Лестница в небеса: Led Zeppelin без цензуры (ЛП)

В этот период, несмотря на происхождение из среднего класса, он стал модом. Он носил отстроносые сапоги на каблуке и обтягивающие пиджаки, участвовал в драках с рокерами где-нибудь в Маргите. Он состриг длинные светлые локоны и сделал причёску во французском стиле на подобие Стива Марриотта, вокалиста Small Faces, которые задали неотразимый музыкальный вопрос: «How's your bird's lumbago?» (честно скажу, так и не понял, что эти кокни имели в виду — прим. пер.) во время концерта в Бирмингеме, на котором побывал Роберт.

Пока карьера Роберта буксовала, его родители попытались снова направить сына в более традиционном направлении. «Почему бы тебе не пойти учиться на бухгалтера?» — спросила обеспокоенная мама. Роберт был и так в удручённом состоянии, а тут ещё и это.

И хотя Роберт был достаточно умён, чтобы понимать, что он гоняется за неосуществимой мечтой, но всё же он был расстроен недостаточной поддержкой со стороны семьи. Он до сих пор думал, что у него есть ещё одна попытка стать звездой, хотя родители ждали, когда же сын перерастёт свои «фантазии» насчёт карьеры в музыке. Роберт чувствовал себя разочарованным, оскорблённым и униженным. Когда он бывал в доме родителей, то чувствовал, как растёт пропасть между ними. На каком-то уровне он отчаянно хотел доказать им, что может преуспеть в музыке.

Тем не менее, чтобы доставить удовольствие семье, Роберт в конце концов согласился пойти учиться на бухгалтера, хотя его сердце принадлежало блюзовым исполнителям типа Роберта Джонсона, Томми МакКлеллана, Отиса Раша, Мадди Уотерса и Сонни Бой Уильямсона, чьи записи он частенько находил в магазине уценённых товаров, в которых часто ошивался.

Через две недели учёбы Роберт поднял руки. Ему платили какие-то два фунта в неделю, но что важнее, он понял, что существуют более интересные вещи, чем гроссбухи и балансовые ведомости. — Не хочу тратить жизнь на подсчёт денег других людей, — жаловался он друзьям. — Я лучше стану тем, кто делает их!

Без всякого сожаления Роберт полностью переключился на музыку. Как и раньше, он переходил от одной группы к другой, в конце концов оказавшись в Band of Joy. Как и ранние музыкальные начинания, эта группа достигла минимального успеха. Концерты случались нерегулярно, и большая часть их проходила в полупустых залах. Мало других проблем, Роберт постоянно ссорился с менеджером.

— Ты знаешь в чём проблема, Роберт? — спросил его как-то менеджер. — Я не думаю, что ты хорошо поёшь! Тебе стоит серьёзно подумать об уходе из группы.

Роберт в ярости вышел от менеджера, его самолюбие было основательно задето. Да, его голос был немного неистовым, но он в то же время чувствовал, что в нём есть нечто уникальное. Он старался не обращать внимания на критику, пропускать её мимо ушей, но это было трудно. Он твёрдо вознамерился продолжать петь, хотя денег музыка не приносила. Роберту досталось название группы, и вскоре Band of Joy реформировались во втором, а в последствии и в третьем составе, которые попробовали себя в нескольких неожиданных направлениях. В последней инкарнации играл странный длинноволосый барабанщик с усиками по имени Джон Бонэм. Он вечно был недоволен бешеной мощью и яростью, создаваемыми им на концертах. Он обёртывал барабаны алюминиевой фольгой, чтобы звук был более хлёстким и взрывным, а ещё чтобы привлекал больше внимания к группе.

Но на самом деле Band of Joy требовалось гораздо больше усилий, чтобы завоевать сердца аудитории. Участники группы иногда выступали с разукрашенными лицами и носили длинные фраки. Они устраивали войнушку на сцене с игрушечными автоматами. А толстый басист, одетый в кафтан и расклёшенные брюки прыгал со сцены в толпу, страшно пугая её тем самым. Как будто «Гинденбург» (а может, «Цеппелин»?) падал на них. Если в этом и был какой-то смысл, никто не мог понять — какой именно.

Одним вечером группа играла в Селкирке, и пьяный посетитель концерта бросил в Планта кусок пирога. Роберт постоянно двигался по сцене, поэтому пирог вреда никакого не причинил.

Band of Joy играли два концерта в неделю, но денег много мы не зарабатывали, — вспоминал Роберт годы спустя. — Если бы я не был к тому времени женат, а у моей жены Морин не было работы, мне нечего было бы есть. Вот так! Я бы стоял на бирже труда.

В известной степени, Морин была спасительницей Роберта, и он это знал. Без её денег, не говоря уже о моральной поддержке, он бы давно сдался. Он встретил её на концерте Джорджи Фейма, и они вскоре стали вместе жить, а затем поженились. Когда Роберт приносил домой какие-то деньги, она была уверенна, что у них будет крыша над головой. Когда его уверенность пошатывалась, она помогала восстановить её. Роберт часто говорил, что если бы не Морин, он давно бы сошёл с ума.

Band of Joy продолжала бороться за выживание. Они работали за семьдесят фунтов за вечер, играли песни Сонни Бой Уильямсона и Grateful Dead и даже записали несколько демо в студии Regent. Но к их разочарованию, контракта никто им не предложил. В конце концов, в отчаянии от отсутствия перемен, Роберт решил, что борьба не стоит продолжения. Группа распалась.

И снова Роберт должен был принимать тяжёлые решения касательно будущего. В начале 1967-го он работал дорожным рабочим и укладывал асфальт где-то на Вест Бромвич Хай стрит, а на заработанное (шесть шиллингов и два пенса в час) покупал альбомы Buffalo Springfield, Love и Moby Grape. Большая часть английской рок-сцены была убожеством и недостойной записи на виниле. Но Grape — с их комбинацией блюза, фолка, рока, ритм-энд-блюза, кантри и блюграсса — вернула Роберта в музыке, к большому горю родителей.

Даже после того, как Led Zeppelin стали миллионерами, примирение с отцом затянулось на годы. Отец Роберта не признавал карьеру рок-певца своего сына, даже несмотря на невероятный успех. Этот факт сильно ранил Роберта. На одном приёме в Бирмингеме я разговаривал со старшим Плантом и предложил ему бутылку пива — без бокала. Он посмотрел на меня с отвращением, словно говоря: «Ты за кого меня принимаешь, чтобы я пил прямо из горла?» Он был совсем из другого мира.

4. Бонзо

Джон Бонэм был весьма практичным парнем. Насколько я знал его, никакие маски не скрывали настоящего Бонэма. Вся громкость, всё безумие, всё остроумие и весь талант — в этом был Бонзо. Что внутри, то и снаружи.

В детстве, задолго до Band of Joy или Led Zeppelin, он молотил по всему, что могло издавать шум. Родился он в 1948 году в Реддиче, что в двенадцати милях к югу от Бирмингема, он колотил по маминым горшкам и сковородам, или по жестяному подносу, к которому была приделан провод, чтобы было похоже на звук рабочего барабана.

Мать Бонэма купила первый настоящий барабан сыну, когда тому было десять. А вскоре отец принёс домой настоящую ударную установку, подержанную и немного обветшалую. Кое-где была ржавчина, но Джон любил её. Его расстраивало, если кто-то из друзей или других барабанщиков не лелеял свой инструмент так, как по его мнению, он того заслуживал. Для Бонзо подобное пренебрежение было сравнимо с насилием над ребёнком. Музыка стала его первой страстью, и если он не играл хотя бы день, то чувствовал, словно день прожит зря.

Вскоре после окончания школы, когда Ринго Старр был в Англии предметом зависти любого юноши с палочками в руках, Бонзо ступил на путь зарабатывания на жизнь музыкой. Он играл с Терри Уэббом и его группой The Spiders. Они одевались в фиолетовые пиджаки с галстуком-шнурком, а волосы зализывали назад. Тогда его игра была спокойнее и более контролируемая, чем потом.

Как и с Плантом, на Бонэма давили предки, чтобы он бросил музыку. «В мире есть много честной работы, Джон, — говорил ему отец. — Ты можешь достойно зарабатывать, если действительно захочешь этого». Отец Бонэма был плотником и каменщиком, и Джон помогал ему какое-то время, отложив палочки в сторону в обмен на кувалду. Но он любил музыку — ничто больше не делало его таким счастливым — и вскоре он снова играл с группами: The Nicky James Movement, A Way of Life, a также со Steve Brett and the Mavericks.