Я буду жить до старости, до славы...
Я буду жить до старости, до славы... читать книгу онлайн
«Я буду жить до старости, до славы…» — писал молодой ленинградский поэт Борис Корнилов. До старости он не дожил: его убил советский режим. Но слава у него была уже при жизни. Он стал одним из самым ярких поэтов поколения, входившего в литературу в конце 20-х годов XX века. Песню из кинофильма «Встречный» на его слова пела вся страна: «Нас утро встречает прохладой, Нас ветром встречает река…» После гибели поэта эту песню стали объявлять как народную.
В первую часть книги входят избранные стихотворения и поэмы Б. Корнилова, а также новонайденные материалы из архива Пушкинского Дома.
Вторая часть содержит уникальный дневник Ольги Берггольц 1928–1930 гг. — периода их брака с Корниловым и письма Бориса Корнилова к Татьяне Степениной (его первой любви) и Ольге Берггольц.
Третью часть книги составили материалы из личного архива Ирины Басовой, дочери поэта: воспоминания ее матери Людмилы Григорьевны Борнштейн — второй жены Б. Корнилова, а также переписка Л. Борнштейн-Басовой с Таисией Михайловной Корниловой (матерью Бориса Корнилова), поэтами Борисом Лихаревым и Михаилом Берновичем. Эту часть книги открывает эссе Ирины Басовой «Я — последний из вашего рода…».
В четвертую часть вошли материалы следственного дела Бориса Корнилова из архивов ФСБ.
Книга содержит редкие и неизвестные фотографии и автографы.
Предваряет книгу эссе Никиты Елисеева «Разорванный мир».
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Но вернемся к переписке 1959 года. Весьма примечательно последнее письмо Людмилы Григорьевны, которая с воодушевлением откликнулась на предложение Берновича поучаствовать в составлении нового корниловского сборника. В этом письме Людмила Басова приводит свой список «избранных» произведений Корнилова, благодаря которому мы узнаем, какие именно стихотворения были ею и, вероятно, самим Борисом Корниловым особенно любимы. Остается лишь сожалеть о том, что тяжелая болезнь не оставила Людмиле Григорьевне возможности сделать свое участие в популяризации поэзии Корнилова еще более весомым. В конце письма Людмила Григорьевна вновь напоминает Берновичу о «коричневой» тетради и пишет: «Высылайте рукопись! Очень соскучилась».
Помимо насущных вопросов, касающихся собирания воедино наследия поэта, корреспонденты называют в письмах круг лиц, причастных к возрождению интереса к творчеству Бориса Корнилова. Неоднократно упоминаются в письмах женщины «страшной судьбы» — Таисия Михайловна Корнилова и Ольга Федоровна Берггольц, а также впервые возникает имя нижегородца Леонида Безрукова, «неистового ревнителя» поэзии Корнилова.
В публикацию включена вся сохранившаяся корреспонденция 1959 года: переписка составлена с использованием писем и телеграммы Берновича из личного архива Ирины Басовой (письма № 3, 6, 7, 9, 10), а также писем, хранящихся в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН в архиве Берновича: ф. 600, № 119 (письмо № 5) и № 154 (письма № 1, 2, 4, 8, 11, 12). Тексты публикуются по автографам, письма без датировок систематизированы по содержанию, сокращения раскрыты в ломаных скобках, подчеркнутые в текстах писем слова выделены при печати курсивом.
Уважаемый Михаил Петрович!
Я очень сожалею, что Берггольц [490] не передала Вам мои письма и что Вы давно, до сдачи книги в печать, не написали мне [491].
Я понимаю, что в старых книгах Б<ориса> П<етровича> были такие стихи, которые он не только не включил бы теперь, но и тогда многие стихи свои вызывали у него раздражение и недовольство, когда он видел их напечатанными [492].
Но те стихотворения, которые он любил (а это составляет очень маленький процент от всего им написанного), безусловно, выдержат испытание временем.
Вкус Б<ориса> П<етровича>, его поэтические симпатии и требовательность подтверждают это.
Очень прошу выслать мне оглавление книги.
Вы только подготовляли книгу к печати или редактируете ее?
Насчет наследства (т. е. гонорара) я тоже писала О<льге> Ф<едоровне>, чтобы она как единственную наследницу указала бы мать Б<ориса> П<етровича> — женщину очень страшной судьбы [493].
Теперь насчет рукописей.
О продаже их я, признаться, не думала.
Сохранила я их в очень тяжелых условиях эвакуации. И мне они очень дороги.
Единственно, что примиряет меня с Вашим предложением, — это мое состояние. Я очень больна, тяжело больна, и счет времени своего существования определяю месяцами, а не годами.
Конечно, я могу и ошибаться, но даже врачи не разубеждают меня в этом, ну а врачи, по идее, народ довольно оптимистический.
Верю я в силу одного лекарства, и если достану его, то мои мрачные прогнозы изменятся.
Но о сохранении рукописей после меня пора подумать, в этом плане Ваше предложение вполне своевременно.
Но вот так сразу мне расстаться с ними было бы очень тяжело. Я немного подумаю над этим, а пока ознакомлю Вас с содержанием тетрадок.
У меня одна целая тетрадка, в ней рукописные черновики следующих стихотв<орений> и поэм. 1934 г.
1. «Багрицкому» (не полностью)
2. «Ревность» («Соловьиха»)
3. «Мечта» («Готовый прыгнуть притаился омут…»)
4. «Знакомят молодых и незнакомых…»
6. Первый и второй варианты «Как от меда у медведя…» [494]
7. Первый вариант почти всей «Моей Африки»
8. «Открытие лета»
9. «Из летних стихов»
10. «Спасение»
11. «Со съезда писателей» (Но не «Разговор с татарским поэтом»)
Вторая тетрадка неполная.
На обложке автограф Зинаиды Райх с дарственной надписью [495].
На 1-ой странице:
Борис Корнилов.
Черновая тетрадь.
1934–1935 г.
Ленинград.
Над этим листом эпиграф — «В багрец и золото одетые леса» [496].
На второй странице перечислены стихи для книг 1935 года.
Черновики след<ующих> стихов и поэм:
1. «Вечер» («Гуси-лебеди пролетели…»)
2. Набросок «Пятьдесят поросят»
3. Несколько отрывков из стихотвор<ений>
4. «Елка» («Рябины пламенные грозди…»)
5. «Катя Ромашева» (так в рукописи. — Н. П.)
6. «Ни шороха и ни стука…» (На смерть Кирова)
7. «Из дневника» (1934 г.)
8. Отрывки из «Моей Африки», окончание поэмы
9. Четыре последних стихотворения (миниатюр), которые им не предназначались для печати
10.
Есть в этой тетрадке его обращение в правление Л<енинградского> О<тделения> С<оюза > П<исателей> после статьи Горького «Литературные забавы» [497] и еще всякие наброски, вплоть до расписок коменданта за кварт<ирную> плату.
Может быть, Б<орису> П<етровичу> было бы неприятно (будь он жив), чтобы эта тетрадка была бы в чужих руках?
Ну, есть еще два черновика стихотв<орений> «Туес» и «Ночные рассуждения».
«Разговор с татарским поэтом» — нет у меня.
Вы, когда писали мне, неверно указали мой адрес: живу я в Алупке, а не в Алуште.
Борису Михайловичу [498] передайте, что теперь я обижаюсь на него за то, что не отвечает.
Что с О<льгой> Ф<едоровной>, почему она в больнице?
Да, есть еще разрозненные листки начала новой поэмы — «Люся».
Есть фото разных лет.
Итак, всего наилучшего.
Уваж<ающая> Вас Людмила Григорьевна.
Уважаемый Михаил Петрович!
Сейчас отправила Вам рукописи.
Как получите, сразу сообщите.
Очень прошу Вас ставить меня в известность о ходе переговоров [499].
Какую из фотографий решили дать в сборник? Снимок 1925 г. сделан сразу по приезде в Л<енингра>д.
Что слышно с Гослитиздатовским изданием, когда оно намечается, каким? [500] Предполагается ли оно быть полным? Какие вещи Б<ориса> П<етровича> отсутствуют в Вашем архиве? Передала ли Вам Довлатова [501] его стихи? Есть у Вас «Чаепитие», «Лесной пожар», «Ты как рыба выплываешь…»?
За период моей жизни с Б<орисом> П<етровичем> — с 1931 по 1937 г. у меня сохранились записи и воспоминания о его работе, которые могут быть использованы как комментарии к некоторым стихотворениям и поэмам; история возникновения некоторых стихов.
Михаил Петрович, перечислите, пожалуйста, какие стихотворения Вам передала Марг<арита> Степ<ановна>? Если не все, то я дослала бы Вам, хотелось, чтобы хоть у Вас сосредоточилось все им написанное.
