Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни

После Оук-Клиффа Ричардсон показался ей земным раем. Северные предместья Далласа тянутся чуть ли не до самой границы с Оклахомой непрерывной цепью городков, неотличимых друг от друга. На многие мили — одни и те же дома и торговые центры вдоль дорог на фоне однообразного коричнево-бурого техасского пейзажа. Но есть хорошие школы и множество открытых для всех спортивных площадок.

Через дорогу от нашей квартиры располагался небольшой велосипедный магазин со звучным названием «Richardson Bike Mart». Владельцем его был низкорослый крепыш по имени Джим Хойт. Джим спонсировал велогонщиков и постоянно искал детей, которые занялись бы этим видом спорта.

Раз в неделю мы с мамой отправлялись в местную булочную за свежими, еще горячими пончиками и проходили мимо этого веломагазина. Джим знал, как трудно приходилось моей матери, но он видел, что она всегда держится молодцом, а я всегда аккуратно одет и ухожен. Он проявил к нам интерес и уговорил мать купить мне «серьезный» велосипед. Это был «Schwinn Mag Scrambler», и я получил его в семь лет. Он был уродливо коричневый, с желтыми колесами, но я сразу полюбил его. Почему мальчишки так любят велосипеды? Да потому, что велосипед олицетворяет освобождение и независимость; к тому же это твой первый колесный транспорт. На велосипеде ты получаешь возможность путешествовать без всяких правил и без сопровождения взрослых.

Единственным, что мать привнесла в мою жизнь против моего желания, был отчим. Когда мне исполнилось три года, она вторично вышла замуж за человека по имени Терри Армстронг. Это был невысокий мужчина с пышными усами и привычкой преувеличивать свои скромные успехи. Он занимался оптовой продажей продуктов питания бакалейным магазинам и выглядел как типичный коммивояжер. Но он приносил в дом деньги и помогал оплачивать счета. Мама тем временем продвигалась по службе и купила нам дом в Плано, одном из самых шикарных пригородов.

Терри официально усыновил меня, дав мне свою фамилию, но я не помню, чтобы меня это событие как-то взволновало. Знаю лишь, что мой биологический отец, Гундерсон, официально отказался от всяких прав на меня. Чтобы усыновление произошло, Гундерсон должен был дать на это согласие. И он без лишних слов подписал все нужные бумаги.

Терри Армстронг был христианином и пытался вмешиваться в процесс моего воспитания. Но при всем своем желании воспитывать меня в духе христианства Терри был вспыльчив и порол меня почем зря — за детские шалости, неопрятность и другие мелочи.

Однажды я оставил в своей комнате незакрытый шкаф, из ящика которого выглядывал носок. Терри достал свою старую добрую трость. Она была толстая, деревянная и для наказания маленьких детей совершенно, на мой взгляд, неприемлемая. Отчим развернул меня и огрел ею.

Эта трость была его излюбленным средством приучения меня к дисциплине. Если я приходил домой поздно, в дело вступала трость.

Шарах. Если я огрызался, палка снова прохаживалась по моей спине. Шарах. Это вызывало боль не только физическую, но и эмоциональную. Поэтому Терри Армстронг мне не нравился. Я считал его злобным мужланом и подонком, и в результате у меня с детства сложилось впечатление, что церковь существует для идиотов.

Спортсменам не свойственно копаться в своих детских воспоминаниях, это ведь спортивных результатов не улучшает. Когда преодолеваешь затяжной 2-километровый подъем и у тебя на заднем колесе висят итальянцы с испанцами, о своих отроческих переживаниях думать как-то не хочется, да и вредно. Ты должен быть сосредоточен. Но надо понимать, что все это как раз в детстве и закладывалось. Как говорит моя мать, «превращай любой негатив в позитив». Ничто не пропадает зря, все потом используется, и старые раны и обиды становятся топливом для соревновательной энергии. Но тогда я был просто обиженным ребенком, который думал: «Если я поеду на своем велосипеде по этой дороге, и буду ехать достаточно долго, то, может быть, она выведет меня отсюда».

Плано тоже оставил на мне свой отпечаток. Это типичнейший американский пригород с торговыми рядами, улицами, образующими идеальную сетку, и загородными клубами, в псевдодовоенном стиле, разбросанными среди бурых полей. Его населяют мужчины в рубашках-поло и брюках «Sansabelt», женщины, увешанные яркой бижутерией, и замкнутые в своем собственном мире подростки. Нет ничего старинного, ничего настоящего. Мне этот город казался лишенным души, и, может быть, с этим связано то, что там чрезвычайно остро стоит проблема наркомании и необычайно высок уровень самоубийств среди молодежи. Там располагается школа Плано-Ист, одна из крупнейших и наиболее одержимых футболом средних школ штата, современное здание, больше похожее на правительственное учреждение, с дверями размером с заводские ворота. В эту школу я и ходил.

В Плано, штат Техас, если ты не играешь в футбол или не относишься к верхней прослойке среднего класса, ты — никто. Моя мать работала секретаршей, поэтому я пытался играть в футбол. Но мне не хватало координации движений. Когда дело доходило до боковых движений или координации рук и глаз — а это основное в футболе, — я «проваливался».

И тогда я решил найти что-то такое, в чем всетаки мог бы преуспеть. В пятом классе я участвовал в школьных соревнованиях по бегу и накануне вечером сказал матери: «Я собираюсь победить». Она молча посмотрела на меня, а потом порылась в своих вещах и протянула мне серебряный доллар 1972 года. «Эта монета приносит удачу», — сказала она. Я выиграл гонку.

Несколько месяцев спустя я записался в секцию плавания в местном клубе. Поначалу это было для меня еще одним средством сблизиться с детьми из местного «высшего общества». Но на первом же занятии я проявил себя таким неспособным к плаванию, что меня перевели в группу к семилеткам. Оглядевшись, я увидел там младшую сестру одного из моих друзей. Мне стало неловко. В футболе я оказался слабаком, а теперь не смог проявить себя еще и в плавании.

Но я старался. Если для овладения техникой плавания мне нужно было заниматься в младшей группе, я был готов заниматься. Мама до сих пор волнуется, когда вспоминает тот день, когда я бросился вперед головой в воду и, размахивая руками так словно пытался выплескать всю воду из бассейна, проплыл по дорожке туда и обратно. «Ты так старался», — говорит она. Довольно скоро меня перевели в старшую группу.

Плавание вообще трудный вид спорта для 12-летнего подростка, а уж в городском плавательном клубе Плано нагрузка была чрезвычайной. Моим тренером был Крис Маккерди, которого я и сейчас считаю одним из лучших тренеров за всю свою карьеру. Крису удалось за один год совершенно преобразить меня. На дистанции 1500 метров вольным стилем я стал четвертым в штате. Он занимался с нашей командой очень серьезно: мы тренировались каждое утро с 5:30 до 7:00. Став постарше, я параллельно начал более серьезно практиковаться в велоспорте, проезжая в предутреннем полумраке по улицам 16 километров, отделявших наш дом от клуба, на велосипеде. В бассейне я проплывал 4000 метров перед школой, а потом еще 6000 метров вечером. Это составляло 10 километров в день в воде и 32 километра на велосипеде. Мать не возражала против этого по двум причинам: она не могла сама отвозить меня на плавание и в школу, потому что работала. Кроме того, она знала, что моему темпераменту это необходимо.

Когда мне исполнилось тринадцать, околачиваясь однажды вечером возле велосипедного магазина, я увидел объявление, приглашавшее всех желающих на юношеские соревнования по триатлону, включавшему в себя велогонку, плавание и бег.

Раньше я никогда о триатлоне не слышал, но туда входили все те дисциплины, в которых я был достаточно силен, поэтому я решил попробовать. Мама купила мне специальную форму: тренировочные шорты и майку из быстросохнущего материала, — чтобы я мог пройти все этапы соревнования, не переодеваясь. Тогда же она купила мне и первый гоночный велосипед. Это был элегантный «Mercier» для шоссейных гонок.

Я выиграл в том состязании, причем с большим отрывом, даже без каких-либо специальных тренировок. Вскоре я принял участие в другом соревновании по триатлону, проходившем в Хьюстоне, и тоже победил. Домой из Хьюстона я возвращался уже вполне уверенный в своих силах. Если в плавании я был одним из лучших (но я никогда не был самым лучшим), то в триатлоне со мной никто не мог сравниться не то что в Плано, но и во всем штате. И это было приятно.