежал из Парижа, куда приехал из Нормандии, и на своей машине добрался до Лазурного берега. Мыс Антиб был почти необитаем. Возле залива Ангелов расположилось лишь поместье престарелого Ага-Хана [133]. И все-таки я нашел огромную красную виллу, куда и перенес свои пенаты.

Но это уже совсем другая история, как говорил Киплинг.

В пять часов вечера того же дня

Как прекрасен был в те времена Лазурный берег! Гостиницы открывались только на зимний сезон, никто еще не приезжал сюда валяться чуть ли не нагишом на пляжах, где сейчас на человека приходится, дай бог, два квадратных метра песка и где все время надо следить за тем, чтобы твои ноги не перепутались с ногами соседа или соседки.

Гостиничный персонал почти в полном составе перебирался на лето в Бретань или в Нормандию — там находились филиалы гостиниц. Никому и в голову не приходило в августе отправиться в Канн или Ниццу, за исключением нескольких пар молодоженов, впервые оказавшихся на море и бродивших по пустынным пляжам.

Культ солнца родился вскоре. И только тогда вопреки старинным традициям гостиницы стали работать в летние месяцы. Началось строительство самых разных домов, квартиры в которых раскупались, как горячие пирожки.

Это было, что называется, надежное вложение капитала. Лет пятнадцать назад я был в Канне, и один мой знакомый по секрету сообщил мне: можно приобрести несколько квартир в новых домах недалеко от Палм-Бич. Продаются они пока по смехотворно низкой цене. Не надо вносить денег, достаточно подписи, а меньше чем через полгода стоимость их удвоится или утроится.

Я никогда не занимался спекуляциями и отказался. Действительно, два месяца спустя эти квартиры были проданы вдвое дороже того, что мне якобы надо было внести, не прикасаясь даже к банковскому счету. Сейчас, если не ошибаюсь, стоимость этих квартир возросла раз в десять.

Я счастлив, что пожил на Лазурном берегу, в частности на мысе Антиб, в идиллическую эпоху, когда, как я уже говорил, там почти никого не было, за исключением постояльцев отеля «Эден Рок», уже тогда бывшего отелем супер-люкс. Единственным человеком, которого я встречал по дороге через сосновый лес, был престарелый Ага-Хан; мы с ним учтиво раскланивались, но ни разу не обменялись ни словом.

Короче, мыс Антиб, особенно берег бухты Ангелов, то есть находящийся против Ниццы, был совершенно пустынным.

Гордый успехом романов о Мегрэ и продажей прав на экранизацию трех фильмов, я снял огромную виллу, выкрашенную в красный цвет и потому называвшуюся «Красные камни».

Но работал я не меньше, чем прежде; я был чужд праздности.

Троица киношников продолжала преследовать меня. Первым явился Жан Ренуар и попросил написать сценарий и диалоги к «Ночи на перекрестке». На эту работу ушел почти месяц, но занимался я не только ею. Встав рано утром, я первым делом писал главу очередного романа о Мегрэ, поскольку договор с Фейаром вынуждал меня без перерыва выдавать продукцию.

Я нашел молоденькую секретаршу из местных, и в ожидании Жана Ренуара мы с нею занимались любовью.

Когда он приходил, я начинал диктовать сценарий и диалоги, и мы с секретаршей спорили с Жаном. Он считал, что она только начинает рабочий день. Я же доказывал: она уже израсходовала столько энергии, что с точки зрения порядочного мужчины вполне отработала свой дневной заработок.

Жан оставался обедать, а потом мы снова принимались за работу. Как раз в то время он выпустил фильм «Сука»; я его смотрел не меньше трех раз. Я вообще склонен считать этот фильм лучшим у Ренуара.

Частенько во второй половине дня проведать старшего брата заходил Клод Ренуар, а то мы отправлялись повидаться с ним в Антиб, где он строил большой кинотеатр, заручившись обещанием должностных лиц, что по окончании строительства ему будет дано разрешение на проведение там азартных игр. Клод был и остался честнейшим человеком в мире, но в каком-то смысле он идеалист, если не наивен. Кстати, портреты толстощекого малыша Огюст Ренуар писал именно с него.

День обычно кончался ожесточенной схваткой в пинг-понг.

Что же касается Клода, то, когда огромное здание было закончено и кинотеатр открылся, он попытался вырвать обещанную лицензию на азартные игры. Но везде наталкивался на глухую стену. А в строительство этого здания им было вложено тринадцать полотен отца.

Когда же он оказался на грани разорения (он к тому же подписал несколько векселей), ему предложили продать кинотеатр под игорный дом, но продать за сумму куда меньшую, чем та, в которую обошлось строительство.

Какое-то время Клод боролся, но перед политиканами, стоявшими за спиной его противников, был бессилен. Как только он подписал купчую, покупателю мгновенно была выдана лицензия на проведение азартных игр.

Свой день я нередко завершал в казино Канна или Ниццы. По крупной я не играл. Я не игрок. Для меня это была просто еще одна возможность наблюдать за людьми.

После такого дня я все-таки имел право на несколько часов сна — тогда я был в гораздо меньшей степени, чем теперь, любителем поспать, — а в шесть часов начинался новый день, во всем, вплоть до недолгих забав с моей юной секретаршей, напоминающий вчерашний.

После Жана Ренуара явился Жан Таррид и предложил мне написать сценарий и диалоги к «Желтому псу». В отличие от предыдущего Жана его нельзя было назвать «головой», и работать с ним было трудно, особенно если учесть, что говорил он страшно медленно и был снобом до мозга костей.

На роль Мегрэ он навязал своего отца Абеля Таррида, игравшего в театре роли «толстяков». С огромным брюхом и свисающими брылами он скорей должен был вызывать смех, а не представлять уголовную полицию.

Третий сценарий, включая и диалоги, я писал сам, в одиночку, следуя установившемуся распорядку дня. Это была «Цена головы» — один крупный кинопродюсер попросил, чтобы я сам снял эту картину.

Закончив сценарий, я должен был «подняться», как говорят на юге, в Париж, выбрать актеров и начать съемки.

Поселился я в великолепном номере «Карлтона», фешенебельной гостиницы, которой теперь уже нет на Елисейских полях, и однажды ко мне в номер постучался совсем еще юноша, стриженный бобриком, чуть ли не наголо. Мне показалось, что его глаза горят фанатичным блеском. Он мне тут же выпалил: