Чарли Чаплин

Ошибочность такого рода постановки вопроса очевидна. Она вытекает из распространенного стремления отождествлять Чаплина с создаваемым им на экране образом. Между тем художник никогда не персонифицировал себя в своих героях, если не считать духовной близости ему образа Кальверо из «Огней рампы». Как Чарли, так и Верду, и король Шэдов — образы комические, гротескно заостренные, и Чаплин, критикуя, смеется вместе с ними над окружающей действительностью и одновременно — хотя в разной степени— над ними самими.

Конечно, сам Чаплин все же разделял многие, — во всяком случае, критические— суждения, слетавшие с уст Руперта. Но далеко не все, иначе сцена в целом не производила бы двойственного впечатления, а образ мальчика с самого начала вызывал бы чувство симпатии. Между тем своим доктринерством, столь не вяжущимся с его детской наивностью, он сперва не располагал к себе, и король не без оснований дал ему прозвище Крысенок. В дальнейшем отношение к Руперту героя и вместе с ним зрителей в корне изменилось — ребенок явился одной из многочисленных жертв чудовищной политической провокации. Следом за ним на краю пропасти очутился и сам король. Без учета всего последующего развития событий нельзя правильно понять политические воззрения самого художника, выразившиеся в этом фильме.

…Вскоре после посещения «прогрессивной» школы король случайно вновь встречает Руперта на занесенной снегом улице, голодного и дрожащего от холода. Добросердечный король, хотя и обзывает мальчика «несносным отродьем», все же ведет его в отель, где наливает теплую ванну, дает свою пижаму и халат, кормит обедом. Попутно он выясняет, что Руперт убежал из школы: его собрались допрашивать об арестованных родителях, которые «отстаивали свои права, дарованные конституцией, как это сделал бы любой американец, у которого кипит кровь в жилах».

Присутствовавший при этом разговоре Джоум приходит в ужас. Зараженный всеобщим страхом перед Федеральным бюро расследований, он принимается искать по комнате спрятанные диктофоны и советует королю немедленно избавиться от опасного гостя. Но приводимые им доводы оказываются тщетными: если родители мальчика коммунисты, то это еще не означает, что он, король, должен выкинуть его на улицу в мокрой одежде, чтобы дать ему замерзнуть.

Отправившись по неотложным делам, король и Джоум по пути заезжают в магазин и покупают для мальчика новую одежду. Между тем Руперт, оставшись один, «принимает» в апартаментах короля прибывших из Вашингтона троих членов атомной комиссии. Выдав себя за королевского племянника, Руперт в свойственной ему манере выпаливает важным и надутым чиновникам свои взгляды. Особенно нападает он на различные комиссии, которые «копаются в мозгах людей, контролируют их мысли, подвергают бойкоту, лишают работы». Возвратившийся король прерывает его разглагольствования и приносит извинения пораженным посетителям.

После безрезультатного визита вашингтонских чиновников, отказавшихся принять проекты мирного использования атомной энергии, король и Руперт смотрят телевизионную передачу о заседании комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. На экране телевизора появляется мужественное, открытое лицо мужчины средних лет. Это школьный учитель Мэкеби, отец Руперта. От него требуют дать сведения об известных ему членах Коммунистической партии США. Мэкеби отказывается быть доносчиком, и комиссия предъявляет ему обвинение в неуважении к власти. Двое полицейских выводят его из зала суда, но он оборачивается и с гневом кричит: «А я обвиняю эту комиссию в разжигании «холодной» гражданской войны, ненависти и…» Дальнейшие слова ему не удается договорить.

Всю передачу Руперт слушает с напряженным, окаменевшим лицом, лишь в широко раскрытых глазах читается страдание. После окончания передачи он горько рыдает. Король с сочувствием смотрит на него, утешает. Неожиданно приезжает судебный исполнитель и увозит с собой мальчика. Король с грустным выражением лица прячет в карман платок, который он давал Руперту, чтобы вытереть слезы…

По телевизору передают последние известия. Диктор сообщает, что в связи с арестом мальчишки Руперта Мэкеби раскрыта самая грандиозная международная организация атомных шпионов, о которой когда-либо приходилось слышать. С этой организацией тесно связан некий свергнутый с трона монарх, состоящий на жалованье у коммунистов. Агенты тайной полиции идут по следу иностранных заговорщиков, и рано или поздно они предстанут перед лицом правосудия.

Потрясенный король выключает передачу, а Джоум трясущейся рукой тянется к чайнику, но не в состоянии налить себе чаю. Король упрекает его в истеричности и пытается сам налить ему чаю, но с равным успехом. Стук в дверь заставляет Джоума вскочить на ноги, а король рассыпает сахар. Дверь открывается, входит официант, ставит на стол горячую воду, уходит, и только тогда заикающийся от страха Джоум с опозданием выговаривает наконец: «Войдите!»

Король и Джоум решают обратиться к помощи адвоката. При выходе из номера король принимает за шпиона безобидного любителя автографов и бегает от него по отелю, постоянно сталкиваясь с ним то в коридоре, то в вестибюле, то в выходных вращающихся дверях.

Старания адвоката оградить короля от судебного разбирательства терпят неудачу, и тот должен предстать перед комиссией по расследованию антиамериканской деятельности. Отправившись в комиссию, король нечаянно засовывает в лифте указательный палец правой руки в брандспойт. Пытаясь высвободить руку, он стаскивает весь свернутый кругами пожарный шланг со стены и безнадежно запутывается в нем. Вмешательство лифтера, одного из пассажиров и адвоката только ухудшает дело. Опоздание на заседание комиссии чревато печальными последствиями, и король, отчаявшись в своих попытках освободиться от брандспойта, бежит вместе с ним, волоча за собой длинный конец шланга.

Появление короля в зале заседаний вызывает хохот публики. Тем не менее он готов давать показания и, присягая говорить «правду, всю правду и только правду», поднимает вверх вместе с рукой брандспойт. Его фигура напоминает статую Свободы, что стоит в порту Нью-Йорка. Между тем пожарная охрана, увидев в вестибюле волочащийся по полу конец шланга, поднимает тревогу, соединяет его с другим шлангом и пускает воду. Брандспойт неожиданно срывается с пальца короля, и из шланга вырывается мощная струя воды. Она с силой бьет по спесивым членам комиссии, важным секретарям, разодетым зрителям, преследует по пятам убегающих, разгоняет и смывает всех, как мусор…

Так Чаплин перевел драматическую ситуацию в фарс, вскрывая истинный смысл происходившего.

Дальше события быстро шли к развязке. Хотя с короля и было снято нелепое обвинение в коммунизме, но он, пройдя через все «круги ада», желал теперь только одного — навсегда покинуть Америку. Перед отъездом к нему пришла Энн Кей, которая попыталась поколебать его в принятом решении. «Не судите нас по тому, что происходит сейчас, — сказала она. — Это просто переходное время. Очень скоро все это кончится». Однако король все же предпочел переждать «переходное время» в Европе.

По дороге на аэродром он заехал в школу, где учился Руперт. У несчастного мальчика обманным путем выведали все интересующие полицию сведения. Сам не желая того, он оказался доносчиком. Директор школы посчитал его «героем и патриотом». Но Руперт, поняв, что он сделал, охвачен ужасом. Его вера в людей осквернена, душа истоптана полицейскими каблуками. Король обнял плачущего ребенка и, расставаясь, с присущим ему оптимизмом произнес: «Будем надеяться, эти трудности скоро кончатся… Не надо так горевать!»

Паломничество призрачного короля в страну призрачной свободы и счастья надолго оставляло в памяти зрителей сатирически заостренную, но реалистическую картину «американского образа жизни». Чаплин и фильмом «Король в Нью-Йорке» доказал, что он находится в первых рядах мировой прогрессивной кинематографии.