Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

«Look bad, not only sexy, dirty» («Покажи себя порочной — не просто сексуальной, а грязной») — наверное, именно это сказал Мэрилин неизвестный оператор, прежде чем включить камеру в неприглядной квартирке в Уиллоубрук, в предместье Лос-Анджелеса. Фильм длится три минуты сорок одну секунду. Он был снят на черно-белую пленку. Фильм немой, но впоследствии был озвучен отрывком песни Мэрилин «My heart belongs to daddy».

Если этот короткий фильм — не фальшивка, то это первая видеозапись Мэрилин. В двадцать два года, чтобы выжить в Голливуде, она продавала, что могла, всем желающим: свое тело — продюсерам, а свой образ — неизвестным зрителям, просматривавшим эти короткие порнографические фильмы, снятые при студиях. Они назывались «Сиськи, яйца и члены». Этот фильм, «Порно», особенно непристоен. Актриса приходит в черном платье и снимает его, чтобы остаться в черном же корсете, с подвязками и без трусов. У нее выпуклый живот, толстые бедра, большая голова и левая сторона лица закрыта спадающими каштаново-розовыми волосами. Что-то невыразимо вульгарное и усталое видно в ее тяжелой походке и неуверенных движениях, когда она засаживает в себя инструмент, который только что, в подарочной упаковке, передал ей мужчина. Если бы не ее лицо на последнем кадре, когда она курит сигарету, глядя на мужчину, которому она только что делала минет и с которым занималась сексом, вспрыгнув к нему на колени, можно было бы усомниться, что это Мэрилин Монро. Однако только ей одной принадлежит эта улыбка.

В этих кадрах с раздеванием и печальным совокуплением — устаревшая порнография, жестокость секса, завораживающее уродство. Из-за отсутствия звука еще громче слышится стон или крик, выраженный в кадрах. Этот фильм с выявляет не столько истины секса, сколько кино. Оставшиеся копии, истертые до дыр и не подлежащие реставрации, показывают, как образ пожирает образ; как проказа забвения разъедает самую откровенную позу; как тени поднимаются на поверхность пленки и говорят вуайеристу: не на что здесь смотреть.

Январским днем 1951 года в Голливуде кинематографист Илья Казан и драматург Артур Миллер ехали на «линкольне» с откидывающейся крышей по территории «Фокс», разыскивая площадку, на которой снимался фильм «Не старше, чем тебе кажется». Как только они доехали до места, они услышали, как охрипший ассистент выкрикнул имя Мэрилин. Режиссер разразился проклятиями в адрес молодой двадцатичетырехлетней актрисы, которая все время убегает с площадки и возвращается расстроенная, вся в слезах. Роль была короткой, но на съемки каждой сцены уходило несколько часов. Наконец она появилась, обтянутая черным платьем. Казан лишился дара речи. Он приехал, чтобы предложить ей роль.

Он стал ее любовником, потом другом, потом, при маккартизме, врагом, позднее вновь другом. «Когда я встретил ее, — скажет Казан, — это была простая и страстная молодая женщина, которая училась кататься на велосипеде, девочка с честным сердцем. Голливуд уложил ее на съемочную площадку с раздвинутыми ногами. Она была необыкновенно ранима; она всей душой жаждала, чтобы ее приняли люди, которых она сможет уважать. Как многие другие девочки, которые познали тот же опыт, что и она, Мэрилин измеряла свое самоуважение количеством мужчин, которых ей удавалось завлечь».

Санта-Моника,

Франклин-стрит

февраль 1960 года

Мэрилин продолжала опаздывать к психоаналитику.

— Почему у вас столько враждебности к людям, которые хотят вам помочь, работать с вами в добром согласии? Мы ведь союзники, а не противники!

— Просто так сложилось. С самого начала. На моем первом фильме, «Билет в Томагавк», помощник режиссера попытался мне угрожать; «Знаешь, тебе легко найти замену!» Я ответила: «Тебе тоже!» Дурак! Он не понимал, что опаздывать — значит убеждаться в том, что ты незаменим, что все остальные ждут тебя — тебя, и никого другого. А потом, вы знаете, когда я опаздываю, я не просто задерживаюсь, но готовлюсь. Я снова и снова переодеваюсь, поправляю макияж. Творю свой образ. И свои слова тоже. Я записываю то, что собираюсь сказать, и планирую темы для разговора.

Врач прервал ее:

— Здесь вы не на съемочной площадке и не на светской вечеринке. Вы знаете, что значит ваше опоздание? Оно значит: я не люблю вас, доктор Гринсон. Я не хочу вас видеть.

— Неправда, я люблю с вами встречаться, честное слово! — ответила Мэрилин детским голоском. — Я люблю с вами разговаривать, хоть мне и приходится отворачиваться, чтобы не чувствовать на себе ваш взгляд.

— Не ваши слова, а ваши поступки говорят: «Я вас не люблю».

Мэрилин замолчала. Она думала, что ее опоздания означают только одно: вы ждете меня. Вы меня любите. Вы ждете только меня. Вы любите меня, доктор, вы же знаете, что тот, кто любит, всегда ожидает другого.

После этого она больше никогда не опаздывала. Часто обедала прямо в машине, чтобы приехать вовремя. Она даже стала приходить раньше времени, на полчаса, затем на час. В итоге она так и не научилась приходить вовремя.

— Вот видите, вы сами не знаете, чего хотите, вы не знаете, который час, — сказал ей аналитик.

Он думал, что теперь слишком ранний ее приход означает: он здесь. Это вопрос времени. Но он здесь. Он мой. Он здесь.

Следующим летом, на одном напряженном сеансе, она рассказала аналитику, что на съемках «Неприкаянных» под руководством режиссера Джона Хьюстона ей пришлось сыграть сцену, в которой она отвергала предложения мужа помириться.

— Я все время застревала на короткой фразе: «Тебя здесь нет». Хьюстон разозлился, но Кларк Гейбл стал меня защищать: «Когда она здесь, она здесь. Она здесь вся. Она здесь и полностью готова работать». С тех пор, — сказала она аналитику, — это мое любимое выражение, когда я говорю о своих опытах с мужчинами: они-то редко бывают здесь.

В первый раз, когда Мэрилин уселась в кожаное кресло, похожее на кресло психоаналитика, она заметила большой письменный стол из темного дерева, на котором не было ни одной бумажки. Она предположила, что Гринсон пишет свои статьи в другом месте. Ее удивило, что нигде не было видно портрета Фрейда, украшавшего каждый кабинет в Беверли Хиллз и кабинеты ее предыдущих аналитиков. Но еще больше ее поразила большая картина с женщиной, сидящей спиной к зрителю и разглядывающей сад. Ее лица было не видно, но по нежным тонам освещения и одежды угадывалось спокойствие, которым она была проникнута. Ее сразу же восхитила спокойная и тихая красота этой просторной комнаты, защищенной от закатного света занавесками с геометрическим орнаментом в зеленых и коричневых тонах.

После нескольких сеансов в кабинете на Беверли Хиллз Гринсон предложил Мэрилин регулярно встречаться у него дома, чтобы не привлекать внимание общественности. Несколько странное предложение. Вход в его дом в Санта-Монике был с улицы, его семья жила вместе с ним. Дети, Джоан и Дэниэл, знали, что их отец принимает знаменитых клиентов, но были удивлены, когда узнали, что он изменил своим привычкам и отменил назначенные в кабинете встречи, чтобы принимать дома Мэрилин Монро. Заметив новую знаменитую пациентку, Джоан сразу же захотела с ней подружиться; вскоре отец попросил ее встречать Мэрилин, когда он опаздывает, и посоветовал иногда гулять вместе с ней. Аналитик так и не признал, что пригласить Мэрилин в дом, а затем сделать ее членом семьи было ошибкой в лечении. Позднее он скажет, что цель психоанализа — дать пациенту независимость мышления; но здесь он сделал прямо противоположное. «Сейчас я становлюсь ее единственным и неповторимым психотерапевтом», — гордо написал он Марианне Крис, к которой Мэрилин продолжала обращаться еще на протяжении года, когда бывала в Нью-Йорке. Когда он писал о Мэрилин, его почерк терял связность, словно он утрачивал контроль над собой.

Психоаналитик принимал Мэрилин пять-шесть раз в неделю и сверх того поощрял ее звонить ему каждый день. «Ведь она была так одинока, ей было не с кем встретиться и нечего больше делать во время съемок, если я ее не принимал», — оправдывался Гринсон перед Марианной Крис. Однажды вечером, после сеанса, Мэрилин вернулась из Санта-Моники в такси и пригласила к себе шофера, а потом провела с ним ночь. Гринсона рассердило это «патологическое» поведение, а его жена пригласила актрису ночевать у них в те вечера, когда сеанс затягивался допоздна. Время от времени Мэрилин пользовалась этим приглашением.