ДЕСЯТЬ ЛЕТ И ДВАДЦАТЬ ДНЕЙ

Начало моей деятельности хорошим назвать никак нельзя. 30 января 1943 года, когда я доложил Гитлеру о своем прибытии уже в новом качестве, он разразился длиннейшей речью, изложив в ней множество причин, побудивших его вывести из эксплуатации большие военные корабли. Когда он перевел дух, я сообщил, что еще не успел вникнуть в существо вопроса.

8 февраля я передал Гитлеру план вывода из эксплуатации кораблей, составленный согласно его приказу. Выдвигать возражения я пока воздержался.

Я отлично понимал, что должен самым внимательным образом изучить вопрос вывода из эксплуатации и отправки на металлолом военных кораблей, чем и занялся безотлагательно. Выполнив необходимые расчеты, я понял, что вывод кораблей из эксплуатации не даст сколь бы то ни было значительного увеличения ни в рабочей силе, ни в используемых материалах. Наоборот, реализация этого проекта нанесет нам ущерб и в политической, и в военной области. Монтаж и отправка в металлолом – еще более непривлекательное решение, поскольку для этого потребуется дополнительная рабочая сила и техника.

Таким образом, по тем же причинам, что и мой предшественник, я пришел к выводу, что Гитлер был не прав. 26 февраля я доложил ему свое мнение по этому вопросу. Очень кратко и, как мне показалось, аргументировано я сообщил, что не могу поддержать его приказ и прошу его отменить. Гитлер явно был неприятно удивлен. Судя по всему, он считал, что я, как бывший командующий подводным флотом, всегда ратовавший за его максимальное расширение, поддержу его инициативу. Сначала он проявил непреклонность, но затем нехотя согласился и отпустил меня, всячески выказав свое недовольство.

Несколько дней после этого я был уверен, что мои дни в должности главнокомандующего ВМС сочтены. Но потом я с удивлением понял, что мое противодействие возымело на Гитлера противоположный эффект. С тех пор фюрер начал обращаться со мной исключительно корректно, и так продолжалось до самого конца апреля 1945 года. Он всегда обращался ко мне вежливо, называл полностью звание и в моем присутствии никогда не срывался.

После первой встречи с Гитлером я снова вернулся к своему первоначальному тезису о том, что необходимо было во что бы то ни стало завоевать его доверие. Я всегда бы с ним откровенен, никогда не скрывал ошибок, допущенных моими офицерами, или провалившихся планов. Ни минуты не колеблясь, я рассказал ему о своих опасениях относительно подводной войны, когда же в мае 1943 года стало ясно наше поражение, он ни словом не упрекнул меня. Вскоре после этого на одном из важных совещаний фюрер получил информацию о том, что большой немецкий танкер, шедший из Черного моря в оккупированную Грецию, был перехвачен и торпедирован в проливе Дарданеллы британской субмариной.

– Вот так! – раздраженно воскликнул он. – Британцы могут это сделать, а ваши лодки в Гибралтаре не способны ни на что!

Я стоял рядом с ним у карты в центре круга из 20 старших офицеров.

– Мой фюрер, – сухо ответил я, – наши подлодки ведут войну против великих морских держав. Если, как и англичане в Дарданеллах, они не встретят противодействия со стороны противолодочных сил, уверяю вас, их успехи будут по крайней мере не меньше. В Гибралтаре находятся наши лучшие асы. Поверьте мне на слово, они лучше англичан!

После столь высокопарной отповеди наступило гробовое молчание. Гитлер сильно покраснел, а через несколько секунд повернулся к генералу Йодлю и совершенно спокойным голосом сказал:

– Продолжайте, пожалуйста.

Меня очень разозлила бестактная реплика Гитлера. Чтобы восстановить присутствие духа, я потихоньку выбрался из толпы и отошел к окну. Когда совещание закончилось, я стоял в стороне. Гитлер сам подошел ко мне и самым дружелюбным тоном поинтересовался, не соглашусь ли я позавтракать с ним. Я принял приглашение. Он сухо простился с Герингом, Кейтелем и Йодлем, после чего мы остались вдвоем.

Я так подробно описываю этот на первый взгляд незначительный случай, потому что он имел далеко идущие последствия. С тех самых пор Гитлер избегал вмешиваться в дела флота. Очевидно, он убедился, что я делаю все возможное, и положился на меня. Когда другие высокопоставленные лица приходили к нему с жалобами или предложениями, касающимися флота, он неизменно отвечал: «Гросс-адмирал Дёниц сделает то, что необходимо».

Тот факт, что между нами сложились неплохие отношения, во многом облегчил мое положение, но имел и отрицательные стороны.

Геринг очень любил критиковать армию и флот в присутствии Гитлера. Эта привычка очень не нравилась Реде-ру. Когда он последний раз уходил от Гитлера, уже оставив свой пост, он не удержался и попросил: «Пожалуйста, защитите флот и моего преемника от Геринга!»

Я хорошо понимал тактику Геринга, заключавшуюся в том, чтобы первому доложить, пусть неточные и непроверенные, сведения о неудачах других родов войск (кроме авиации, конечно). В результате столкновения между нами были отнюдь не редкими. Самое серьезное из них, зато ставшее последним, произошло на совещании, где Геринг объявил о тяжелых потерях подводного флота во время воздушного налета союзников на порты Английского канала. В потерях, по его утверждению, был виноват только флот, поскольку не были приняты меры по рассредоточению и маскировке лодок.

«Я не желаю терпеть вашу критику в адрес флота, господин рейхсмаршал, – мягко ответил я, – вы бы лучше занялись своей авиацией, уверяю вас, там достаточно дел, требующих вашего внимания».

Наступившее после этого долгое молчание было прервано Гитлером, который спокойно предложил офицеру, доклад которого оказался прерванным, продолжать. А после окончания совещания фюрер попрощался с Герингом, а мне снова предложил остаться с ним на завтрак.

После этого случая Геринг прекратил нападки на флот. Он явно стремился «закопать топор войны», поскольку спустя несколько дней, к своему немалому удивлению, я получил от него нагрудный знак люфтваффе с бриллиантами. Признаюсь, я не смог себя заставить должным образом ответить на сей великодушный жест.

В отношениях с Гитлером я продолжал придерживаться принципов честности и откровенности, и это приносило хорошие плоды. Неоднократно мне приходилось заявлять: «Этого я, как главнокомандующий ВМС, делать не буду!»

Приказ Гитлера о том, что случаи подстрекательства к мятежу и антиправительственной агитации должны относиться к юрисдикции народного суда, не применялся к флоту из-за моего категорического отказа его принять. Только благодаря моему активному протесту появившиеся в 1944 году «руководящие офицеры – национал-социалисты», прикрепленные ко всем подразделениям вооруженных сил, никоим образом не вмешивались в действия морских офицеров.

После 20 июля периодические приглашения Гитлера разделить с ним трапезу полностью прекратились. Я видел его только при большом скоплении народа и ни разу не имел возможности поговорить с глазу на глаз. Но по отношению ко мне он остался вежлив и корректен, как и раньше.

Поскольку мне повезло завоевать доверие Гитлера в служебных делах, я смог получить солидную поддержку в удовлетворении потребностей флота. Мы получили все необходимое оружие, и это в то время, когда воздушные налеты союзников значительно ослабили военную промышленность Германии. Я подробнее расскажу об этом позже.

В принципе Гитлер ограничивал беседы с каждым из нас сферами деятельности, в которых мы являлись профессионалами и могли высказать обоснованное мнение. Он ни разу не задал мне ни одного вопроса, не относящегося к флоту. И конечно, он никогда не просил у меня совета по делам, не связанным с моими служебными интересами.

Я тоже считал командование военно-морскими силами своим единственным, священным долгом. Забивать голову деятельностью других подразделений вооруженных сил или же вопросами политического руководства страной я считал для себя невозможным. Лишь изредка, когда мне не хватало информации для принятия решения, приходилось вникать в совершенно не интересующие меня проблемы. За исключением крайне редких случаев, беседуя с Гитлером, я никогда не вмешивался в дискуссии, выходящие за пределы моей профессиональной компетенции. Даже если я осмеливался выдвинуть какое-то предложение, Гитлер моментально доказывал мою несостоятельность, вызванную недостатком знаний по рассматриваемому вопросу. Это было справедливо, и я никогда не возражал и не обижался.