Прямой наводкой по врагу

Еще до сдачи последнего экзамена мне, как члену КСМ-бюро химфака, поручили ежевечернее дежурство в институтском общежитии на улице Полевой. В полночь меня сменяли. За пять вечеров моего дежурства здесь и в ближайших окрестностях ничего опасного не произошло. Строго следуя инструкции, по сигналам воздушной тревоги я немедленно поднимался на крышу здания и лишь иногда видел вдали лучи прожекторов, вспышки от стрельбы зениток и от взрывов сброшенных немцами бомб. Спустя десяток минут снова звучала сирена, объявляя на этот раз отбой воздушной тревоги. Видимо, немецкие самолеты имели приказ бомбить другие объекты. Как я помню, в Киеве их главной целью были мосты через Днепр.

Экзаменационная сессия в нашем институте продолжалась до последних дней месяца. Мое общение с Верой в первые дни войны было довольно редким: различные расписания экзаменов и ежевечернее дежурство, на которое я уходил в шесть вечера, а возвращался после часу ночи препятствовали частым встречам, да и телефона у нас в квартире не было. Последний экзамен Вера сдала 26 июня, а я завершал сессию тремя днями позже. В конце дня 27 июня к нам в дом неожиданно пришла Вера и сообщила, что через час их семья (исключая отца, который стал теперь начальником Юго-Западной железной дороги) покидает Киев, едут пока в Москву. Меня, находившегося в патриотическом угаре, уверенного в нашей быстрой победе, поразило это известие (я ведь не знал реального положения на фронтах, которое было известно Василию Александровичу). Меня возмутил их отъезд, и я сгоряча сказал: «Вот так начальники сами сеют панику!» Проводить Веру не мог, так как опаздывал на дежурство, да и простился с ней прохладно. Буквально через два-три дня, особенно после того, как в Киеве появились беженцы из западных областей, а на городских магистралях — раненые красноармейцы, я начал более реально оценивать происходящее на фронте и раскаивался в своем глупом поведении при расставании с Верой, но было поздно...

В день последнего экзамена у входа в институт появилось объявление о том, что всех комсомольцев, закончивших сессию, просят зайти в комитет комсомола. Сдав экзамен, я подошел туда и узнал, что райком комсомола призывает нас принять участие в строительстве линии обороны Киева. Наконец-то смогу реально помочь фронту, обрадовался я.

Поздним вечером того же дня мы, человек тридцать студентов, оказались у окраины села Белогородка, примыкавшего к сосновому лесу. Рядом протекала река Ирпень. Спали в сарае на душистом сене. Перед самым рассветом нас разбудил громкий гул пролетавших в сторону Киева самолетов. Где-то рядом с селом разорвалась бомба, сброшенная, видимо, по ошибке.

Утро первого дня нашей работы было солнечным. С пригорка у опушки леса открывалась панорама будущей трассы противотанкового рва. До самого горизонта она была обозначена сотнями по пояс раздетых людей, орудовавших лопатами или переносивших вырытую землю на носилках. К нам подошел десятник, показал границы отведенного группе отрезка рва, объяснил, что ближняя стенка должна быть вертикальной, а дальняя — наклонной. На вопрос, каким должен быть наклон, уверенно ответил: «Пятьдесят градусов — сколько вперед, столько вглубь». Удивлялся тупости студентов, упрямо утверждавших, что при этом наклон будет сорок пять градусов.

На соседнем с нашим участке рва работала группа студентов университета, а по другую сторону от нас трудились профессиональные землекопы. С завистью посматривали мы на отполированные до блеска рукоятки их лопат, на ловкость и ритмичность движений. Несмотря на все наши старания и первоначальный азарт, производительность была значительно ниже, а во второй половине 12-часового рабочего дня она и вовсе упала. Правда, в последующие дни мы как-то приловчились и успевали сделать немало. В течение всего периода работы у реки Ирпень над нами по три-четыре раза в день пролетали в направлении на Киев группы тяжело нагруженных «юнкерсов», до города им оставалось километров тридцать.

Не сохранилось в памяти, как мы проводили вечера, где и чем нас кормили в эти дни (хлеб, помню, раздавали бесплатно, а перед нашим отъездом продавали клубнику по 9 копеек за килограмм). Запомнилось, что совсем рядом с нашим участком, на небольшой поляне у опушки леса находилось загадочное железобетонное сооружение, основание которого уходило в землю. Иногда рядом с ним прохаживался часовой. Это был один из узлов бывшей второй (резервной) линии обороны старой западной границы страны. К началу войну эта бывшая линия обороны была неосмотрительно разоружена.

Работая на сооружении рва, я по-настоящему сдружился с однокурсником Валерием Андриенко, мы рядом трудились, вместе ели, по соседству спали. Мой близорукий ровесник снимал очки только на ночь. Он оказался отличным веселым парнем, наши взгляды на жизнь, на войну были очень сходными, обоим хотелось перевестись на спецфак.

К середине шестого дня земляных работ наш отрезок рва был подготовлен к приемке. Придирчивый десятник не обнаружил огрехов, и нашей группе было разрешено возвращаться в Киев. Уже в городе я начал с тревогой думать о родителях, о братишке. Поглядывал по сторонам, нет ли разрушений от вражеских бомб. Не терпелось узнать, что происходит на фронте, ведь все прошедшие дни мы не слушали радио, не читали газет.

Явившись в дом, я побывал в объятиях матери, прослезившейся от радости, когда увидела меня в полном здравии. Узнав, что все родные живы и все у нас в целости, принял душ и поел домашней пищи. Лишь после этого мать показала мне повестку из военкомата: утром 6 июля мне надо явиться туда, имея с собой все документы. Вскоре появился встревоженный отец. Он крепко обнял меня, затем стал говорить о главном. Сводки с фронта безрадостны. Предприятия и учреждения Киева готовятся к эвакуации. На вокзале, на товарной станции, в Дарнице, в речном порту скопилось множество киевлян и нахлынувших с запада беженцев. Все они стремятся покинуть Киев. Тесня друг друга, забираются в товарные вагоны и на платформы составов, уходящих на восток, садятся на пароходы, катера, баржи, идущие вниз по Днепру. Несмотря на угрозы властей арестовывать сеятелей паники, обстановка в этих местах напряженная. Объяснив, что он по долгу службы не может оставить свое учреждение, отец с надеждой во взгляде попросил меня обратиться к Вериному отцу, авось тот поможет эвакуироваться маме и Толе без мучений, о которых я только что узнал. Окончив беседу со мной, отец умчался к себе на работу, а вернулся, когда я уже спал.

Утром я пришел в военкомат, где получил предписание прибыть к месту сбора допризывников на бульваре Шевченко 9 июля к 16.00. С собой надо было иметь смену белья, теплую одежду и еду на сутки. Все стало ясно и определенно, времени на сборы было достаточно, и я пошел в управление ЮЗЖД в надежде увидеть Василия Александровича. Не помню, как я представился в приемной начальника дороги, но вскоре Верин отец приветливо встретил меня в своем кабинете. Не дослушав моих объяснений, он спросил наш домашний адрес, записал его и велел быть готовыми к шести часам вечера, когда к нашему дому подъедет его служебная машина. Придя домой, я стал помогать маме укладывать в мешки и небольшой чемодан необходимые им одежду, обувь, другие предметы. Помню, как несколько раз упрямо убеждал мать не брать того, что мне казалось лишним, и ей приходилось снова и снова переукладывать вещи. В конце концов незадолго до назначенного срока все было уложено, завязано, застегнуто, мама смирилась с ограниченным составом багажа, а я — с неподъемным для нее и братика весом мешков. Ровно в шесть прибыла машина, мы быстро погрузились и поехали незнакомым маршрутом к запасным путям, где на большом удалении от вокзала стоял под парами охраняемый от посторонних несколькими милиционерами пассажирский состав. В его вагоны заканчивали грузиться семьи сотрудников управления дороги. Мама и Толя были в числе последних пассажиров. Я погрузил их вещи, мы второпях попрощались, так как поезд уже отправлялся в путь.

Счастливый оттого, что мама и братишка поехали в недоступном для большинства людей пассажирском составе, я отправился на работу к отцу, чтобы поскорее сообщить ему об этом. Еще не стемнело, город жил в тревожном режиме военного времени. В течение дня я обратил внимание на то, что среди прохожих стало гораздо больше мужчин в военном обмундировании. По улицам все чаще проезжали грузовые автомобили с группами вооруженных красноармейцев, разместившихся в кузове. На Брест-Литовском шоссе я видел несколько поврежденных, но двигавшихся своим ходом танков. Попадалось немало медленно бредущих красноармейцев в запыленной пропотевшей одежде с перевязками на голове, на руках, ногах. Видел даже обоз из трех совершивших долгий путь на восток телег, нагруженных домашним скарбом, и группы устало плетущихся за телегами беженцев с почерневшими лицами. А сейчас, направляясь к отцу, неожиданно стал свидетелем трагического происшествия. Проезжавший рядом военный грузовик, не притормозив, круто повернул, и через борт головой вниз свалился красноармеец. Он лежал на мостовой без признаков жизни, голова была залита кровью. Машина остановилась. Товарищи уложили тело в кузов, и грузовик умчался.