Парацельс

Приближались дни решающих работ и открытий, которые положили начало современной медицине в том ее виде, как она нам знакома теперь.

В 1543 году нидерландец Андрей Везалий опубликовал замечательный труд, посвященный анатомии человека. Везалий впервые основал анатомию на изучении человеческих трупов и показал многочисленные ошибки анатомических взглядов школы Галена.

В начале XVII века Вильям Гарвей поднял физиологию до высоты истинной науки и впервые доказал правильную картину кровообращения. Почти одновременно с ним с помощью изобретенного незадолго перед этим микроскопа Мальпигий проник в области тончайшего строения тканей, положив начало гистологии, а Антоний ван-JIeвенгук открыл присутствие мельчайших живых существ в капле воды, — так медицина приблизилась к обнаружению бактерий — возбудителей заразных болезней.

Упорная Исследовательская и экспериментальная работа развертывается во всех отраслях медицины и в этом повседневном труде подготовляются новые открытия, которыми столь богаты XVIII, XIX и XX века. Они идут рука об руку с развитием других областей естествознания: химии, физики, биологии; они опираются на могучий подъем техники, вооружающей врача тончайшими и совершеннейшими приборами для исследования.

Но эпоху современного естествознания отделяет от средневекового прошлого некий революционный рубеж, на котором даны были первые бои схоластической медицине, па котором расчищался путь для новой врачебной науки и устанавливались первые вехи, намечавшие линии будущих побед.

На этом рубеже стоит громадная фигура Парацельса, который первый поднял бунт против отживших, но все еще почитаемых авторитетов, против тупости и застоя средневековой медицинской науки и сумел дать ряд гениальных научных провидений.

Годы странствий

Окончив университет (предположительно около 1515 года) доктор Теофраст фон-Гогенгейм оставил Феррару и начал свое многолетнее странствование.

Это был последний период накопления опыта и знаний. Потом наступила пора творческой деятельности Парацельса, которую он развернул так, что источник его сил казался неиссякаемым. А силы в нем было достаточно — в этом простом и грубом человеке.

Парацельс писал о себе: «От природы я не из тонкой пряжи, это не в духе моей страны, чтобы люди выходили из шелкопрядильни. Мы вырощены не на плодах смоковниц, не на меду, не на пшеничном хлебе, но на сыре, молоке и ржаном хлебе: это не может создать слабых и утонченных людей. И в каждый наш день мы обладаем только тем, что нами получено в юности. Такой, как я, должен казаться грубым рядом с утонченными и чистюлями». Такие люди и «мы, которые выросли в лесной чаще, не понимают друг друга».

Он решил, не страшась лишений и невзгод, посетить университеты передовых стран, слушать лекции и работать в них. Его интересовали врачебные средства, которые употребляли знахари и лекари из народа. Ему хотелось побывать в лабораториях алхимиков на больших рудниках, где практически применялись химические знания. Наконец, его влекла широкая жизнь, которая вскипала борьбой, битвами и восстаниями.

Вспоминая эти годы, он говорил:

«Я долгие годы посещал высшую школу у немцев, у итальянцев, у французов. И я не только познал там науку и прочел многие книги, но пустился в дальнейшие путешествия: в Гренаду, Лиссабон, через Испанию, через Англию, через Марку, через Пруссию, через Литву, через Польшу, Венгрию, Валахию, Семиградие, Хорватию, а также через другие страны; не стоит об этом и рассказывать. И во всех этих краях и местах я прилежно и старательно выспрашивал и исследовал верное и настоящее искусство врачевания не только у докторов, но также и цирюльников, банщиков, ученых врачей, знахарок, чернокнижников, как они ухаживают за больными, у алхимиков, в монастырях, у благородных и простых, у разумных и глупых».

Парацельс не оставил потомкам описания своей богатой событиями жизни. Только отдельные факты, скупые намеки на его личные коллизии разбросаны в его многочисленных сочинениях. Некому было записать его биографию. Слишком много земель и мест исходил он, чтобы найти неутомимого спутника. Слишком требователен был Теофраст к людям и нетерпим к недостаткам их, чтобы найти верного друга на долгие годы. Немногие кратковременные попутчики его или случайные свидетели событий, участником которых был этот взбалмошный и странный человек, записали только некоторые эпизоды из его жизни.

Поэтому, воссоздавая теперь жизнь Теофраста Бомбаста фон-Гогенгейма, мы вынуждены часто сходить на скользкий путь догадок, и нужен верный компас, который спас бы биографа от того, чтобы не сбиться с дороги. Этот компас — правдивое описание общей картины социальной жизни и исторических фактов того времени, словом, всего широкого потока явлений, который захватил песчинку его индивидуального бытия, повлек за собой и заставил описать четкую в своей определенности линию развития.

Если необходимо слово, которое могло бы охарактеризовать Парацельса с точки зрения его интересов, направленности его мышления и его деятельности, то это слово, конечно: естествоиспытатель. Стремлением его было познать природу, ее тайные силы, и с помощью этого знания изменять природу, в первую очередь природу самого человека, чтобы победить вызывающую страдания и унижающую человека силу болезней. Развиваясь в этом направлении, его мысль гениально связала естественные науки в некое единство, отдельные части которого взаимно питают друг друга и, раскрываясь сами, дают материал для смежных областей знания. Ново и гениально было то, что он понял глубокую связь медицины и химии и не только провозгласил это, но поставил перед собой практическую задачу на этой основе перестроить врачебное дело. Арабские медики уже до него ввели во врачебный обиход изготовленные химическим путем лекарства, но Парацельс впервые ясно и просто сказал, что процессы, совершающиеся в человеческом теле, суть химические процессы, и химии суждено сыграть огромную роль в решении проблемы здоровья человека.

Университет, где он учился, не мог дать ни толчка к возникновению этой идеи, ни необходимых сведений в области химии. Чтобы понять, как сложилась ятрохимическая теория Парацельса и вообще его новые медицинские воззрения, надо вместе с ним покинуть Феррару и отправиться в путь.

Сначала его потянуло в знакомые места к единственному близкому человеку — к отцу в Виллах. Видимо это было их последним свиданием. И в этой старой и, казалось бы, знакомой обстановке у молодого Теофраста родились новые мысли. Раньше своеобразная жизнь горнорудных поселений воспринималась им внешне, поверхностно, как некий интересный, но посторонний мир. Теперь появилось желание проникнуть в суть происходившего на рудниках производственного процесса и самому стать его участником. Здесь совершалось захватывающе-интересное дело: как сильно оно отличалось от бесплодных схоластических умствований университетских ученых. Здесь на горных разработках буднично и просто из земных недр на свет дня появлялись руды, из них добывались металлы, а последние потом превращались в разнообразные изделия, которые становились благом или злом в руках человека. И была наука — участница этих превращений, имя которой — алхимия.

И вот молодой врач внезапно оставляет родной город, и вскоре его можно было встретить в лаборатории серебряных копей Зигмунда Фюгера, близ Шваца в Тироле.

Об этом написано:

«У него (Фюгера) работал и учился Теофраст фон-Гогенгейм и он свидетельствовал, что там получил много познаний от самого Зигмунда Фюгера и его помощников и сотрудников».

Фюгер далеко не заурядная личность. Он происходил из старого графского рода, земли которого счастливый случай одарил серебряной рудой. Но этот отпрыск графской фамилии сумел из землевладельца сделаться промышленником, организатором производства, конечно еще феодального и крайне элементарного технически, но все же факт этот возвещает наступление новой хозяйственной эры. Зигмунд был не только посвящен в тайны химического искусства, ибо обладание горными разработками в это время уже требовало создания лабораторий для проб и отделения металлов, но и был известен своей приверженностью к науке. Между ним и Теофрастом на долгие годы установились дружеские отношения.