Екатерина Ивановна Нелидова. Очерк из истории императора Павла

Что же думала, как смотрела на свое положение сама Нелидова? Ответ на этот вопрос представляют письма ее за описываемое время к тому же князю Александру Борисовичу Куракину, который так красноречиво сравнивал Павла с пчелою и был в то же время в дружеской переписке с Нелидовой: в письмах этих Нелидова только и говорит о тягости своего положения при дворе и мечтает о тихой жизни в Смольном [47]. Без сомнения, она не раз пробовала осуществить это свое желание. В этой решимости подкреплял ее Плещеев, глубоко скорбевший о несогласиях в жизни великокняжеской четы и еще в 1790 году убеждавший Нелидову прекратить свои отношения к Павлу Петровичу.

«Вы сказали мне, m-lle, — писал он ей, — что по мнению, которое вы создали обо мне, вы надеетесь, что я не изменю своей привязанности к великому князю и не покину его при настоящих обстоятельствах. В чем же заключаются эти обстоятельства, и на какую поддержку с моей стороны вы рассчитываете? Я думаю, что я доказал и свое усердие, и верность великому князю, объяснив ему, даже опасаясь навлечь на себя его немилость, неправильность его поведения в его несчастной связи с вами. Мне известно, как и вам, что связь эта не имеет сама по себе ничего преступного: я знаю вас и слишком уважаю вас обоих, чтобы питать в этом отношении хотя бы малейшее подозрение. Боже, сохрани меня от этого! Но можете ли вы, m-lle, утаить от себя несчастье, раздор и уныние, которое связь эта породила в великокняжеском семействе? Можете ли вы не замечать чудовищного пятна, которое наложила она на репутацию великого князя и на вашу, а также тех несчастных последствий, которые могут произойти от этого? Если вам не приходилось до сих пор серьезно об этом поразмыслить, я прошу вас, как милости, принять в соображение все, что здесь происходит: вникнуть в ужасное недоразумение, существующее между обоими супругами, поразмыслить над теми толками, которые одинаково вредят и вашей чести, и чести великого князя, а между тем нераздельно связаны с внешним характером и продолжением вашей связи. Подумайте об укоризнах, которые вы навлекли на себя со стороны всех, нарушая мир особ, возбуждавших до сих пор удивление и почтение своим замечательным единением. Вспомните, наконец, о том страшном отчете, который вы должны будете представить на Верховном Судилище за то, что вы не приложили своих стараний для водворения согласия между сторонами, которые вы столь несчастно разъединили, хотя и не по своей вине. Я не сомневаюсь, что размыслив обо всем этом с полным вниманием, вы воодушевитесь мыслью принять какую-либо действительную меру, могущую водворить мир в возмущенных сердцах и особенно в сердце великого князя, который, кажется, очень в том нуждается и в котором вы принимаете участие. Уверяю вас, что сделав это, вы лучше всего засвидетельствуете пред великим князем свое участие к нему, это также есть лучший совет, который я могу предложить вам, и единственное средство, которым мне возможно доказать свою верность и привязанность к великому князю и мою заботу о вашем истинном благополучии» [48]. «Удаление Нелидовой, — говорил другой современник, удовлетворит желаниям всех честных людей и заставит забыть огорчения, которые причинила великой княгине эта история. Высокие добродетели великой княгини заставили всех сочувственно отнестись к ней: нет женщины, которая более ее заслуживала бы лучшей судьбы» [49].

Слушая все эти речи и читая их в глазах окружающих, Нелидова должна была желать удалиться от двора, хотя бы для того только, чтобы доказать всю их неосновательность.

В действительности, друзья Павла сами не знали, чего хотели. Для них, как мы имели случай уже заметить, истинный характер его отношений к Нелидовой не был тайной, и Плещеев, например, лучше, чем кто либо, знал внутреннюю борьбу, происходившую в глубине души цесаревича, и вместе с другими скорбел о его необдуманных поступках, бывших последствиями его впечатлительного и раздражительного нрава. Но нельзя не видеть, что действия Плещеева нисколько не могли улучшить положения Павла. Ему он твердил о необходимости смирения и самообладания, Нелидовой писал, что великий князь нуждается в душевном спокойствии, а между тем старался удалить от него единственное существо, которое могло иметь власть над умом и темпераментом великого князя, и чистота намерений которого, по собственному сознанию Плещеева, была вне всяких подозрений. Равновесие в душевном складе Павла Петровича уже давно было нарушено, его темперамент все чаще и чаще заставлял молчать его ум и сердце; сама Мария Феодоровна давным-давно устраивала дружеские заговоры против своего супруга, чтобы предотвратить печальные последствия его раздражительного и пылкого нрава. Но и прежде эти заговоры требовали участия Нелидовой, уже тогда стала ясной слабость влияния на Павла его супруги: восприимчивая, подвижная природа великого князя, податливого на чужие внушения, не терпела, однако, над собой ничьего прочного продолжительного господства, и внезапные переходы, иногда по самым ничтожным поводам, от гнева к милости, от крайней доверчивости к самой мелочной подозрительности, замечались у него даже в детские его годы. Павел Петрович всегда находился под чьим-либо влиянием, но этим влиянием определялся не образ его мыслей, а характер его действий которым легко было управлять. Поэтому доверие и предпочтение, оказываемое Павлом умной, честной и просвещенной Нелидовой, должно было бы только радовать его друзей: при нервном отношении Павла Петровича к революционному духу времени, при нравственной лихорадке, им переживаемой, Нелидова, пользуясь дружным содействием всех лиц, окружавших цесаревича, бесспорно уже тогда была бы и другом Марии Феодоровны, каким она сделалась несколько лет спустя; при этом условии не возникло бы и тех толков, которые ходили по поводу Нелидовой. Но характер цесаревича еще не проявлялся в это время во всей его резкости, Нелидова была девушкой, и самые искренние друзья великокняжеской четы в возвышении Нелидовой видели унижение Марии Феодоровны и своими якобы примирительными действиями сами обостряли отношения между царственными супругами [50]. Замечательно, что в обществе, при всех неблагоприятных для Нелидовой толках, умели все-таки оценить смысл ее влияния. «Великая княгиня, — рассказывает Болотов, — не однажды не только говорила, но и просили еще сию госпожу, чтобы она связь сию разрушила, но что она будто всегда ей ответствовала, что она может, конечно, сие сделать и уговорить цесаревича сие оставить, но опасается и боится, чтобы тогда для самой великой княгини не было хуже, и что сие единое и почтение ее к ней ее от того удерживает» [51].

В начале 1792 года произошли, однако, события, которые вынудили Нелидову, помимо великого князя, обратиться к императрице непосредственно с просьбой об увольнении: великий князь поссорился с государыней, жестоко оскорбил Марию Феодоровну, говоря, что она готовит ему участь Петра III, и вслед затем уехал в Гатчину, где находилась Нелидова. Ее влиянию и приписали все эти выходки великого князя. Вся эта история нашла себе место в петербургской корреспонденции парижской газеты «Moniteur Universelle» от 24-го апреля нового стиля 1792 года, причем передавались в извращенном виде и слухи об отношениях Нелидовой к Павлу. Это и было, кажется, последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, 25-го июня, через две недели после рождения великой княжны Ольги Павловны, Нелидова подала императрице свою просьбу об увольнении от придворной должности и о дозволении жить в Смольном монастыре, прибавляя с ударением, что она возвратится туда с сердцем столь же чистым, с каким она его оставила [52]. Великий князь, узнав об этом, крайне огорчился и настоял на том, чтобы просьба Нелидовой взята была ею обратно. Мария Феодоровна и на этот раз не оценила поступка своей фрейлины, утверждая, что ее просьба была лишь одною «комедией», что Нелидова желала только «сделаться более интересною и заставить себя удерживать» [53]. С другой стороны Куракин писал великому князю: «Новость, которую вы изволили сообщить мне, мой дорогой повелитель, озадачила меня. Возможно ли, чтобы наша приятельница, после стольких опытов вашей дружбы и вашей доверенности, дозволила себе возыметь намерение вас покинуть? И как могла она при этом решиться на представление письма императрице, без вашего ведома? Мне знакомы ее ум и чувствительность, а чем более я думаю, тем понятнее для меня причины, столь внезапно побудившие ее к тому. Во всяком случае я рад, что дело не состоялось, и что вы не испытали неудовольствия лишиться общества, к которому вы привыкли. Чувствую, что вам тяжело было бы устраивать свой образ жизни на новый лад, и вполне представляю себе, как в первые минуты этот неожиданный поступок должен был огорчительно подействовать на вас» [54].