Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

Возможно, в Гринсоне Мэрилин больше всего любила жалкого, нелепого музыканта. Говорил он или играл на своем инструменте — его голос был таким завораживающим. Она чувствовала, что музыка больше трогает его сердце, чем слова и идеи. Психоаналитик находил в ней отдых от потребности понимать и быть понятым. Однажды вечером, сыграв при Мэрилин трио Моцарта, он взял ее за плечо и отвел к большому окну, выходящему на море. «Бывают моменты, когда такое небо, такая музыка вызывает желание умереть и наполняет отчаянным удовольствием, которое остается после любого свершения». Она задумалась, откуда он взял эту фразу, которая очаровала ее, хоть и осталась не вполне понятной.

Голливуд,

бульвар Санта-Моника

1946 год

Мэрилин было двадцать лет; она успокаивала сосущую пустоту в сердце, разделяя общество мужчин или женщин, чтобы собраться с силами и бродить по улицам до утра. Она шагала по Лос-Анджелесу, блуждала вокруг студий, с головой, полной расплывчатых кадров; под взглядами случайных прохожих светлые волосы выделялись на белом небе, как в старых фильмах ореол света, которым сияли волосы актрис на пересвеченной пленке. Она повторяла про себя свою идефикс: стать сильной, великой, загадочной, чтобы каждый принимал ее безоглядно, как свою судьбу.

Однажды в 1946 году Андре де Динс привез Мэрилин в Голливуд. Ей предстояло встретиться с продюсером в студии на Гоуэр-стрит. Когда он познакомился с Мэрилин год назад, она была одета в розовый обтягивающий свитер, ее завитые волосы были перехвачены лентой, она держала в руке шляпную коробку. В тот день, обнявшись, Андре и Мэрилин прошли мимо голливудского мемориала на бульваре Санта-Моника. Он предложил ей пройти через кладбище, где покоятся знаменитые киноактеры — Рудольф Валентино, Норма Тэлмрздж, Мэрион Дэвис, Дуглас Фэрбенкс-старший и многие другие. Мэрилин была не в восторге от этой идеи, но ее любопытство пробудилось, когда фотограф объяснил, что кладбище находится прямо позади студии «Парамаунт» на Мелроз-авеню и могила Рудольфа Валентино всего лишь в нескольких сотнях метров от площадки, на которой она, возможно, когда-нибудь будет сниматься в фильме.

Пока Андре вел ее по коридорам просторного мавзолея, где Рудольф Валентино покоится в нише за белой мраморной плитой, Мэрилин молчала. Потом они разговорились о невероятной известности актера и фантастически широкой огласке его внезапной смерти в 1926 году. «Год моего рождения», — отметила она. Может быть, предположил Андре, она явилась на свет, чтобы заменить его и продолжить его легендарную карьеру? Может быть, когда-нибудь она тоже станет знаменитой!

— Если я прославлюсь, только чтобы умереть молодой, это не стоит труда.

— Чего тебе еще желать? — ответил он. — Он стал бессмертным!

Она возразила, что предпочитает долгую и счастливую жизнь, и выхватила розу из вазы, стоящей рядом с бронзовой памятной доской.

— Нельзя красть цветы у мертвых, — воскликнул шокированный Андре.

— Не сомневаюсь, он был бы в восторге, если бы узнал, что девушка взяла у него цветок, чтобы поставить на ночной столик. А Джин Харлоу? Ты знаешь, где ее могила?

— Нет, и знать не хочу.

— А я знаю — я часто хожу в мемориальный парк Форест Лоун, ее могила там, в частной часовне. Она умерла в двадцать шесть лет, потому что ее мать-сектантка не захотела ее лечить…

Выйдя из мавзолея, он попросил Мэрилин не ходить на встречу, назначенную в студии, а остаться с ним; он почитает вслух толстую книгу цитат, которую всегда носил с собой в кофре. Устроившись на газоне, они читали о жизни, любви, счастье, славе, тщеславии, женщинах, смерти и многом другом. Внимание Мэрилин привлекло слово «слава». Вдруг она решила, что поэзии и философии с нее хватит и лучше все же явиться на назначенную встречу.

— Ты переспишь с этим продюсером?

— Да! Ну и что? — ответила она со злостью.

Он подвез ее до утла Мелроз-авеню и Гоуэр-стрит.

Несколько дней спустя Андре прочел ей стихотворение под названием «Стихи на смерть Мэри». Она сказала, что стихи написаны для нее, только поэтесса забыла добавить «ЛИН» после «Мэри». Он напомнил, что на кладбище она утверждала, что мечтает о долгой счастливой жизни, а теперь клянется, что не доживет до старости…

— Стихотворение на смерть Мэри — предсказание; я умру молодой!

— Замолчи и позируй! — перебил ее Андре. — Пусть лучше твое лицо говорит за тебя.

Они закончили чтение, и он принялся фотографировать ее, запечатлевая смену ее настроений, которые она демонстрировала по его просьбе, проходя весь спектр человеческих эмоций; счастье, меланхолию, задумчивость, спокойствие, грусть, страдание, растерянность… Он даже попросил ее показать, как ей представляется смерть. Она набросила на голову покрывало и велела Андре приготовить аппарат — сейчас она покажет, какой будет ее смерть. Мэрилин подняла на него мрачный взгляд и сказала, что смысл фотографии — «конец всему». Он быстро сделал снимок и спросил ее, почему она представляет смерть такой мрачной и темной, а не показала вместо этого мирную улыбку, как будто переход в мир иной — всего лишь прекрасное преображение. Мэрилин ответила, что свою смерть она представляет именно так. И добавила;

— Андре, не публикуй эти фотографии сейчас, дождись моей смерти.

— Откуда ты знаешь, что умрешь раньше меня? В конце концов, я на двенадцать лет старше.

— Знаю, — ответила она тихо и серьезно.

Но это настроение продлилось недолго. Через несколько минут, снова развеселившись, она уже спешила на назначенную встречу, торопя его упаковать фотографические принадлежности в автомобиль и вернуться.

В течение двадцати трех лет, которые Дине прожил после смерти Мэрилин, он часто приходил на ее могилу и никогда не пропускал 1 июня, дату ее рождения, и 4 августа, день ее смерти. Каждый раз он крал несколько цветов с ее могилы и ставил у своего изголовья. Он вспоминал о ней и когда ходил в кино в Вествуд Виллидж. За экраном, всего в каких-то пятнадцати метрах, лежала Мэрилин. Как-то, раз она сказала ему; «Хочешь, чтобы я стала облаком? Тогда сфотографируй вот это. Так я не умру совсем».

Каждый раз, когда он видел, как она болтает по телефону, он вспоминал: чтобы сохранить в неприкосновенности свою частную жизнь и ввести в заблуждение докучливых поклонников, Мэрилин написала на телефонной доске своего дома неправильный номер. Это был номер лос-анджелесского морга.

Лос-Анджелес — Нью-Йорк

март 1960 года

Мэрилин, родившаяся в Лос-Анджелесе, глубоко привязалась к Нью-Йорку с первого же приезда туда в конце 1954 года. Когда — еще начинающей актрисой — она училась в актерской лаборатории Лос-Анджелеса, она уже считала восточную метрополию волшебным далеким местом, где актеры и режиссеры занимаются чем-то еще, кроме постоянных споров о ближних планах и углах съемки. Она мечтала погрузиться в жизнь, в которой было бы больше размышлений, меньше кадров и больше разговоров между людьми.

Лос-Анджелес, со своим неизменным ясным небом и жарой, казалось, заснул, разомлев. Мэрилин покинула свой город, как в постели отдаляются от слишком близкого, слишком теплого тела, когда появляется желание побыть одному, самому по себе. Города — это тела. Есть города кожи и города костей. Мэрилин хотела поселиться в самом городе сердца. Впоследствии, в оставшиеся годы жизни, ей нравилось возвращаться в Нью-Йорк, город, словно выпрямившийся во весь рост. Эта вертикальность, эта структура, тянущаяся к небу, были новы для нее после родного города — распростертого, почти плоского, за исключением Голливудских холмов на севере, а на юге — небоскреба портового квартала. Лос-Анджелес останется городом, в котором звезды кино блистают и пламенеют, в котором солнце заливает все своим прямым и ужасающим светом, превращая улицы и дома в плоский мерцающий мираж. Как мысли о вечности лишают сна того, кого они преследуют, калифорнийское небо дает слишком много света городским пейзажам и слишком мало тени душам, которым хотелось бы по ним бродить.