Позывной – «Кобра» (Записки разведчика специального назначения)

Еще один разрушенный дом. Женщина собирает в пластиковый мешочек куски человеческой плоти. Вчера в крышу ударил снаряд. Под сараем погреб. Двое ее братьев успели спрятаться, а третий только собирался спуститься. Взрывом его разнесло на кусочки. Избыточным давлением ударной волны убило и двух остальных. Погибших похоронили еще вчера, а сегодня она нашла оторванную кисть руки под покореженной машиной. Фотографирую. В соседнем доме греются бойцы в маскировочных костюмах. Мужичок вертит в руках какой-то оптический прибор, спрашивает у нас, что это и как можно использовать? Похоже на панорамный артиллерийский прицел.

Выходим на улицу. Возле ларька из земли торчит пустой контейнер кассетного боеприпаса от РСЗО «Ураган». Неподалеку сожженный грузовик. Он вез продукты.

Подъезжаем к другому дому. Сильные разрушения в радиусе 50–60 метров. Железные ворота улетели на соседнюю крышу. В полу одной из комнат торчит металлическая труба: еще одна ракета «Урагана», но только с «вакуумной» боеголовкой. Пять трупов.

На улице нас дожидается целая делегация. Учитель местной школы хочет показать нам свою коллекцию. Едем в микрорайон. Во дворе на скамейке сложены крупные осколки авиабомб, остатки мин и снарядов, пустой авиационный конвейер для «шариковых» бомб и контейнер кассетного «Урагана». Учитель объясняет, что начал собирать их в качестве вещественных доказательств еще в декабре. Теперь бросил, потому что уже нет смысла кому-то что-то доказывать. И так все ясно.

Молодой ополченец предлагает посмотреть трупы российских солдат. Пару дней назад сюда заехал БМД, видимо выскочивший из боя в район микрорайона «Минутка». На углу его подбили из РПГ пацаны 14–15 лет. Экипаж выскочил и тут же был расстрелян почти в упор.

Трупы

Меня ведут в сад. Издали замечаю бесформенную темную массу, припорошенную снегом. Дворняжка что-то выгрызает. Подходим ближе. Разорванное пополам тело, красные обглоданные ребра, синий тельник. Голова запрокинута. Нижняя часть туловища валяется неподалеку. Чеченцы, прикрывая рты воротниками курток, отходят подальше. В их глазах суеверный ужас. Фотографирую крупным планом лицо погибшего, затем снимаю средний и общий планы. Метрах в двадцати еще два трупа. Оба лежат на спине, руки запрокинуты за головы. Лицо одного уже обглодано. Голова другого укрыта полами пятнистого бушлата. Раздвигаю полы и фотографирую опухшее пунцовое лицо с ярко-алыми губами. Похоже на сильный еще прижизненный ожог и контузию…

Меня трясет.

— Ребята, вы хотя бы прикопали их…

Ополченец сплевывает:

— Земля мерзлая… Там в трехстах метрах лежат еще два трупа офицеров. Капитана и лейтенанта. Эти трое — солдаты. Из Псковской воздушно-десантной дивизии. Их документы мы передали в Главный штаб обороны Грозного.

Я прошу проводить меня к офицерам. Однако ополченцы отказываются:

— Туман рассеивается, там небезопасно. Российские войска могут накрыть из миномета или садануть из танка. Их позиции недалеко, в километре-полутора.

Чеченец в маскировочном костюме рассказывает, что вчера ночью они совершили туда вылазку и потеряли убитыми троих. Одного так и не сумели вытащить. Сегодня в три часа ночи они пойдут за телом. Предлагает поучаствовать в операции.

— А вы не пробовали обменяться телами погибших?

— Россияне близко никого не подпускают.

— А если я пойду к ним с белым флагом?

— Как только они разглядят в бинокль твою азиатскую внешность, сразу же врежут. Пожалей нас, ведь случись что, нам тебя и вытаскивать, — расхохотались бойцы. Потом уже серьезно:

— Лучше тебе действовать через Назрань. Предупреди их командование, пусть подъезжают с белым флагом и забирают трупы. Мы согласны обменять их: пять российских на одного своего. Готовы даже за тело нашего бойца отдать пленного.

Со стороны российского поста гулко ударила артиллерия. Снаряды проходят над головами и взрываются в селе, где мы только что были. Мы заторопились обратно. На своей ладони замечаю кровоточащую царапину, видимо поранился о коллекцию школьного учителя. А ведь после этого я еще возился с трупами. Как бы не занести инфекцию. Обычно свои ранки я зализываю языком, но сейчас не тот случай.

Благополучно уходим из под обстрела и заезжаем к знакомому осетину. Тщательно мою руки с мылом. Он ставит на стол трехлитровую банку коньяка и вяленое мясо. Наливает всем по граненому стакану. Лью коньяк на ладонь. У осетина округляются глаза. Успокаиваю его, что это для дезинфекции. Стоя поднимаем тост за всех погибших в этой бессмысленной войне. От мяса мы с Асланбеком дружно отказываемся: уж слишком эти ребрышки ассоциируются с теми, которые только что видели. Пьем не хмелея.

Опять ездим по селу и снимаем разрушения. Везде одно и то же. Однако я ни разу не слышал громкого плача и причитаний. И мужчины и женщины держатся с удивительным достоинством. Иногда даже позволяют себе пошутить. Глаза у всех живые, пытливые, умные. Наверное правильно сказано: «Глаза — зеркало души». В Афгане я отбирал бойцов не по их внешним физическим параметрам, а по выражению их глаз. И они ни разу не подводили.

Встречи с «мирняком»

Я уже встретился, пожалуй, с сотней чеченцев — как бойцов, так и с «мирняком». Уже пора подводить итоги. Этот народ знает за что он воюет. Они никогда не сложат оружия! Они, как мифическая гидра: вместо одной отсеченной головы вырастают десять… Горько за всех погибших.

Везде мне задают одни и те же вопросы. Отвечаю односложно: мир не знает, что здесь творится. Потому и приехал я сюда, чтобы лично посмотреть на все своими глазами.

Сопровождающие меня бойцы успели шепнуть «мирняку», что я подполковник спецназа. Они понимающе кивают. Один из них ставит вопрос в лоб.

— Раз Вы уже убедились, что наше дело правое, почему бы Вам не научить нас воевать?

Отвечаю:

— Даже если с моей помощью чеченцы убьют еще сотню или тысячу российских солдат, на общей обстановке это вряд ли отразится. Другое дело, если как профессионал, оценив ситуацию, я обнародую свои выводы и предложения, то мне больше поверят, нежели заурядному корресподенту. Это, возможно, в какой-то мере ускорит мирное решение вопроса.

Все соглашаются, что война никому не нужна, ни чеченцам, ни русским. Благословляют, жмут руки, желают здоровья и удачи. Приглашают в гости после войны, а сейчас — они смущенно показывают на свои разрушенные жилища — просто негде принять и нечем угостить.

…Комок к горлу…

Ночь с 20-го на 21 января

Возвращаемся к себе домой. Нас уже дожидается новая группа бойцов. Рассказывают забавный эпизод:

— Несколько дней назад мимо чеченского поста промчался одинокий БТР. За ним пустились в погоню за «Жигулях». Догнали возле села, однако остановить его не удалось. Пришлось всадить ему в корму из РПГ. БТР задымил и съехал в кювет. За рулем сидел пьяный российский офицер. Увидев чеченцев, он дохнул перегаром:

— Мужики, ну че вы, е-мое, я вам бэтр пригнал!

Из-за пазухи у него извлекли бутылку початую бутылку водки и всердцах треснули о броню. Сзади заголосил подоспевший украинец, воюющий на стороне чеченцев.

— Оставили бы лучше хохлу напиться.

И смех, и грех!

Между прочим, чеченцы спиртного на боевых не потребляют. У меня в сумке припрятана парочка бутылок на всякий случай. Психологический стресс после сегодняшних приключений не проходит. Поэтому перед сном мы с Асланбеком тихонько уединяемся. Ополченцы деликатно оставляют нас одних. Деликатности их взаимоотношений можно только позавидовать. Например, везде принято, когда в комнату заходит старший по возрасту, приветствовать его стоя. У чеченцев стоя приветствуют даже младших!

Опять артналет. Разрывы все ближе и ближе. Асланбек предлагает спуститься в бомбоубежище, которое находится в соседнем квартале. Я возражаю:

— По теории вероятности, попадание снаряда именно в наш дом почти невозможно. А вот осколками нас на улице могут нашпиговать — это уж точно!