Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

«ГИБРАЛТАР должен быть взят. (…) Суэцкий канал должен быть взят; сомневаюсь, что итальянцы могут сделать это в одиночку; отсюда необходима поддержка немецкими войсками. От Суэца необходимо продвижение через Палестину, Сирию до Турции. Как только мы это осуществим, Турция в нашей власти. В этом случае проблема России получает иной вид. Россия по сути боится Германии. Сомнительно, потребуется ли тогда выступление против Р. с севера. Вопрос о Дарданеллах. (…)».

Следуют дальнейшие соображения Редера по поводу итальянской позиции в Восточной Африке с сильным акцентом на важности Северо-Западной Африки для немецкого и итальянского ведения войны и предупреждение о поддерживаемом США продвижении англичан к Дакару на помощь де Голлю. Затем Редер фиксирует мнение Гитлера в отношении своих соображений:

«Фюрер согласен с мыслями в принципе. После заключения альянса с Японией он сразу же хочет переговорить с дуче и, возможно, с Франко. (…)

Англия — США должны быть устранены из Северо-Западной Африки. Если Испания примет участие, то Канарские острова, возможно, также Азорские острова и Кабо-Верде должны быть предварительно защищены с помощью Люфтваффе.

Продвижение через Сирию будет также зависеть от отношения Франции, но, вероятно, вполне возможно, Италия будет ПРОТИВ уступки Дарданелл России. Россию он, однако, будет стремиться склонять к энергичному движению на юг — Персия, Индия — с тем, чтобы получить там выход к океану, который для России является более важным, чем позиции в Балтийском море.

Также и фюрер считает, что Россия больше боится мощи Германии; он считает, что Россия, например, не нападет на Финляндию в этом году. (…)».

Изложение Редера еще раз четко доказывает два наблюдения:

• Все стратегические размышления Гитлера развиваются под углом зрения принудить Англию к миру или привести рейх в такую сильную позицию, чтобы до британского правительства или парламента дошло, что мирный договор с рейхом на приемлемых условиях предпочтительнее продолжения войны.

• Отношения с Советским Союзом оцениваются исключительно в соответствии с политически-стратегическими критериями и, опять-таки, прежде всего с точки зрения британской «континентальной шпаги», то есть континентальной державы, которая может вступить в союз с англичанами против Германии.

Интересно, насколько Гитлер в беседе с Редером дополняет его концепцию. Все высказывания и, прежде всего, распоряжения Гитлера до конца декабря 1940 года четко показывают приоритет ведения войны против Англии и его готовность — в соответствии с предложениями Редера — сместить акценты на операции в Средиземном море. Отмененное в октябре сокращение армии можно правдоподобно объяснить, предположив, что и Гитлер, и Редер и армейское руководство, в конечном счете, колебались на деле приступить к операции «Морской лев», то есть к высадке в Англии. Все еще не завоеванное господство в воздухе, по крайней мере в районах предполагаемой переправы, и однозначная слабость германского флота против «Navy» могли явиться решающими причинами. Для далеко идущих планов в Северной Африке и на Ближнем Востоке, обсуждавшихся Гитлером и Редером 26 сентября, которые должны были включать операции в Северо-Западной Африке, не говоря уже об оперативном резерве, с тем чтобы предотвратить при необходимости десантную операцию англо-американских войск на франко-испано-португальском побережье, требовалась повторная мобилизация армии.

Гитлер полагал, что ему открыты все три варианта: «Морской лев», «Феликс» (Гибралтар) и «Барбаросса». «Морского льва» он остерегался из-за отсутствия превосходства в воздухе; опции «Феликс» его лишили немецкие заговорщики, о чем он еще не подозревал. Поэтому он ошибочно приписал Франко лакейство перед Англией. Тем самым его размышления все больше и больше концентрировались вокруг превентивного удара против Советского Союза.

Действия заговорщиков Вайцзеккера и Канариса, направленные на разрушение планов Гитлера полностью сосредоточиться на войне с Англией в Средиземном море и Северной Африке, безусловно не оправдывают его «игры ва-банк» — по-другому войну против России, как мы увидим, назвать невозможно. Канарису и Вайцзеккеру, чье «экстравагантное» (по выражению Вайцзеккера) вмешательство в испанские дела подтолкнуло Гитлера в этом направлении, придется, однако, принять упрек истории в решающем вкладе в разразившуюся катастрофу. Кейтель подтвердил это в своем наследии. Он не знал о показаниях Вайцзеккера, поскольку к этому времени был уже казнен [362].

Нападение на Советский Союз

Война с Россией, которая была обоснованна и велась в качестве превентивной войны, была, на мой взгляд, в таком виде не «обязательна», по крайней мере, не в ситуации 1941 года. Если бы Советский Союз действительно напал, политическая и, вероятно, военная ситуация Германии была бы, в любом случае, более выгодной. Один немецкий генерал [363] в 1940 году сформулировал в этом смысле в широко цитируемом исследовании: «… дружеской услуги нападения русские нам не окажут!»

Я уже сообщал, что зимой 1940/41 года я мог часто приезжать на выходные из Брауншвейга в Берлин и, таким образом, оказаться вновь в самой гуще политических событий. Однажды отец заговорил, к моему удивлению, о «Берлинском конгрессе», на котором Бисмарк играл известную роль «честного брокера», посредничая в вопросе о Балканах между Великобританией и Россией. Так завязалась интересная беседа о «Берлинском конгрессе» и его большом и — по мнению отца — в конечном счете, фатальном воздействии на отношение рейха к России.

Отец задался вопросом, отчего Бисмарк использовал свое влияние, чтобы смягчить напряженность в отношениях между Россией и Англией, в первую очередь в свете того, что рейх не имел непосредственного интереса в вопросе проливов (Босфор и Дарданеллы). Сам Бисмарк выразил это в известных словах «все Балканы не стоят костей одного-единственного померанского гренадера». В словах отца чувствовалась критическая нотка в отношении роли Бисмарка во время «Берлинского конгресса», во всяком случае, мне показалось, что я ее расслышал, и это сразу приковало мое внимание! Постоянное стремление Бисмарка к хорошим отношениям с Россией всегда рассматривалось отцом и, в особенности, дедом Риббентропом в качестве стержня его политики. Размышления и содержание нашего разговора однозначно сводились к вопросу, что за интерес должна была иметь Германия, чтобы сдерживать русский нажим на проливы или даже помешать ему.

Как отцу, так и мне было ясно, что мы рассматривали историю в сослагательном наклонении; но здесь альтернативное рассмотрение являлось, как для меня постепенно выяснилось, средством для определенной цели.

Этот разговор с родителями о «Берлинском конгрессе» и роли Бисмарка доказывает для меня, что Англия была центром тяжести размышлений Гитлера. Неоднократно родители выразились в том смысле, что ретроспективно было бы выгодней, если бы германское правительство в 1878 году удержалось в стороне от вмешательства в проблему проливов и российско-британский конфликт. Успех «Берлинского конгресса» в плане повышения престижа не стоил негодования против рейха, поднявшегося в то время в России. Позже, правда, Бисмарк дал знать правительству России, что Константинополь и Болгария для рейха «абсолютно» неинтересны [364]. Теперь, в 1940 году, речь для отца шла также о том, чтобы не препятствовать амбициям России на Ближнем Востоке.

Проблематика, скрытая за вопросами отца, в ее беспримерной важности была для меня в тот момент не вполне различима. Разговор с отцом состоялся перед Рождеством 1940 года, но после визита Молотова в Берлин. Однако я немного догадывался, о чем шла речь в вопросе отца. Окончательную ясность я получил за два дня до смерти деда Риббентропа. Он умер 1 января 1941 года. Незадолго до того он перенес инсульт, речь его была нарушена. Когда мы 30 декабря покидали его больничную палату, родители говорили о том, что хотел бы дед еще сказать, потому что казалось, будто он силился что-то выразить. Отец считал, что он желал еще раз возложить на родителей заботу о бабушке, мать, однако, чуть ли не резко отстаивала мнение, что он хотел сказать: «Никогда против России». В очередной раз «завороженно» я принял это к сведению. Неужели опасность конфликта с Россией приобрела уже конкретные очертания? Тон матери явственно был крайне обеспокоенным! Она рассказала мне о недавнем разговоре с дедом, тот закончил его утверждением: «… если он (Гитлер) хочет проиграть войну, ему достаточно лишь связаться с Россией!»