Ян Гус

Как раз во времена учебы Гуса в Пражский университет проникло еще одно реформаторское течение, на этот раз извне, из Англии. Тогда оба двора — лондонский и пражский — сблизились в результате брака сестры короля Вацлава IV с английским королем, и несколько чехов стали студентами Оксфордского университета. Возвратившись домой, они привезли оттуда копии некоторых трактатов английского реформатора Джона Уиклифа. Реформы Уиклифа тоже были направлены против церковных порядков и прежде всего против папы, да и в богословские вопросы учение оксфордского профессора вносило много нового.

Гус и многие его друзья приветствовали учение английского реформатора, видя в нем еще одного союзника в дальнейшей отечественной борьбе за реформу. Гус, переписывая трактаты Уиклифа, часто не мог справиться с волнением и сопровождал переписываемые слова восторженными комментариями на полях: «Золота стоит то, что здесь написано», и в другом месте: «Боже, пошли Уиклифу царствие небесное!»

Рассматривая все источники нового реформатского, критического движения, нельзя забывать еще об одном: не только богословы, университетские магистры и образованные люди, но все христиане вообще были тогда поколеблены в своем доверии к церкви расколом, разделившим само верховное руководство христианства. Ведь церковь столетиями внушала верующим, что их главою является папа, преемник апостола Петра, от которого он принял ключи духовного господства, владыка владык, наместник Христа на земле. Но в 1378 году произошел раскол: римскому папе, поддерживаемому Францией, противостоял антипапа, обосновавшийся в Авиньоне. Это раздвоение — схизма [18] — было продолжено в лице преемников обоих пап. Каждый из двух пап провозглашал себя единственно законным и предавал соперника проклятиям и анафеме; оба владыки спорили из-за оброчных владений, следовательно, боролись главным образом за десятину и прочие доходы. К концу первого десятилетия XV века к двум папам прибавился даже третий антипапа. Нужно представить себе доверчивый образ мышления средневекового христианина, привыкшего к почитанию папы и послушанию, чтобы понять, каким страшным смятением и ужасом должно было все это потрясти души верующих. Как внезапно открылись двери для сомнений и недоверия, которые, не будь этого, вряд ли пришли бы на ум христианину.

Вот что окружало Гуса, взывало к его знаниям и совести, обращалось к нему языком ученых трактатов и университетских диспутов. Но сильнее всех предшественников, учителей, писателей и ученых воздействовал на Гуса самый красноречивый, убедительный и властный наставник — сама жизнь, частью которой был и Гус, жизнь, от которой он никогда не отворачивался, чтобы замкнуться в безжизненных стенах ученого кабинета. Сын бедной деревни, с детства познавший нужду, тяжелый труд и заботь бедняков, Гус не переставал видеть то великое, коренное противостояние мира властителей миру угнетенных, с которым он впервые столкнулся в Прахатицах, а затем в Праге. Осознание этих противоположностей, соединенное со способностью видеть век вытекающую отсюда несправедливость и жестокость, становится постоянной основой всего мышления и деятельности Гуса. Так жизнь и страдания притесняемых, эксплуатируемых и униженных направляют и подстегивают Гуса на всем его дальнейшем пути гораздо сильнее, чем любой предшественник-реформатор и любое критическое сочинение.

Гусу мало было занятий университетского профессора, и центр тяжести своей деятельности он перенес на кафедру проповедника. Гус стал подлинно народным проповедником, лучше всех других умевшим понимать свою народную аудиторию.

ГЛАВА 5

ПРОПОВЕДНИК ВИФЛЕЕМСКОЙ ЧАСОВНИ

Кто-то из друзей и последователей Гуса назвал магистра Яна «громозвучной сигнальной трубой, неутомимым глашатаем правды, устами Божьими». Из этой характеристики видно, как ее автор старался найти самые убедительные и хвалебные выражения, чтобы выразить превосходство ораторского искусства и значение Гуса-проповедника. И действительно, Гус достиг исторической известности прежде всего как проповедник. Он был магистром университета, автором многих научных и популярных трактатов, одним из самых образованных мужей Пражского университета. В то время когда большинство его коллег довольствовались деятельностью ученых и учителей, Гусу этого было мало. Не в его натуре было замыкаться в четырех стенах кабинета ученого, он не умел бороться одним только письменным словом, молча поверяя его бумаге, ему даже казалось недостаточным обращение к ограниченному числу студентов. Он не мог отказаться от необходимой для него связи с настоящей жизнью. Он хотел и должен был говорить с людьми, с широкой аудиторией, с теми, кто трудился, с теми, кто был лишен даже права продавать труд рук своих, а равно и с теми, кто распоряжался трудом, кто властвовал над людьми, постольку, поскольку эти последние соглашались его слушать; короче, он стремился обращать свои речи к людям, творившим жизнь, бурную, полную борьбы, со всеми ее светлыми и темными сторонами, кипевшую вокруг Гуса, кипевшую и в его крови.

Нет, Гус никогда не был отрекшимся от мира и замкнувшимся в себе ученым-одиночкой, окруженным безмолвными фолиантами; Гус с юных лет шел по жизни, полный любознательности и любви к ней и к людям. Он принимал людей, не закрывая глаза на их недостатки, уважал человека — носителя жизни и возможного творца добра; именно поэтому он был строг к людям, чтобы помочь торжеству доброго начала в человеке. Несмотря на бесчисленные препятствия, с которыми сталкивался Гус, несмотря на разочарования в людях, часто самых близких, несмотря на все страдания, выпавшие на его долю, вплоть до страшной смерти, — никогда ни в одном из сочинений Гуса, ни в одной из его проповедей не прорывалось ни слова отчаяния, безнадежности или неверия в лучшее будущее. Он был провозвестником великой любви к людям.

Его манера обращения привлекала на его сторону сердца слушателей. Ибо только окончательно погибший человек устоит перед любовью, любой иной откроет ей свою душу и укрепится ею.

Так любовь Гуса к людям стала главной основой успеха его проповедей.

В год своего посвящения, то есть в 1401 году, Гус вступил на кафедру костела св. Михаила в Старом Месте. Его не назначили проповедником — он сам добился разрешения читать проповеди и делал это добровольно. Он имел такой успех, что уже весной следующего года был избран и назначен проповедником в Вифлеемскую часовню.

Вифлеемская часовня, заложенная в 1391 году двумя пражскими горожанами, не была церковью в обычном смысле слова и не имела даже прав приходской церкви. Ее основатели предназначали Вифлеемскую часовню главным образом именно для проповедей, «для службы, наиполезнейшей и наилучшей для церкви».

В основополагающей грамоте буквально говорится: «Господь завещал нам, чтобы слово Божье не было связано, но чтобы пользовалось оно величайшей свободой и служило бы церкви и членам ее успешнейшим образом».

К этой-то свободе слова, ограниченной единственным законом — беззаветным служением правде, и прибегал Гус в самой полной мере.

Перед ним стояла нелегкая задача, он должен был обращаться к пражанам, которые слышали Вальдгаузера, Милича и Матея из Янова. В самой Вифлеемской часовне предшественником Гуса был известный оратор Штепан из Колина.

Гус, однако, превзошел всех и вскоре стал самым любимым проповедником пражских городов.

В чем крылась причина его исключительного успеха? О главной уже было сказано. Но к ней присоединились и другие.

Что слышали верующие во время проповедей в других костелах? Обычно проповедь была лишь дополнением к наиболее торжественным богослужениям, и, как правило, она ограничивалась изложением жития святых или разбором некоторых мест из библии, делалось это в безлично-восхваляющей или назидательной манере, причем никто никогда не затрагивал того, что волновало слушателей в их личной и общественной жизни. Неискусные ораторы по большей части кое-как «отбывали повинность проповедника», рассматривая ее как тяжелую дополнительную работу.