Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни

Я полетел головой вперед через дорогу. Шлема у меня не было. Я приземлился на голову и откатился к тротуару.

Я был один и к тому же без документов. Я попытался подняться. Но меня уже окружила толпа, и кто-то сказал: «Нет-нет, не шевелись!» Так я лежал и ждал «скорую помощь», а дама, сбившая меня, тряслась в истерике. Прибывшая машина «скорой помощи» отвезла меня в больницу. Я был в состоянии назвать номер домашнего телефона, и они позвонили матери, которая тоже впала в истерику. У меня диагностировали сотрясение мозга и наложили на голову и на ногу с зияющей раной несколько швов, а на вывихнутое колено — шину. Что же касается велосипеда, то он превратился в груду металлолома.

Я объяснил лечившему меня врачу, что готовлюсь к соревнованию по триатлону, которое должно пройти через шесть дней в Луисвилле. Доктор ответил: «И думать об этом нечего. Ты не сможешь ничем заниматься три недели. Ни бегать, ни даже ходить».

Больницу я покинул на следующий день, прихрамывая, морщась от боли и с горечью думая о предстоящем периоде бездействия. Но, посидев пару дней дома, я ужасно заскучал и пошел немного поиграть в гольф, несмотря на шину на ноге. Движение наполнило меня бодрящей энергией. Я снял шину с ноги. «Не так уж все и плохо», — подумалось мне.

На четвертый день я уже забыл о происшествии. Самочувствие было отличное. Я записался на участие в соревновании и сообщил об этом матери:

— Я буду участвовать.

Она сказала лишь:

— Хорошо.

Я позвонил другу и попросил у него велосипед. Потом отправился в ванную и снял с ноги швы. На голове швы я решил оставить, поскольку они все равно будут прикрыты купальной шапочкой. Потом я прорезал дыры в обуви, чтобы не натирало рану на ноге.

На следующий день рано утром я уже стоял на линии старта. Из воды я вышел первым. Первым спрыгнул с велосипеда. В беге на 10 километров финишировал третьим. Днем позже в местной газете вышла большая статья о том, как меня сбила машина и как это не помешало мне занять третье место. Неделю спустя мы с матерью получили письмо от доктора. «Не могу поверить», — писал он.

Ничто, казалось, не могло заставить меня сбавить темп. Я люблю скорость во всех ее проявлениях, и еще в подростковом возрасте воспылал страстью к скоростным автомобилям. На призовые, полученные на соревнованиях по триатлону, я первым делом купил себе подержанный красный «Fiat», на котором гонял по Плано — без прав.

Однажды, будучи уже в 11-м классе, я проявил настоящее мастерство в области вождения, которым мои друзья восхищаются до сих пор. С несколькими одноклассниками я ехал по двухрядной улице, когда на нашем пути оказались два каких-то тихохода.

Я нетерпеливо нажал на педаль газа. Мой «Fiat» проскочил между впереди идущими машинами. Проскочил впритирку; щель между машинами была такова, что можно было протянуть руку и сунуть палец в раскрытые от изумления рты других водителей.

Я выезжал на машине по вечерам, что без сопровождения взрослых было запрещено. Как-то под Рождество я подрабатывал в магазине игрушек «Toys «Я» Us», помогая клиентам донести покупки до машины. Стив Льюис нашел похожую работу в «Target». Мы оба работали в вечернюю смену, поэтому наши родители позволяли нам добираться до места на машинах. Зря они нам позволяли. Мы со Стивом устраивали гонки, выжимая на городских улицах до 130–140 километров в час.

У Стива был «Pontiac Trans Am», а я к тому времени сменил «Fiat» на «Camaro» IROC Z28 — это была не машина, а зверь. Я был уже в том возрасте, когда машина для меня значила больше, чем что-либо другое. Джим Хойт помог мне купить ее, подписав документы о покупке в кредит, и я выплачивал все ежемесячные взносы и страховку. Это была скоростная машина, и щмый от времени по вечерам мы выезжали на длинный прямой участок Форест-лейн, где при ограничении скорости в 70 километров в час мы разгонялись до 180–190.

У меня было два круга друзей: товарищи по школе, с которыми я кутил, и друзья — спортсмены — велогонщики, бегуны и троеборцы, многие из которых были уже зрелыми мужчинами. Со стороны школьных товарищей, занимавших более высокое социальное положение, существовал определенный прессинг, но тягаться с ними по стилю жизни мы с матерью все равно не могли, поэтому даже не пытались. В то время как другие дети разъезжали на дорогих машинах, подаренных родителями, я ездил на том, что купил за свои кровные.

И все- таки временами я чувствовал себя изгоем. Я был парнем, который занимается не тем спортом и носит одежду не тех фирм, что большинство. Кто-то из моих приятелей как-то сказал мне: «Я бы на твоем месте постеснялся носить эти шорты с лайкрой». Я лишь пожал плечами. В обществе существовал неписаный дресс-код: все «приличные» люди должны были ходить в униформе с лейблом «Polo». Может, они и не догадывались об этом, но их одежда была именно униформой. Одинаковые брюки, обувь, ремни, бумажники, головные уборы. Б общем, полное единообразие — и я был категорически против.

Как- то осенью, уже заканчивая школу, я при. нял участие в важной юниорской велогонке на время в Мориарти, штат Нью-Мексико. Условия гонки были идеальные, чтобы показать отличное время: 19 километров по прямой, ровной дороге при очень слабом ветре. Маршрут пролегал по шоссе, и мимо то и дело проносились грузовики, обдавая нас волной горячего воздуха. Молодые гонщики ехали туда бить рекорды и заявить о себе.

Стоял сентябрь, но в Техасе было еще жарко, поэтому я много вещей не брал. Утром в день гонки я встал в 6:00 и отправился на тренировку. Меня обдало холодной свежестью горного воздуха. Все, что было на мне из одежды, — это лишь шорты и гоночная майка с короткими рукавами. Проехав пять минут, я буквально окоченел от холода и понял, что долго так не выдержу. Я вернулся в номер.

— Мама, на улице так холодно, что я не могу ехать. Мне нужна куртка или что-нибудь такое.

Мы порылись в нашем багаже, но ни одной теплой вещи не нашли. Я ничего с собой не привез. Я оказался совершенно неподготовлен — вел себя как последний любитель.

Мама сказала:

— Возьми хотя бы мою ветровку.

Она вытащила из сумки свою маленькую розовую курточку. Я уже говорил вам, какой невысокой и худенькой была моя мать. Куртка выглядела как снятая с детской куклы.

— Я возьму ее, — сказал я. Так я замерз.

Я отправился на тренировку. Рукава куртки едва доходили мне до локтей, и она вообще была мне мала, но я не снимал ее все 45 минут разминки. В ней же я прибыл в зону старта. В гонке на время чрезвычайно важно быть разогретым, потому что, когда говорят: «Марш!», у тебя нет времени на раскачку, ты должен быть готов стартовать и мчаться изо всех сил все 19 километров. Но мне было холодно даже в куртке.

В отчаянии я сказал:

— Мама, заведи машину и включи печку наполную мощность.

Она завела машину, включила печку. Я влез в салон.

— Скажешь, когда подойдет мое время стартовать, — сказал я матери. Так я разогревался перед стартом.

Наконец подошла моя очередь. Я вылез из машины и сел в седло. Подъехал к линии старта — и в путь. Тогда я улучшил рекорд трассы на 45 секунд.

Те вещи, которые были важны для жителей Плано, для меня начинали иметь все меньше и меньше значения. Школа и праздные развлечения отошли на второй план. Главным была только моя цель — стать спортсменом мирового класса. Обладание домиком у дороги рядом с сельским магазином не отвечало моим амбициям. У меня была скоростная машина и в бумажнике водились деньги, и все это пришло благодаря победам в спорте, в котором никто из моих товарищей по школе ничего не понимал и которым совершенно не интересовался.

Мои тренировочные заезды становились все более продолжительными. Иногда мы компанией отправлялись в турпоход или покататься на озере на водных лыжах, и если все возвращались оттуда на машинах, то я в полном одиночестве ехал домой на велосипеде. Однажды после такого турпохода мне пришлось ехать домой почти 100 километров — от самого Тексома.

Даже учителя в школе, казалось, не понимали, чем я занимаюсь. Во время второго семестра в выпускном классе Федерация велоспорта США пригласила меня приехать в Колорадо-Спрингс на сбор юниорской национальной команды, а потом отправиться на первые в моей жизни международные соревнования — юниорский чемпионат мира 1990 года в Москве. Они, видно, прослышали о моем выступлении в Нью-Мексико.